Сегодня он особенно обрадовался приходу Орлова, не преминув при этом сказать:

— Мне-то сочувствуешь, а себя-то не обделяешь ли, Василий Петрович?

— Не обделяю, — улыбнулся Орлов. — У меня на участке печей класть не надо, а потому тебе сейчас круче моего приходится: хорошую заводскую печь сложить — будущее за рога схватить.

— Печь добрая, так и ковка золотая! — отозвался Иван Степанович.

Оба побывали в бригадах, проверили, что надо, обменялись последними заводскими новостями и вернулись к печи № 1. Когда-то это была самая мощная печь в кузнечном цехе Кленовского завода. Голая, пахнущая сыростью печь стояла, как широкий выступ горы, а посреди цеха темной громадой возвышался большой пневматический молот, безгласный, мертвый, с разбитыми взрывной волной частями управления. В огромном проломе стены бледно голубело небо, и, как в мрачной раме, далеко видны были оголенные заводские площадки и нагромождения железных конструкций.

— Вот уж больше месяца я здесь, а все, понимаешь, глаза мои к разрушениям этим привыкнуть не хотят, — говорил Иван Степанович. — Вот в руке у меня шамотный кирпич позванивает, — отличный кирпич нам отгрузили, ничего не скажешь. А только горько, что приходится людям снова этот кирпич класть… Интересно, долго ли мы один на один с немцем будем кровь нашу проливать, скоро ли союзники второй фронт откроют? — спросил Иван Степанович, как и друг его, споро и ловко работая своими большими костистыми руками.

— Они тогда второй фронт откроют, когда мы уже к горлу фашиста свой штык приставим.

— Подумаешь этак, подумаешь, Василий Петрович, да и приходишь к выводу: надо нам прежде всего на себя надеяться.

— Так оно и есть, Иван Степаныч. К примеру, мы с тобой могли бы уже дома сидеть, на пенсии, а нам неохота от всех отставать.

— Совесть не позволит в такое грозное время дома сидеть. Корень нашей жизни не таков, Василий Петрович.

В проломе стены показался высокий худой солдат.

— Здорово, папаши! — браво крикнул он, приложив руку к каске.

— А, Федя-зенитчик! — приветливо отозвался Василий Петрович. — Ну, как дела, паренек?

— Дела хорошие, Василий Петрович. Вот только табак искурил, не угостите ли на закурку?

— Сделай милость, Феденька, — заторопился Василий Петрович. — На, закуривай, защитник! Ну, как… Охраняешь нас? На небе никакой пакости не заметил?

— Пока все тихо, а пушечки наши наготове в случае чего. Счастливо оставаться!

— Будь здоров, Федя!

— Вот, — многозначительно произнес Василий Петрович, когда зенитчик отошел. — Ты говоришь про корень нашей жизни… Как тут не задумаешься: нашу заводскую территорию еще зенитчики охраняют, а на ней уже работа занялась…

Василий Петрович взял в руки два кирпича и, звонко ударив один о другой, довольно крякнул:

— Эх, хорош, крепок материал!.. Вот чего эти фашистские гады не учли: из какого материала советские люди сделаны, из какого корня растут. Ты на последней политбеседе у Пластунова был, Иван Степаныч?

— Ну как же! Интересно он рассказывал про «четверть века русского восстановления», как в Америке и в Англии некоторые насчет нас планируют.

— Повторяют о нас дурацкие фашистские сказки… Они, видите ли, уж высчитали: мы с тобой, Иван Степаныч, только через двадцать пять лет все восстановим!.. Да за кого они нас считают?

— Интересно, Василий Петрович, какой срок назначили бы все эти, черт их возьми, «сказочники» на восстановление вот этого кузнечного цеха?

— Хо-хо! — прогрохотал Василий Петрович. — Уж, поди, на годочка три-четыре, а то на всех пять желали бы они растянуть твои восстановительные планы!

— Пусть-ка они вот это выкусят! — выразительно складывая вместе свои темные, твердые пальцы кузнеца, сказал Иван Степанович. — Говорю тебе, Василий Петрович, вот в этом самом цехе… и не только в этой, но и во второй печи в феврале нового, тысяча девятьсот сорок четвертого года будет пылать пламя… Будем калить болванки, и молот будет ковать, а я, Лосев Иван, буду стоять у того молота… и выполнять государственный план! Слыхал?

— Слыхал.

— Веришь?

— Ясно, верю.

Ксения Саввишна Антонова и Ольга Петровна Шанина почти с первого дня знакомства стали вместе ходить в столовую. Заводская столовая помещалась в палатке. Осенний ветер хлопал брезентом, в прорезы окошек и дверей врывался холодный, косой дождь.

— Холодно-то как всюду! — поежилась Ольга Петровна. — За целый день на работе погреться негде.

— А это тебе чем не грелка? — пошутила Ксения Саввишна, кивая на миску с супом, которую она обхватила своими широкими ладонями.

— А ведь правда! — согласилась Ольга Петровна, принимаясь за суп. — Ты как-то все к себе приспособить умеешь…

— Научишься, милая, когда два года в партизанском лесу проживешь, — спокойно сказала Ксения Саввишна.

Хотя она ни одним намеком не обнаруживала стремления кого-либо поучать, Ольга Петровна все время училась у нее неистощимому терпению, стойкости, находчивости в работе и в отношениях с людьми.

— Ты что-то поникла нынче, Ольга Петровна? — спросила Антонова, когда они вышли из столовой.

— Надоело мне без своего угла жить, — сердито вздохнула Шанина. — Хорошие люди Челищевы, а все-таки ведь знаешь, что стесняешь их. Сама Челищева больная, слабая, дочки и муж на работе. Весь дом на няньке, а ей уже за семьдесят. Мне всегда совестно, когда я вижу, что старуха у нас в мезонине прибирается. Нет, нет, я сплю и вижу: выбраться бы нам с Юлькой куда-нибудь в свой уголок! Да ведь куда выберешься, когда кругом пустыня одна?

— Почему пустыня? — спокойно возразила Антонова. — Наоборот, квартир сколько хочешь. Я, например, уже присмотрела один домик…

— Что ты говоришь? Какой домик? — удивилась Шанина.

— Ты слушай внимательно, я дело говорю. Домик этот в центре города, около Театральной площади… еще около него красивая решетка сада сохранилась… Помнишь?

— Помню, да ведь домик-то этот — одна каменная коробка осталась.

— А мы из нее теплое, хорошее жилье сделаем!

— Кто это «мы»?

— Да вот, например, мы с тобой, Ольга Петровна.

— Вот чудачка! Да ведь домик-то двухэтажный… разве мы с тобой, Ксения, его сможем поднять?

— Это вот ты чудачка, — терпеливо улыбнулась Ксения Саввишна. — Мы же с народом вместе будем строить, все сообща — ты для меня, а я для тебя. Читала ведь, как в Сталинграде Александра Черкасова выступила инициатором восстановительных бригад?

— Наверно, ее учили строительному делу, — уже раздумчиво сказала Ольга Петровна.

— Так и мы с тобой постараемся поскорее выучиться. Да и будто уж ты не знаешь, что русскому человеку только бы рукой достать да поднять, а потом уж дело пойдет! А что раз сделал, тем уж и владеть стал. Сначала нам с тобой специалисты покажут, а потом и мы другим будем показывать, — так дело-то и пойдет, и любая развалина в теплое жилье обратится. Наши заводские уже все чаще поговаривают об этих делах. А мы с тобой…

— Да что ты, ей-богу, зарядила: «мы с тобой» да «мы с тобой»! — опять сердито прервала Ольга Петровна. — Как будто сказку мне рассказываешь!.. Мы с тобой, как и все, работаем на восстановление завода… а тут еще жилые дома строить! Время-то откуда мы возьмем?

— Время у нас будет: мы же в разные смены работаем, затем, пока хоть не каждую неделю, воскресенья будут свободны. И сколько мы сделать успеем за белый-то день на жилом строительстве… Подумай-ка, Ольга Петровна! — и Антонова ободряюще посмотрела на Шанину.

Но Ольга Петровна, все еще не веря, отмахнулась:

— Сказки, Ксения, сказки! Это же двужильная работа!

И Ольга Петровна прекратила разговор, не предполагая, что через несколько минут совершенно иначе будет говорить об этом.

В кузнечном цехе был назначен митинг.

Когда Ксения Саввишна и Ольга Петровна вошли в цех, митинг уже начался. Председатель горисполкома, стоя на выступе печи, по-военному четко и кратко рассказывал о плане восстановления города и о том, как «крепко надеются» все руководители города, что самый «большой отряд рабочего класса» Кленовска поможет возрождению родного города.