— Конечно, поможем, — твердо сказала тетя Настя, поднявшись на выступ печи. — А мне, товарищи, радостно еще партизанское обещание выполнить…

— Помню, тетя Настя, все помню! — живо отозвался Соколов и, став с ней рядом, заговорил прочувствованно, с выразительными кивками в сторону тети Насти. — В декабре сорок второго года, когда мы вместе вот с этой боевой женщиной важное задание выполнили, она мне сказала: «Ну, товарищ командир, даю вам обещание: как мы успешно с вами вражеские объекты взрывали, так же ретиво, от всего сердца, я и строить буду!..» Вот теперь, Настасья Васильевна, председатель горисполкома Соколов и пришел за вашим обещанием!

— Вот оно, товарищ председатель, вот! — и тетя Настя, под гром аплодисментов, широким жестом протянула Соколову свои сильные, раскрытые ладони. — Вот тебе, Кленовск, мои рабочие руки… А вон и дочка моя, Мария Журавина, свои молодые руки готовит…

— Верно, мама, верно! — весело и громко ответила Маня. Она протолкалась ближе и, кивая знакомым, воскликнула грудным, смеющимся голосом: — Да сколько же еще нас, помощников, будет… о-о!.. Соня Челищева, Игорь Чувилев, Толя Сунцов, Сережа, Игорь Семенов…

— Да, да! Мы, комсомол, поможем! — звонко подтвердила Соня и, подняв руки над головой, бурно захлопала в ладоши, и тут же десятки молодых рук всплеснулись вверх.

— Правильно-о!

— Поможем!

Василий Петрович Орлов, сказав, что выступает от имени «заводских стариков, которые и в строительных делах не осрамятся», закончил свою речь словами:

— А если глубоко поразмыслить, товарищи, так и выходит: наши партийные и советские организации мудро придумали — за помощью к нам, рабочему классу, обратиться. Большевистский корень жизни — это наш рабочий корень. Мы в каждом большом деле опорой быть не откажемся, совесть наша того не позволит!.. Да и то сказать — человеку с надеждой на лучшее тяготы переносить легче: пока я в землянке живу, день за днем растут стены дома, в котором я жить буду!..

Пластунов выступил вперед и заблестевшими глазами оглядел оживленные ряды знакомых лиц.

— Хочу вам напомнить, товарищи, о замечательном примере Александры Черкасовой в Сталинграде. Скромная русская женщина предложила отдавать несколько часов выходного дня восстановлению родного города. Простое и вполне выполнимое дело, а из него выросло большое движение, в котором участвуют тысячи людей. Они с гордостью называют себя черкасовцами, — и как законно их право гордиться: ведь они восстанавливают Сталинград, город-герой!

— И мы будем черкасовцами! — раздался звонкий голос Сони Челищевой.

Среди многих лиц Пластунов сразу разыскал задорно улыбающееся лицо Сони, и свежая, как весенний ветер, радость охватила его.

— Вот! Уже одна черкасовка объявилась! — весело, в тон Соне, сказал Пластунов.

Он увидел, как Соня кивнула ему, и молодая радость еще жарче разлилась в его груди.

— Да здравствует черкасовское движение в городе Кленовске! — подхватил Соколов, и все кругом захлопали.

Ольга Петровна слушала ораторов, не спуская глаз с оживленного лица Соколова. Она вдруг поняла, что весь месяц помнила об этом человеке. Все, что говорил Соколов, казалось ей таким верным, чудесным и необходимым, что она не могла оставаться в стороне и крикнула молодо и смело:

— Прошу слова!

— Пожалуйста, товарищ Шанина, — приветливо ответил Пластунов, который вел собрание.

Ольга Петровна поднялась на выступ печи, розовая от счастливого волнения и уверенности, что и она может чем-то помочь этому необыкновенному, храброму человеку — председателю горсовета Соколову. Она передала свой сегодняшний разговор с Ксенией Саввишной, совершенно забыв о том, как только что называла предложение Антоновой «сказкой».

— Мы с товарищем Антоновой уже решили между собой — приступить к работе по восстановлению города. Мы будем не только заводские люди, но и строители!

— Отлично, уважаемая строительница, отлично! — громко похвалил Соколов.

Ольга Петровна увидела ласковый взгляд его черных глаз, устремленный на нее, и высоким голосом, будто у нее крылья выросли за спиной, ликующе произнесла:

— Товарищи!.. Я считаю, что обещать — это далеко не все, товарищи! Пусть каждый будущий черкасовец, кто желает помочь восстановлению города, немедленно, сейчас же, заявит об этом! Вот, например, мы… Ксения Саввишна Антонова и я, Ольга Петровна Шанина… обязуемся составить бригаду восстановителей, — верно ведь, Ксения?

— Правильно, Ольга, так и будет! — ответил из толпы голос Антоновой.

— Вот наша заявка! — торжественно закончила Ольга Петровна.

— Дельно, Ольга! — громко похвалила тетя Настя, а Соколов, крепко пожав руку Ольги Петровны, опять ласково посмотрел на нее яркими черными глазами.

Ольга Петровна, улыбающаяся, счастливая, спустилась вниз.

Кругом раздавались громкие голоса, — будущие восстановители называли свои имена и фамилии, но Ольга Петровна почти ничего не слышала. Она неотрывно смотрела на Соколова и, полная счастья, думала, что из множества людей, стоящих здесь, он запомнил больше всех ее, ее!

Заканчивая митинг, Пластунов сказал:

— В итоге сегодняшнего короткого собрания у нас более ста личных заявок, которые мы записали… И вот я получил сейчас целую пачку письменных заявок.

— А все вместе взятое — это десятки строительных бригад! — громко провозгласил Соколов. — Спасибо рабочим Кленовского завода за поддержку!

И он громко захлопал своими сильными руками многолюдному собранию.

— Значит, после праздника и приступаем, — сказал Пластунов, направляясь с Соколовым к выходу.

Николай Петрович молча кивнул обоим, проводил взглядом Пластунова, как всегда подтянутого, в черной морской шинели; Соколов, выше его на полголовы, шагал рядом, плотный, широкоплечий, и, что-то рассказывая, энергично взмахивал рукой.

«То-то сейчас наговорятся оба!» — хмуро подумал Николай Петрович, вспомнив выражение лица парторга на митинге, которое будто говорило директору: «Как видите, моя уверенность полностью оправдалась!»

«А я и без вас это знал!» — вот что ответил бы парторгу Назарьев. Конечно, иначе и быть не могло, — на большие дела был способен кленовский народ, но пусть бы его сила вся без остатка была отдана на восстановление завода… Вот сейчас парторг выслушивает доводы Соколова, которым, понятно, нет конца, — а сам будто не помнит, что многие заводские цехи еще стоят на столбах, без стен, что еще не везде над головами людей есть крыша.

«А тут прибудут станки с Урала, начнется монтаж… Я противник всякой штурмовщины, однако, ввиду исключительных обстоятельств, понадобится воскресник или сверхурочные часы организовать… А теперь попробуй: люди будут заняты на строительстве… и оно ведь тоже дело их чести!.. Из-за этого время и силы будут утекать в сторону. Эх!.. Соколов в выигрыше, а мы, завод, наверняка упустим немало времени, сил, возможностей. Мне надо было решительно возражать Соколову, а то вот Пластунов сразу перешел на его сторону… Подумаешь, этакое благородство широкой натуры! Не слишком ли только вы широки, Дмитрий Никитич?.. А вдруг я ошибся, радуясь тому, что Пластунов будет парторгом Кленовского завода?.. Нет, нет, стыдно тебе, товарищ Назарьев, так думать, стыдно!.. Вспомни-ка, Николай Петрович, как в сложных условиях эвакуации, на Лесогорском заводе, Пластунов умел объединять людей вокруг главной, большой цели… Нет, нет, я ему многим обязан».

Но через минуту, вспомнив о множестве нескончаемых надвигающихся забот, Николай Петрович уже опять готов был возмущаться Пластуновым.

«Но почему, почему он так сразу пошел навстречу Соколову и Павле Константиновне? Разве он не мог сказать: «Погодите, уважаемые товарищи, мы продумаем этот вопрос»? Что было бы плохого или зазорного в этой небольшой оттяжке нашего ответа?.. А теперь завод взвалил на себя огромное обязательство…»

Чем больше думал Николай Петрович, тем все тревожнее становилось у него на душе.