Один человек был весьма искушен в арифметике и, чрезвычайно гордясь этим, постоянно приставал к остальным со всевозможными задачками. Наконец он нарвался на хорошо подготовленного противника, и тот сказал ему так: «Вы мне задали немало сложных задач. Позвольте же и мне, в свой черед, задать вам одну — и очень простую. Но как, интересно, вы ее решите?» И вслед за тем привел условия своей задачи: «Вы пригнали пять ослов в конюшню, рассчитанную на шесть животных. Как сделать так, чтобы ни одно стойло не пустовало?» И когда арифметик после долгих раздумий так и не смог найти никакого ответа, шутник пояснил: «Все так просто. В пять стойл вы ставите ослов — вот вам уже пять, а в шестое становитесь сами. Вот и выходит шесть ослов в шести стойлах».

По два раза в год ткачи и прочие жители Касселя ездят во Франкфурт на ярмарку. И вот однажды напились они там хорошенько, поехали восвояси да и завернули ненароком в деревеньку по названию Эрлебах. А там попалась им на глаза одна девочка. Увидев незнакомых людей, она испугалась и плача побежала домой. А один из ткачей решил еще припугнуть ее, погнался за нею следом и заорал: «Сейчас я тебя съем!» А у дома гуляла еще одна девочка с малюткой сестренкой на руках. И она тоже перепугалась и сказала: «Оставь мою подружку в покое. Вот у меня на руках крикунья, да к тому же вся мокрая, ее и ешь». Можно ли было подшутить над незадачливым шутником удачней?

В Мурау, в верхней Штейермарке, у одного человека умерла жена. Он отправился к соседу и попросил его: «Любезный мой сосед и добрый друг! Господь Бог призвал к себе мою жену, а мне надлежит похоронить ее по христианскому обычаю. Поэтому я попрошу вас доставить мне такое удовольствие и помочь отнести ее на кладбище. А я в свой черед, разумеется, не откажу в подобной услуге и вам». Эти слова услышала жена того, к кому обратились с такой просьбой, и она тут же встряла в беседу, сказав: «Он-то вам поможет, но не вздумайте оказывать подобную услугу и ему, ведь для начала мне придется помереть».

В дверь к пекарю постучался нищий, бывший когда-то мельником, и попросил подаяния Христа ради, а также из-за былого родства их ремесел. Пекарь спросил, о каком таком ремесле он говорит. Нищий ответил, что был некогда мельником. Пекарь спросил далее, много ли мужиков мололо свой хлеб на мельнице у его незваного гостя. «Семеро», — ответил несчастный мельник. «Что я слышу! — воскликнул пекарь. — Их было целых семеро, а тебе приходится просить подаяния? Да ты просто позоришь всю братию мельников, позоришь свое ремесло! Я ведь тоже когда-то был мельником, и мужиков ко мне на мельницу наезжало не семь, а целых сорок и даже сверх того, но, поверь, я бы скорей пустил их всех по миру, чем довел бы самого себя до нищенства! Так бы и тебе поступить — тогда бы ты нынче не ходил с протянутой рукой!» А сколько всего, друг мой читатель, у этого мельника, то бишь пекаря, было учеников — если уж не признанных докторов в деле обирания ближнего, то хотя бы бакалавров? А?

На ярмарке в одном городе поймали молодого оборванца на мелкой краже — и поймали с поличным, как раз когда он стянул уже несколько ножей, вилок и всякой всячины и намеревался к тому же срезать у купца кошелек. Поймали — и посадили в каталажку. Белый свет стал ему не мил, принялся он плакать, и стонать, и биться в судорогах. И не переставал при этом дивиться на своего сокамерника — такого же вора, как он, но пребывавшего в добром здравии и отменном расположении духа. И вот спросил бодрый вор у унылого: «В чем это ты так провинился, что никак успокоиться не можешь? Эдак, пожалуй, тебе отсюда живым не выйти». А унылый ответил: «Все, что мне, несчастному, удалось стащить, стоит не больше девяти, а то и вовсе восьми гульденов, а предстоит мне за это умереть, и, считаю, совершенно зазря. А ты, слыхал я, спер больше сотни талеров — как же не страшишься ты неминуемой смерти, почему веселишься?» — «Потому и веселюсь, — ответил крупный вор мелкому, — да и тебе лучше было бы последовать моему примеру. Я спер больше сотни талеров, а ровно половину отдал здешнему старосте. Он уж позаботится, чтобы меня освободили».

Однако все же на волю выйдет не каждый, потому не стоит воровским ремеслом пробавляться.

Одну за другой мы поведали вам несколько историй про воров и душегубов, но, наряду с оными, есть на земле и племя разбойников, Господу Богу нашему наименее угодное и наиболее отвратительное — и промолчать о таковом было бы крайне несообразно нашему замыслу.

Вышеназванных разбойников не сыщешь нынче в глухой чаще, в горах или на большой дороге. Настоящие разбойники обитают теперь в городах и деревнях, главным образом — в веселых и недурно оборудованных заведениях. Можно повстречать их и в общественных местах — например, на ярмарке или на городской площади. Настоящие разбойники не носят нынче панцирей и кольчуг, не пугают встречных мечами и копьями и не озираются алчным оком по сторонам: они ведут себя добропорядочно, сдержанно и достойно: большинство из них разодето в дорогие кафтаны, в меховые шубы и шапки. А также в злато, в серебро, в бархат и в шелка. Теперь им уже не дают, как в былые времена, худых прозвищ, а обращаются к ним с упоминанием звания и титула, ими благоприобретенных. Это ли не лишнее доказательство тому, что гнев Божий больше никого не страшит!

Для того чтобы показать, насколько не подобает таким чиновным разбойникам, канцелярским ворам и прочим кровососам какое бы то ни было человеческое имя, я позволю себе сравнить их с бросающимся на беззащитную жертву волком и доказать, что они куда злее и беспощаднее.

Серого волка, которому сама природа дозволяет изредка, то ли в зимнюю пору, то ли по причине чудовищного голода, задрать иную овечку, телку или же гуся, взимая тем самым как бы положенную ему десятину и никогда не держась за остатки добычи, — так вот, этого-то серого волка люди ненавидят с такой силой, что брезгуют даже упоминать его имя. Более того, когда они застают волка за каким-нибудь совершенно невинным занятием (скажем, когда он лакомится вонючей падалью), вся деревня мгновенно пустеет: мужики, кто с ружьем, кто с копьем, кто с дубьем, а следом за ними и собаки с победосносным криком и лаем обрушиваются на несчастного и торопятся умертвить его.