— Хай заходят в хату, — певучим голосом пригласила хозяйка, еще не старая женщина. — Якось розмистымось.

Судя по говору хозяев, они были выходцы с Украины.

Мы зашли в хату. Посреди комнаты стоял стол, накрытый клеенкой, с разнообразной едой домашнего приготовления и целой батареей пустых бутылок из-под самогона. За столом сидели мужики, уже порядком нализавшиеся, с блаженными улыбками на раскрасневшихся лицах и осоловелыми глазами. Они дошли до той стадии опьянения, когда никто никого не слушал, каждый старался перекричать другого. Страстное желание петь, то есть орать во всю глотку, охватило всю гоп-компанию. На наше появление пирующие не обратили никакого внимания.

Хозяйка расстелила на полу, тут же рядом с пирующими, овчину, положила подушки. Мы легли не раздеваясь и сразу же погрузились в глубокий сон, слишком уж были мы измотаны. Даже рев пьяной компании не мог нас разбудить.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда мы проснулись. В комнате никого не было. Все было прибрано, и стол, за которым пировали гости, был пуст. Вскоре пришла со двора хозяйка. Пора было познакомиться с ней поближе, рассказать ей о себе — кто мы, откуда, с какой целью приехали, какие наши намерения. Выслушав, она сразу же прониклась к нам чувством симпатии и доброжелательства.

— Пока знайдете тут работу, оставайтесь у нас, як-небудь розмистымось. А там побачите, якщо вам сподобается, поживете у нас. А теперь давайте снидать, зараз я вас погодую, — сказала она.

— Да вы не беспокойтесь, у нас есть, чем позавтракать.

Потчуя друг друга, мы подкрепились, чем Бог послал.

После завтрака мы с Юрой решили походить по районным учреждениям, чтобы сделать рекогносцировку в отношении устройства на работу. С интересом знакомились с новым для нас населенным пунктом. Большая Мурта — большое, красивое благоустроенное село полугородского типа, окруженное богатыми лугами, лесами. Широкие улицы, даже с асфальтированными тротуарами в центре, просторные кирпичные и бревенчатые дома с красивыми резными окнами, с палисадниками, большие усадьбы с огородами — все говорило о том, что Большая Мурта была крепким зажиточным селом. Теперь это — районный центр. Немалую роль в этом отношении сыграли прочные экономические связи с Красноярском. Население в основном занималось сельским хозяйством и переработкой сельскохозяйственного сырья.

Так как это был административный центр районного масштаба, мы, на всякий случай, решили узнать, не найдется ли для меня место служащего в одном из районных учреждений. Нашли райисполком, обратились к секретарю. Выслушав меня, он посмотрел на меня как на пришельца с Марса и рассмеялся:

— Вы знаете, сколько в Большой Мурте ссыльных? Несколько сот! Таких, как вы, рыскающих в поисках работы, перебывало у нас великое множество. Пройдитесь по хатам и в каждой найдете безработных ссыльных. Всем им приходится отказывать в работе. Но если и освобождается у нас место, — мы предоставляем его человеку, не запятнавшему себя антисоветской деятельностью.

С тем мы и вышли из райисполкома.

— Знаешь, Юра, — говорю, — зайдем в земельный отдел. Может быть, им нужен специалист по организации и экономике сельского хозяйства. Правда, многое уже я подзабыл, многое изменилось за эти годы, да и климатические условия, а также почвы здесь не те, что на Украине. Но я думаю, что мне удастся быстро сориентироваться в новой обстановке. Я даже согласен на невысокую оплату. Одна беда, нет у меня никаких документов, удостоверяющих мое специальное образование — все они остались в Киеве. Хорошо, если Леночка их сохранила.

И мы пошли в земельный отдел. Находился он на другом конце Большой Мурты. Зашли в кабинет начальника. «Чем могу служить?» — спросил он, даже не предложив сесть. Я довольно подробно изложил суть моей просьбы, кратко познакомил со своей биографией, рассказал о лагерном прошлом и о добровольной ссылке, куда поехал вслед за женой, чтобы разделить ее участь. Но, чем больше я говорил, тем все более рассеянным и скучающим становился начальник. Я понял, что напрасно трачу свое красноречие перед этим чиновником, перестраховщиком, который ни за что в жизни не примет меня на работу, даже если бы у него и было вакантное место по моей специальности.

В те времена, когда еще был жив Сталин, человеку, освободившемуся из заключения, несмотря на все гарантии и права на труд по Конституции, было почти невозможно устроиться на работу. Под всякими вымышленными предлогами бывшим заключенным отказывали в приеме на работу, даже если была острая потребность в квалифицированных кадрах данного профиля. Им предлагали приложить свой труд только на тяжелых физических работах, например, на лесоповале, прокладке дорог, в каменоломнях, на погрузочно-разгрузочных работах. Пожилые люди, представители умственного труда, обрекались буквально на голодное существование. Хорошо, если им материально могли помочь родственники.

Таким образом, побродив по селу, я понял, что работу здесь мне не найти. Искать ее нужно за пределами районного центра.

На другой день, оставив Оксану у хозяев, нас приютивших, мы с Юрой сели на попутную машину, которая направлялась к судоверфи на Енисее. Путь пролегал через какой-то совхоз, и я подумал — не попытаться ли позондировать в нем почву насчет работы. Мы подъехали к центральной усадьбе совхоза. Вид у нее был убогий и неприглядный. На большой территории размещались служебные и жилые одноэтажные здания, до того ветхие, почерневшие от дождей и времени, что казалось, будто этот поселок построен в давние-давние времена и с тех пор хозяева ни разу не ремонтировали своих жилищ. На всем лежала мерзость запустения. Крыши домов прохудились, стены перекосились. Возле домов ни деревца, ни кустика, всюду кучи навоза, мусор, металлический лом. Бесхозяйственность, нерадивость, антисанитария. Все это отталкивало, и желание поселиться здесь, даже если бы нашлась работа для меня, отпало.

— Знаешь, Юра, — сказал я, — здесь не стоит даже останавливаться. Уж очень все убого и уныло. Поедем дальше, до судоверфи.

Минут через тридцать мы уже были на берегу Енисея. Перед нами развернулась величественная панорама беспредельной водной глади, оба берега круто поднимались в гору и напоминали гигантскую воронку, через которую пробивала себе путь широкая река. На крутом склоне раскинулся поселок из небольших деревянных домов. Он имел чудесное название — «Предивная». Основным занятием его жителей было строительство деревянных барж водоизмещением 500–600 тонн. Население поселка — примерно три тысячи человек — состояло преимущественно из ссыльных и бывших заключенных, не имевших статуса ссыльных.

Пос. Предивная, Красноярский край (1951 г.)

Сначала, когда мы очутились в «чаше», зажатой крутыми склонами обоих берегов, без далекой перспективы на горизонте, без широких далей и просторов, у меня возникло ощущение, будто я попал в ловушку, откуда нет выхода, и мне сразу вспомнилась душная, тесная камера в новосибирской тюрьме, в которой я прожил девять месяцев.

Но когда, взобравшись на вершину крутого берега, я увидел беспредельную тайгу, очень полого поднимавшуюся и простиравшуюся до самого горизонта, это впечатление быстро рассеялось.

Через весь поселок параллельно берегу по склону проходила широкая улица, на которой еще попадались невыкорчеванные пни когда-то могучих деревьев. Лет тридцать тому назад на этом месте была дремучая тайга, и лишь постройка верфи нарушила покой и величие не тронутых цивилизацией мест. Улица была немощеной, и проезжую ее часть покрывал слой глубокого, сыпучего песка, для тротуаров были использованы доски.

В центре улицы возвышалось большое двухэтажное, квадратное в плане здание, сложенное из толстых длинных бревен. Словно небоскреб, возвышалось оно над низенькими домишками. Над входной дверью была надпись: «Клуб рабочих Предивнинской судоверфи».