Савидж и Акира наморщили лоб, а Рейчел выпалила:

— Ну, это когда вам кажется, что в голове прокручивается фильм.

— Большинство людей так это и описывают. Происходит какое-нибудь событие, и кажется, что мозг работает словно камера, фиксирующая на пленке череду событий, кадр за кадром. Чем больше происходит событий, тем больше «фильмов» накапливается в нашем мозгу. Когда наступает определенная необходимость и требуется что-либо вспомнить, чтобы понять настоящее, мы просто выбираем нужную бобину и проецируем фильм на ментальный экран. И, разумеется, мы считаем непреложным тот факт, что воспоминания неизменны, как фильм.

Рейчел кивнула.

— Но фильмы тоже подвержены воздействию времени. Они рвутся. Они выцветают. Из них можно вырезать отдельные сцены, и так далее. Мы объясняем прошлые события по аналогии с современными. Нет никакого экрана. Мы просто его воображаем, как и разворачивающееся на нем действие. А еще труднее становится описать память, когда мы переходим от конкретных событий к заученным абстракциям. Когда я думаю о математической величине «пи», то никакого фильма в голове у меня не возникает. Каким-то образом, интуитивно, я понимаю, что означает «пи». А когда думаю об абстрактном понятии «честь», то тоже не вижу никакого фильма. Просто я знаю, что обозначает данное слово. Почему я могу вспоминать и понимать подобные абстракции?

— У вас есть ответ на этот вопрос? — У Савиджа заныла грудь.

— Самой распространенной теорией является следующая: воспоминания каким-то образом закодированы в нейронах головного мозга. Эти биллионы нервов — так следует из данной теории — не только передают электричество и информацию, но также и сохраняют передаваемую информацию. Частенько этот процесс уподобляют функции компьютера, но опять-таки аналогия — как и в случае с прокручиваемыми в наших головах кинофильмами — еще ничего не объясняет. Наша память куда сложнее самого сложного компьютера. Да, действительно, кажется, что нейроны способны передавать информацию от одной инфосети к другой, сохраняя таким образом наши воспоминания, если какой-то участок мозга поврежден. С другой стороны, существуют два типа памяти — короткая и длительная, и их взаимосвязь является абсолютно парадоксальной. Короткая память имеет дело с недавно полученной, но незначительной информацией. Например, номер телефона моего зубного врача. Если мне необходимо записаться к нему на прием, я смотрю в записную книжку, запоминаю его номер ровно настолько, чтобы дозвониться в приемную врача, а затем сразу же его забываю до тех пор, пока мне снова не потребуется позвонить. Тогда я повторяю всю процедуру заново. Длительная память имеет дело с продолжительным запоминанием необходимой информации: например, номер телефона моего дома. Какой физический механизм заставляет меня быстро и легко забывать телефонный номер зубного врача, а свой помнить постоянно? И почему пациенты, страдающие определенными видами амнезии, неспособны удержать в памяти недавние события, вне зависимости от степени важности, зато великолепно помнят даже незначительные факты, имевшие место несколько десятков лет тому назад? Никто не может этого объяснить.

— А вы-то во что верите? — спросил Акира.

— В мюзикл Лернера и Леви.

— Не…

— Морис Шевалье и Гермиона Джингольд пели замечательную песню «Я хорошо это помню». Персонажи песни — бывшие любовники, встречаются спустя много лет и делятся воспоминаниями о прошлом: «Мы ходили туда», «Нет, по-моему, сюда», «На тебе было такое-то платье», «Да нет, совсем другое», «Ах, ну конечно же, помню прекрасно». Но в действительности они ничего не помнили. Нет, я понимаю, что песенка была о том, что старость — не радость, и поневоле со временем все забывается. Но боюсь, что все остальные тоже сродни этим старикам… В нашей памяти может храниться огромное количество специфической информации, однако она может и стираться. Объем такой информации больше, чем можно себе представить. У нас с доктором Уайнбергом есть довольно сентиментальная традиция. Каждую субботу, вечером, если мы не на дежурстве и нет вызовов, вместе с нашими женами смотрим какой-нибудь фильм, а затем идем ужинать. После всех недельных стрессов нам хочется хоть немного развлечься. Вчера Макс припомнил фильм, который мы якобы смотрели вчетвером. «Но, Макс, — сказал ему я, — этот фильм я смотрел по кабельному телевидению, никак не в кинотеатре». — «Да нет же, — продолжал настаивать он, — мы вчетвером видели его в городе». — «Прекрати, — отвечал я. — Я вообще всю ту неделю просидел на конференции. Ты с нашими двумя женами ходил в кино без меня». Спросили у жен, но они не смогли припомнить ничего конкретного. Так до сих пор мы и не выяснили, кто же из нас прав.

— Ну, разумеется, — сказал Савидж. — Вы же сами только что объясняли, что короткая память не задерживается в голове.

— Но где заканчивается короткая и начинается длительная память? И как убедиться в том, что длительная память действительно все еще функционирует? В этом состоит главная причина ограниченности нашего сознания. Мы можем что-либо запомнить только в том случае, если не утратили такую способность. То, что нами забыто, не имеет субстанции. Мы не можем вспомнить то, что нами забыто… Опишите нам будущее.

— Не могу. Его не существует, — пожал плечами Савидж.

— Как и прошлого, хотя память оставляет нам иллюзию, будто оно на самом деле существует — в нашем мозгу. Мое мнение таково: после того как воспоминания закодированы в мозгу, они вовсе не остаются неизменными. Я считаю, что они меняются, причем постоянно, пополняясь новыми деталями, или наоборот — их «теряя», а также «перемещая во времени и пространстве». В результате у каждого из нас существует своя версия прошлого. Изменения обычно незначительны. Ну, в самом деле, какая разница, смотрели мы с Максом фильм раздельно или вместе? Однако бывает, что различия имеют принципиальное значение. У Макса как-то раз была пациентка — невротичка, с которой в детстве очень скверно обращался отец. Беспощадно издевался над ней. Так вот, в своем воображении она создала совершенно идиллическую картину собственного детства с добрым, любящим отцом. Чтобы вылечить ее, Максу пришлось разрушить ее ложные воспоминания и заставить ее открыто признать все те кошмары, через которые она прошла в детстве.

— Ложная память, — сказал Савидж. — Jamais vu. Но наша ложная память отнюдь не является следствием психологических проблем. Снимки мозга свидетельствуют о том, что нечто было внедрено в наш мозг хирургическим путем, и это нечто рождает в нем совершенно иную реальность. Такое возможно?

— Если вы хотите узнать, смог бы я сделать нечто подобное, то мой ответ будет отрицательным. Ни я, ни другие известные мне нейрохирурги не смогли бы такое сделать. Существует ли подобная возможность? Да. Теоретически. Но даже если бы я знал, как это осуществить на практике, я бы не стал этого делать… Данная область медицины называется психохирургией. Она видоизменяет вашу сущность, личность, и за исключением некоторых необходимых случаев — иссечение мозговой ткани для прекращения у больного эпилептических припадков или лоботомия для снятия саморазрушительных импульсов — она является крайне неэтичной областью медицины.

— Но теоретически как бы вы сделали эту операцию? — спросила Рейчел.

Сантицо явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.

— Пожалуйста, — продолжала настаивать Рейчел.

— При необходимости я вживляю в мозг пациента электроды. Да. И прошу их описать то, что они чувствуют.

— Подождите, — прервал его Акира. — Как же они могут описывать ощущения, если у них обнажены мозги? Они же находятся в бессознательном состоянии.

— Ах, да, — вздохнул Сантицо. — Я чересчур увлекся и забыл, что разговариваю не с медиками. Привык, понимаете ли, обсуждать подобные проблемы в кругу нейрохирургов. Вы, видимо, считаете, что обнажать мозг означает то же самое, что и обнажить сердце. Я напомню вам еще раз: мозг, то есть наш рецептор чувств, сам по себе чувствительного рецептора не имеет. Он не чувствует боли. Используя местную анестезию для того, чтобы боль не распространялась далее определенного участка, можно удалить довольно солидный кусок черепной коробки и обнажить величайшую из тайн природы. Введя в мозг пациента электрод, я могу заставить его, например, почувствовать запах апельсинов, которых в данный момент нет и в помине, и вкус яблока, услышать музыку из своего далекого детства, даже пережить оргазм. Я обладаю возможностью, манипулируя чувствительными рецепторами, внушить ему, что он плывет в лодке, а глаза ему слепит солнце и ветер раздувает его волосы, что он слышит грохот разбивающихся о скалы волн, что все это — его давнишняя мечта — Австралийский барьерный риф, к которому он стремился долгие годы, или что он пережил все это во время своего отпуска несколько лет назад.