— Я Терентий Живица. Служил на одной заставе с Андреем. Он часто рассказывал про свою бабушку Софью Шаблий. Слышал и про дуб в садике между вишнями, и про криницу. Если вы соседка бабушки Софьи, то вы Таня, — сказал пограничник.

— Точно! — совсем смешалась девушка. — Я как раз собиралась ей воды принести. Соседи мы, — кивнула она на яблоневый сад. — Правда, живем не в своей хате, а нанимаем…

Таня подошла к колодцу. Пристегнула ведро, наклонилась и опустила его вниз. Сама же посматривала на Терентия.

— Что смущаешься, Таня? Хочешь спросить, получил ли Андрей твое письмо?

— Я писала последний раз семнадцатого июня, — грустно вспомнила девушка.

— Ну какой же ответ, если это письмо он получил, когда уже началась война. Десять дней мы были в беспрерывных боях, — сказал, вздыхая, Живица.

— Захотел бы, написал, — неуверенно, но обиженно сказала Таня, всматриваясь в зеркало криницы и поправляя непослушные волосы.

Девушка молчала. Было слышно, как капала вода из ведра. Таня и сейчас помнила, что тогда написала Андрею. Известила о приезде Павла Оберемка на похороны бабушки.

Сейчас, вспомнив эти слова, она покраснела.

— Как же он там? — прошептала она чуть слышно и посмотрела своими синими глазами в далекую голубизну неба.

— Последний раз мы вместе были на Днестре. Я прикрывал их, а они переправлялись на другой берег, — сказал Живица и смущенно добавил: — Танк мне пришлось задерживать. Ну и меня малость задело.

— И бросили вас одного?

— Не бросили. У нас там каждый за десятерых работал. Все, видимо, решили, что я погиб, ведь шансов на жизнь у меня не было, — сказал Живица, внимательно разглядывая девушку. — Ты чем-то похожа на мою двоюродную сестру Надю. Та тоже вся золотая.

— А мне хочется быть чернявой.

— Если б только на этом кончились твои беды, дивчина! — рассудительно промолвил Живица.

— Андрей любит другую? Так надо вас понимать? — с видимым безразличием сказала Таня.

— Не про это я. Андрей не раз говорил о тебе. Да разве и я вот так встретил бы тебя, если бы не знал от него про тебя, про эту криницу, дуб, садок на холме… Не про любовь я сейчас, а про войну.

— А-а, ну как же. Ведь ее только и слышишь и видишь. Может быть, вот впервые я и забылась, заговорилась с вами, — виноватым голосом сказала Таня.

— А ты в какой класс перешла?

— В десятый… А наши разобьют немцев?

Терентий посмотрел на девушку испытующим взглядом.

— А тебе не верится?

— И да, и нет. Очень много полегло красноармейцев. И в плен много попало. Не верится, что они были в Красной Армии… А вы что, танк подбили, правда?

— Да так, швырнул под него гранату…

— И он остановился?

— Сгорел даже.

— Теперь я верю, что наши погонят немцев… А Андрею, если встретите, скажите, что я думаю про него. Он хороший. Только вредный, — слегка усмехнулась девушка.

— Хороший и вредный? — переспросил Терентий.

— Самоуверенный такой. Нашел у кого испытывать силу воли! — неуверенно погрозила пальцем Таня. — А я… А мы с бабушкой его ждем!

— Ты любишь его?

— Наверное, — робко ответила девушка, опустив глаза, но тут же спросила: — А у него была девушка на границе?

— Когда же он мог успеть, если и служил-то всего два месяца.

— Он может успеть, девушкам нравится, — с горечью ответила Таня. — Вы скажите — я не обижусь. За мной ведь тоже пытались ухаживать ребята из училищ и даже один студент.

Таня вздохнула, вспомнив Вадима Перелетного, сына хозяина дома, где она снимала с родителями квартиру. Вадим буквально преследовал ее, не давал покоя, особенно с тех пор, как она подружилась с Андреем. Теперь до нее дошли слухи, что он прислуживает немцам.

— Таня! Я скажу Андрею, если удастся встретиться, что ты любишь его, — пообещал Терентий.

— Идемте к бабушке Софье, — пригласила она. — Нет, нет… вдруг заметят…

— Я бы ее привела сюда, но у нее больные ноги. Ходит с палочкой. Берите хворост и идемте, — решительно сказала Таня.

Они зашли в небольшой садик, над которым гордо высился дуб. К листьям вишен уже прикоснулась осень. Дворик небольшой, но опрятный. Всюду цвели георгины, астры, ноготки, флоксы, и вся хата была украшена венками, как невеста.

На крыльце сидела пожилая женщина с большими карими глазами. Взгляд гордый. Лицо благородное. Терентий склонил голову, поздоровался.

— Он служил с Андреем, идет от самой границы, — шепотом объяснила Таня, когда Живица опустил на землю вязанку хвороста.

Опершись на толстую узловатую палку, Софья Шаблий поднялась и застыла как вкопанная. Она была в складчатой юбке, в вышитой сорочке и жилете. На седой, гладко зачесанной голове гребень. Она улыбалась глазами, полными слез.

— Прошу в хату.

И снова Живица попал в царство цветов. Только внутри хаты цветы были неживые. Они были нарисованы сочными красными и синими красками на печи и стенах. Среди этих ярких цветов стояли парень и девушка, над ними летали сказочные птицы. И всюду ощущалось солнце, голубое небо, ощущалась природа, жизнь. Такого чуда Живица еще никогда не видел, и почему-то вспомнилось детство, далекие и чудесные сны, сказки, которые он когда-то слышал.

— И в этой хате жил Андрей? — наконец опомнился и спросил он. — Да ему же грех не сочинять за ребят писем девушкам!

— А он, бабушка, танк подорвал, — с гордостью сказала Таня, кивнув на Терентия.

— Танк? Это хорошо, хорошо. Молодец!.. А к нам пришел с хворостом. Правильно, такое мог придумать только хлопец с заставы. К своим теперь пробираешься?

— К своим. Я был ранен, меня молдаване спасли. — Терентий расстегнул воротник и снял рубашку. Через все плечо краснел свежий рубец. Он виновато усмехнулся: — Наши думают, что я на том свете. А я вот пробираюсь к ним. Увидел на шоссе указательный знак и надпись — «Шаблии». Решил свернуть к вам, бабушка. Навестить. Андрей с бойцами переправился через Днестр еще в июле, все пошли на Киев. Так ничего о них и не знаю.

— Сходи, детка, и нарви красных георгинов, — внезапно обернулась бабушка к Тане.

Девушка выпорхнула из хаты. А хозяйка поковыляла к старому сундуку.

— Покажу тебе, парень, одну вещь. За ней уже охотятся немцы. Запомни: эта вещь будет закопана под дубом, мимо которого ты проходил. Так и скажи Семену Кондратьевичу, Андрейке.

— Так и скажу, — пообещал Терентий. — Под дубом…

Зашла Таня, прижимая к груди букет цветов.

— Тебе, дорогой, эти георгины за то, что танк не дошел до нашего села… — растроганно сказала бабушка Софья.

— Спасибо. Но зачем они мне в дороге? Пусть лучше Тане останутся.

— Нет! Нет! Это вам!

Бабушка Софья стояла, сложив на груди руки, и смотрела на девушку и на юношу, на цветы в руках Тани. Эти цветы были посажены мирной весной для красоты и для любимых людей.

Она наклонилась и вынула из сундука предмет, похожий на косу, завернутый в черный с красными цветами платок. Развернула — и перед глазами Терентия и Тани сверкнули золотым узором и бриллиантовыми камнями ножны сабли с серебряной ручкой-эфесом. Бабушка протерла платком ножны сабли, и камешки заискрились мириадами маленьких солнц, заиграло на эфесе серебро и золото.

— Чудо чудное! — в восторге воскликнула Таня. — Сколько ценных камешков!

— Береженого бог бережет, а казака сабля стережет! — сказала бабушка Софья. — Уже две с половиной сотни лет наш род хранит эту саблю. Это оружие нашего предка, казачьего атамана, полковника Шаблия. Добыл он его в поединке с турецким полковником. Победил наш Шаблий турка, и тот отдал ему эту саблю. Теперь вот немцы за ней охотятся — кто-то донес. А я им твержу, что реликвию забрал Семен Шаблий.

— Они знают про полковника? — настороженно спросил Терентий.

— Знают! — гордо ответила тетка Семена Кондратьевича.

— Вас же могут… — не договорил Терентий.