И Андрей Стоколос передал по радио генералу Шаблию об эшелоне, который не довез танки до места назначения. А еще много места в радиограмме заняло сообщение о трофейных бумагах, попавших в руки партизан во время диверсии на железной дороге. В полевой сумке немецкого офицера оказалось письмо, в котором офицер писал, что они живут накануне события, сравнимого разве что с первым днем войны, что скоро он будет со своими танками далеко от Харькова.

Это была правда. Немецкое командование стягивало войска, готовясь к новому броску в глубь России. Еще в марте 1942 года все штабы фашистской Германии изучали директиву Гитлера, план второго «молниеносного» похода против Советского Союза под кодовым названием «Блау». Теперь фюрер считал, что путь к победе лежит через юг. По плану «Блау» основные силы Красной Армии должны быть уничтожены в районе Дона, потом танковые армии ринутся на Сталинград, в степи Северного Кавказа, к перевалам через Кавказский хребет и, конечно же, к Баку… Гитлер пошел даже на то, чтобы сосредоточить свои основные силы на юге советско-германского фронта, ослабив войска групп «Центр» и «Север», — русские ведь тоже должны будут бросить резервы сюда за счет других направлений. Отовсюду стекались на юг эшелоны с техникой, войсками. Вот почему захлебнулось наступление частей Юго-Западного фронта на Харьковщине.

Рывок танков и мотомехчастей противника в июле сорок второго года в направлениях Волги и Кавказского хребта поломал и планы штаба, возглавляемого Шаблием. В эти критические дни нужно было во что бы то ни стало сохранить несколько сот курсантов партизанской школы, вывести их из-под огня. Штаб еще не имел своих машин, поэтому шли пешком курными шляхами знойного лета сорок второго года. Иногда приходилось ввязываться в стычки с немецкими частями, вырвавшимися вперед.

Однажды с колонной партизанской школы поравнялась «эмка» армейского генерала. Он вышел из машины, расставив ноги, стал посреди дороги.

— Что это за организованный «драп нах остен»? — с иронией спросил генерал. — Какая часть? Какой дивизии?

— Мы не из дивизии, — ответила Леся Тулина, шедшая впереди первой роты. — Мы курсанты партизанской школы. Минеры и радисты.

— Какие еще такие курсанты? — не поверил генерал. — Есть тут еще командир, кроме вас?

— Так точно! Генерал-майор Шаблий! — четко ответила Леся.

— Не знаю такого генерала! — сердито сказал военачальник, отыскивая глазами человека со шпалами или кубиками на петлицах, который мог бы ответить вместо этой смуглой румянощекой девицы в военной гимнастерке и кирзовых сапогах.

— Разрешите идти, товарищ генерал? — спросила Леся.

— Не разрешаю! — решительно оборвал генерал и повернулся к одному из своих командиров: — Майор Сильченко! Выведите из строя девушек, остальную команду берите и атакуйте балку!..

— Есть, — неохотно ответил майор. — Но это действительно курсанты партизанской школы. И есть такой генерал Шаблий. Я был с ним в Киеве.

— Вы должны отбить у немцев балку! — повторил генерал, повысив голос. — Нет времени разбираться, чья колонна. Есть приказ Верховного — больше не отступать ни на шаг!

— Слушай мою команду! — крикнул майор партизанам. — Девушки! Три шага вперед!

Но из колонны никто не вышел. Майор Сильченко виновато потупил взгляд, еще раз просительно посмотрел на генерала, но тот был непреклонен в своем решении.

Сильченко повторил команду. Ни одна из девушек не стронулась с места, а Леся стала в первую шеренгу.

— Тогда… Вся колонна! Кру-гом! — скомандовал сам генерал.

Партизаны четко повернулись по этой команде и стали лицом на запад.

— Ведите, товарищ майор! — обратился генерал к Сильченко. — Шагом марш!

Колонна плохо вооруженных курсантов, поднимая сапогами пыль, медленно побрела туда, где раздавалась беспрестанная стрельба.

Через минуту на дороге остановилась еще одна «эмка», из нее выскочил генерал Шаблий.

— Товарищ генерал! Вы не имеете права распоряжаться нашими курсантами! — сказал он, приближаясь к командиру, который только что повернул партизанскую колонну.

— Какие еще могут быть курсанты в такое напряженное время! Есть приказ: «Ни шагу назад!» — сухо ответил генерал.

— Конечно, — согласился взволнованный Шаблий. — Но я прошу вас немедленно вернуть людей.

— Это мой участок фронта! Я за него отвечаю перед маршалом Тимошенко!

— А я отвечаю за курсантов перед Центральным Комитетом партии, перед собственной совестью! — вспылил Шаблий.

— Фронт трещит… — уже тише сказал генерал, заметив, что на кителе Семена Шаблия был депутатский значок.

— Поймите, есть указание Центрального Комитета любой ценой, даже в этих страшных обстоятельствах, сохранить курсантов партизанской школы, не бросать их в бой на фронте. Их фронт — вражеский тыл! — объяснил Шаблий.

— Какие указания, когда под угрозой государство? Зачем разводить демагогию? Майор Сильченко сейчас пополнит свой батальон и вернет важную балку, захваченную немцем. А тогда пусть идут своей дорогой, — возразил генерал.

«Ну что ты скажешь этому командиру дивизии? — подумал Семен Кондратьевич. — Балку он, может, и вернет, но сколько радистов и минеров из этих четырехсот останется в живых? Что же тогда будет?..»

— Прошу вас в последний раз, генерал, как начальник партизанского штаба. Прикажите майору возвратиться с моими людьми! — Шаблий быстро достал из кармана гимнастерки сложенную вчетверо бумагу и подал генералу: — Тут на бланке секретаря ЦК КП(б) Украины слово в слово написано все, что я вам сказал.

Армейский генерал подержал в руках бумагу, которую ему дал начштаба партизан, неохотно приказал своему адъютанту:

— Гони «эмку» за майором Сильченко. Пусть возвращается вместе с этими трусами!

— За майором Сильченко? — переспросил Шаблий. — Федор Сильченко отходил из Киева с саперами, которые уничтожали мосты. Он?..

— Тот самый Сильченко, — кивнул генерал.

— Так вот майор Сильченко вам скажет, что Шаблий никогда не командовал трусами! Впрочем, не время оскорблять друг друга, товарищ генерал. Со временем поймете, что вгорячах послали партизан-курсантов. Они — надежда партизанской войны в тылу врага, они — пока что единственный наш второй фронт. Много их погибнет, но там, в тылу, в боях с фашистскими эшелонами и карателями, куда они пойдут, чтобы помогать своей армии на фронте… Вода тут есть у кого-нибудь? — обернулся он к командирам, сопровождавшим своего генерала.

Шаблию подали фляжку, и он стал жадно глотать воду.

— За время войны впервые встречаю партизанского генерала, — вдруг заметил армейский генерал.

— Еще встретите, когда пойдете на Украину снова.

Вскоре возвратилась колонна курсантов во главе с майором Сильченко.

— Здравствуй, друг мой! — Шаблий обнял за плечи Сильченко. — Вот как довелось встретиться.

— Не говорите, Семен Кондратьевич. Везет на встречи, когда приходится отступать, — огорченно ответил Сильченко.

— Досадно, — согласился Шаблий. — Но будем надеяться, что в следующий раз, Федор, встретимся, когда наши полководцы поведут свои армии не к Волге, а к Днепру! — Он многозначительно взглянул на армейского генерала и поднес руку к козырьку.

Сейчас ему почему-то припомнились шеренги таких же измученных красноармейцев и бойцов-чекистов сентября сорок первого под Киевом. Тогда у Шаблия щемило сердце от мысли: как далеко еще опаленным огнем красноармейским ротам до выхода на священные западные рубежи, откуда началась война… А нынче, в июльский день сорок второго, когда подразделение красноармейцев оставляло последнее украинское село, он был удивительно спокоен. Какая-то внутренняя уверенность полностью овладела Шаблием: советские войска непременно вернутся на запад!

А пока что весь небосклон на западе был затянут черным дымом. Где-то там, за окровавленным горизонтом, стелились степи Украины, разоренные оккупантами, где-то там вели нелегкий бой с фашистами родные его сердцу ребята Опенкина, а среди них его названый сын Андрей.