«Дрейфующий проспект» 1959 «Я уехал от весны…» Я уехал от весны, от весенней кутерьмы, от сосулечной апрельской очень мокрой бахромы. Я уехал от ручьев, от мальчишечьих боев, от нахохлившихся почек и нахальных воробьев, от стрекота сорочьего, от нервного брожения, от головокружения и прочего, и прочего… Отправляясь в дальний путь на другой конец страны, думал: «Ладно! Как-нибудь проживем и без весны… Мне-то, в общем, все равно — есть она иль нет ее. Самочувствие мое будет неизменным…» Но… За семь тысяч верст, в Тикси, прямо среди бела дня догнала весна меня и сказала: «Грязь меси!» Догнала, растеребя, в будни ворвалась и в сны. Я уехал от весны… Я уехал от тебя. Я уехал в первый раз от твоих огромных глаз, от твоих горячих рук, от звонков твоих подруг, от твоих горючих слез самолет меня унес. Думал: «Ладно! Не впервой! Покажу характер свой. Хоть на время убегу… Я ведь сильный, я — смогу…» Я не мерил высоты. Чуть видна земля была… Но увидел вдруг: вошла в самолет летящий ты! В ботах, в стареньком пальто… И сказала: «Знаешь что? Можешь не убегать! Все равно у тебя из этого ничего не получится…» Облака Хочешь, оторву кусок от облака? Вот от этого… Смотри, какое пухлое… Проплывает с самолетом об руку белой свежевыпеченной булкою. На семи ветрах оно замешано, приготовлено в дорогу дальнюю… Солнечный разлив и тьма кромешная потрудились над его созданием… Посмотри: растет оно и пыжится, будто в самом деле — именитое. Так сурово и надменно движется, будто все оно — насквозь! — гранитное, монолитное, многопудовое, диктовать условия готовое. Раздувается с довольной миною и пугает неоглядно толщью: «Захочу — и я вас уничтожу! Захочу, — наоборот, — помилую…» Мне еще все это незнакомо. Мне, — сказать по правде, — страшновато. Ну, а если облачная вата в горле у мотора встанет комом? Ну, а если небо занавесится и на нас навалится с опаскою?.. Самолет по очень длинной лестнице лезет к богу самому за пазуху…. Бортмеханик говорит спокойно, глядя на меня из-под бровей: – Это все, приятель, пустяковина… Будем живы! Ты уж мне поверь… — Он читает «Расщепленье атома» и поет про свежесть васильков. Мы летим на север. Скоро Амдерма. Мы летим. Мы выше облаков. Немного экзотики
– Ну, и как там? (Вопрос, на который очень трудно ответить) На улице, как и вчера, — холодина, снег, поземка… Впрочем, «улица» — это большая льдина, от других отличающаяся не очень. Разве что чуть побольше (а все ж таки край — недалече). Разве что чуть покрепче (но это мы скажем позже, скажем: «Спасибо, льдина! Выдержала, молодчина»). Пока от похвал воздержаться особая есть причина. Дело совсем не в страхе! Не в том, чтобы кто-то сдрейфил и вместе с началом дрейфа начались «охи» и «ахи». У нас хорошая льдина — ее выбирали не зря, — вполне приличная льдина, но все ж таки — не земля. Но все ж таки там, под нею, такая вода темнеет, таким леденящим светом, что лучше… не будем об этом. Не надо! Кому охота… Это я просто к слову. День начинается новый не с солнечного восхода. Всему удивляться какой резон? Но странно считать в порядке вещей, что солнце из принципа вообще не уходит за горизонт. Мерцает маленькое пятно сквозь выцветшую пелену… Но если ты очень устал, то оно вполне заменяет луну. По радио диктор неунывающий нас будит в восемь часов утра — в Москве: «Спокойной ночи, товарищи!» — значит, вставать пора… Пора… И уже минут через пять мы щурим глаза от света… «Как нынче погода? Ветер опять?» Нет, это не ветер. Это, примериваясь для посадки на лед, лопастями винтов шевеля, с достоинством в небе висит вертолет — гибрид головастика и шмеля. |
