«17 марта 1934 г.
10:30-11:00 Борисов приходит в партком, спорит с начальником дистанции о субботниках, ходе работ, просматривает газету.
11:00-13:00 Борисов на производстве.
13:30-13:45 Он выслушивает разъяснения начальника дистанции о способе проходки.
13:45-14:30 На производстве, совместно со Шмидтом и инструктором МК Макаром.
14:30-14:40 Разговаривает по телефону.
14:40-15:45 В районе по поводу вербовки рабочей силы. Обед.
15:45-16:45 Проводит собрание рабочих смены.
17:00-18:00 У начальника дистанции и его заместителя»{2077}.
Время «на производстве» Борисов по преимуществу проводил, занимаясь делами, которые входили в круг обязанностей лидера профсоюза, парторга или директора: он выслушивал жалобы рабочих по поводу нехватки спецодежды и оплаты труда, разъяснял им пункты коллективного договора (причем бригада прерывала работу, чтобы его выслушать). Он спорил с начальником инструментального цеха о состоянии рабочего инструмента, говорил с кем-то еще о транспортных проблемах. После окончания первой смены он бежал на участок и устраивал собрание рабочих смены, не ставя об этом в известность начальника участка, партийного и профсоюзного организаторов. (Слишком поздно узнавали об этом и рабочие, которые отправлялись обедать в столовую.) Ежедневно он разбирал дела об увольнении и приеме рабочих на работу, вмешиваясь в сферу руководства стройкой. Политическое воспитание рабочих, которому отдавался приоритет накануне XVII съезда партии, шло при этом по сокращенной программе. Столь же бездеятельным оставался и профсоюзный комитет{2078}.
Проблема единоначалия и политического руководства производством не была решена и в последующие месяцы. Требование строгого единоначалия, осуждение вмешательства партийных секретарей в дело управления стройкой и констатация, что начальник шахты и секретарь парторганизации поменялись ролями, стали постоянным рефреном на партсобраниях и в прессе[239]. Случались, впрочем, и вмешательства, которые считали правомерными, когда, например, руководитель шахты самовольно продлевал срок завершения тоннеля, установленный Московским комитетом партии, а партком отвергал новый календарный план{2079}.
Единоначалие нарушали и активные комсомольцы с их «энтузиазмом» и стремлением все взять в свои руки. Начальника шахты 23 уволили, поскольку он не выступил против одного комсомольского бригадира, который называл рабочих «начальниками шахты». Многие секретари комсомольских ячеек пренебрегали их непосредственными задачами (организация бесед, работа с комсомольской группой, сбор членских взносов, политучеба и т. д.) и больше думали о том, как применить рабочую силу и какие следует провести технические мероприятия:
«Когда меня вызвал к себе секретарь МК комсомола тов. Шаширин, то я захватил с собой чертежи, графики, пришел и доложил ему. Он говорит мне: ты ко мне пришел как начальник кессонной группы, а что вы для комсомола делаете? Я встал в тупик, и не случайно, а потому что мы этими вопросами не занимались. Комсомольская группа у нас не была в центре внимания, и поэтому беспартийная молодежь нас сторонилась, комсомольцы не были приближены к беспартийной молодежи, не только беспартийные, но и новички-комсомольцы оставались без всякого надзора, без всякого руководства»{2080}.
Комсомольский секретарь кессонной группы летом 1933 г. держал себя как «начальник шахты», что само по себе раздражало комсомольцев, так как он постоянно отдавал на стройке распоряжения, а отказывающимся их выполнять грозил исключением из комсомола{2081}. На шахте 35 комсомольцы жаловались на бригадира и групорга, которыми были недовольны, и «били в набат» в производственной многотиражке. Они не исполняли указаний и вместо того, чтобы работать, постоянно проводили собрания. Когда, наконец, они избрали групоргом одного из своих членов, в дело вмешался комсомольский секретарь и распорядился назначить сюда энергичного групорга, которому молодежь подчинилась{2082}.
Если комсомольцы считали приказы неправильными в техническом отношении, они нередко отказывались их выполнять и осознанно шли на нарушение принципа единоначалия, так как знали, что их будут критиковать в любом случае, если они выполнят распоряжение, заведомо зная о его несостоятельности, и тем самым повредят качеству строительства{2083}.
На закрытых совещаниях Каганович весьма нелицеприятно отзывался об активности комсомольцев. В феврале 1934 г. он критиковал отсутствие у комсомольцев дисциплины по отношению к руководству стройки. На строительстве метро в этом смысле царит «род квазидемократии», «страшно много болтовни, страшно много вмешательства в производство». Не годится, чтобы комсомольский секретарь в руководстве предприятием имел тот же вес, что и начальник шахты. Нужно разъяснить комсомольцам, что их призвали не для проведения собраний, а для работы. Некоторые начальники шахт не осмеливаются тронуть комсомольского секретаря: «Он ударник, доброволец, энтузиаст…» «Мы создали вокруг комсомола ореол, это хорошо и прекрасно, но это не значит, что мы позволим им на шахте вмешиваться во все дела. Должны царить дисциплина и порядок», -требовал Каганович{2084}.
5. Механизмы реализации власти
Наряду с многократно упомянутым исключением из партии, комсомола или профсоюза или передачей дела в репрессивные органы партийная и комсомольская верхушка использовали, в той мере и там, где они были в состоянии, разнообразный арсенал методов, с помощью которых, опираясь на твердое ядро мобилизованных, получали возможность контролировать, дисциплинировать и побуждать к более высоким достижениям как членов этих организаций, так и администрацию и рядовых рабочих. Эти методы инспирировались суггестивным представлением о «военном положении», и их применение и эффективность были тесно связаны с тем, насколько удавалось руководству насадить и поддерживать данное представление хотя бы у части трудового коллектива. В мирной обстановке гражданского общества подобные методы были неприменимы.
А) Реализация власти на уровне управленческого аппарата
Одной из предпосылок реализации власти среди управленческого аппарата являлась созданная в 1934 г. разветвленная сеть партийных информаторов. В каждом отделе центрального аппарата и на отдельных строительных объектах были внедрены члены партии, обязанные держать партком в курсе текущих событий. Где таких специальных информаторов не было, их функцию исполняли парторги{2085}.
На недостатки, которые становились таким образом известны парткому центрального аппарата[240] или вскрывались на партийных собраниях, а также на распоряжения Московского комитета партии партком или бюро партячейки реагировали различными способами: назначали комиссию по расследованию, поближе присматривались к руководящему персоналу, устраняли оппозиционеров или предположительно оппозиционно настроенных сотрудников и «классово враждебные элементы», исключали инженеров и управленцев из партии, если они были коммунистами, или выносили им выговоры. Если речь шла о беспартийных, допустивших промахи на ответственном посту, партком через Абакумова инициировал их увольнение{2086}. Когда же проблема выходила за пределы компетенции парткома, о ней докладывали партийному секретарю или парторгу Метростроя, в соответствующий райком или в Московский горком партии, предлагая этим инстанциям принять соответствующие меры, или вызывали допустивших ошибки в работе членов партии на заседание комиссии партийного контроля{2087}.[241]
