Ливень – Погоди!.. — А потом тишина и опять: – Погоди… К потемневшей земле неподатливый сумрак прижат. Бьют по вздувшимся почкам прямые, как правда, дожди. И промокшие птицы на скрюченных ветках дрожат… Ливень мечется? Пусть. Небо рушится в ярости? Пусть! Гром за черной горою протяжно и грозно храпит… Погоди! Все обиды забудь. Все обиды забудь… Погоди! Все обиды забыл я. До новых обид… Хочешь, высушу птиц? Жарким ветром в лесах просвищу? Хочешь, синий цветок принесу из-за дальних морей? Хочешь, завтра тебе озорную зарю посвящу. Напишу на заре: «Это ей посвящается. Ей…» Сквозь кусты продираясь, колышется ливень в ночи. Хочешь, тотчас исчезнет свинцовая эта беда?.. Погоди! Почему ты молчишь? Почему ты молчишь? Ты не веришь мне? Верь! Все равно ты поверишь, когда отгрохочут дожди. Мир застынет, собой изумлен. Ты проснешься. Ты тихо в оконное глянешь стекло и увидишь сама: над землей, над огромной землей сердце мое, сердце мое взошло. Жизнь Живу, как хочу, — светло и легко. Живу, как лечу, — высоко-высоко. Пусть небу смешно, но отныне ни дня не будет оно краснеть за меня… Что может быть лучше — собрать облака и выкрутить тучу над жаром песка! Свежо и громадно поспорить с зарей! Ворочать громами над черной землей. Раскидистым молниям душу открыть, над миром, над морем раздольно парить! Я зла не имею. Я сердцу не лгу. Живу, как умею. Живу, как могу. Живу, как лечу. Умру, как споткнусь… Земле прокричу: «Я ливнем вернусь!» На плесе
На плесе, на плесе немеешь от восторга. Хотя мы на плесе лишь гости. И только… Я в танце как в смерче витаю, отчаясь… Все меньше, все меньше за себя ручаясь!.. Язык полунамеков, где все еще — в наметках, где всхлипы оркестра и легкое кокетство. Шуршащие нейлоны и парни, как лорды! И ревность, и мука, и вихревая музыка. Заманчивые плечи, разбитые надежды… Да что ж это? Да где ж я? На плесе. На плесе. На плесе — спокойно… А мамы, а мамы забыто и туманно на плес глядят с балкона. Испуганно и чутко застыли в движенье: «Ну, как моя дочурка? Как там Боженка?!. Парень с нею нежен, — ни на кого не смотрит… Приятно, конечно… Но молод. Молод!.. Угощает рьяно… Да что уж там! Ладно… Но замуж ей рано! Рано! Ой, рано!.. Ее я, наверно, предупреждала мало…» Скажу вам откровенно, товарищи мамы: благие возраженья отвергнуты отважно. Теперь уже Боженка не ваша, не ваша! Теперь уже не спросит, не спросит, не скажет… А все будет проще: однажды, однажды придут они вместе, — от страха чуть живы… «Мы с Иржи решили… Решили… Не смейся…» Да где уж там смеяться (и руки как плети)… А все было ясно на плесе, на плесе. На плесе, где жарко, где музыка роскошна… Где мы — только гости. Вот что мне жалко. «Полны подвалы Эгера…» Полны подвалы Эгера богатством дорогим. Полны подвалы Эгера вином — да каким! В подвалах, как в забое прохладном и глубоком. В подвалах, как в соборе, где бочки вместо бога! А в каждой из бочек веселье клокочет. А в каждой столько свадеб, что их, пожалуй, хватит на пять тысячелетий! На сотни поколений! Хватит, достанется, да еще останется! А в этих чанах до самого верха — венгерский чардаш будущего века! А в этих пенится, крепчая постепенно, свиданья первые, рожденья первенца!.. Конечно, так и будет! — я слышу не напрасно размашистые бури будущих праздников!.. Теперь мы это поняли, теперь уже нам верится и в надпись (явно спорную) — «ИН ВИНО — ВЕРИТАС!» В этом виноделы понимают толк… Но что же ты наделал, медок, медок?! Стаканы вновь полные. Каблуки — дробью!.. Что дальше — не помню. При всем моем здоровье. |
