Сегодня к вечеру я в Баку, а завтра, верно, уж буду завтракать со своими грузинскими друзьями в Тифлисе. Но у меня еще нет ощущения, что я еду туда. Читаю Винклера «Духовная культура Вавилона» (подарок Нюши), и, хоть это элементарно, мысль уходит далеко.

Милая, а ты в скучных хлопотах? Как уродлива мне показалась Москва. Можно жить лишь в Париже, или в деревне, или у моря.

Лицо твое целую. Твой Рыжан.

P. S. Если увидишь М. Сабашникова, возьми у него 2-й т. Хлендовского, пожалуйста. Также прошу его ответить мне.

1915. IX. 30. 6-й ч. в. Тифлис

Катя милая, пишу тебе в первую же минуту, и мысленно целую тебя и Нюшеньку. Я писал и ей каждодневно с дороги. Путь перестал быть приятным, как только я приблизился к краю армян, т. е. к Баку. Была давка, крики, оры, теснота и духота. Но я добился двух мест энергией чрезвычайной. Здесь я, слава богу, не с армянами, а с грузинами.

2-й ч. н.

Письмо прервалось. Я отправился к Канчели, которые встречали меня на вокзале, и к ним я пошел обедать, а потом у них собралась публика: князь Диасамидзе, редактор грузинской газеты «Тэми», молодой писатель Робакидзе, и некая красивая княжна Катя, и некая красавица Милита, и еще. Эти грузинские лица сразу переносят меня в какие-то иные страны.

Я читал отрывки из «Носящего барсову шкуру», и то, как они слушали и откликались, и произносили торжественные грузинские строки, мне показало, что я верно угадал свою работу.

Все они в восторге от моего перевода.

Я буду выступать 3 октября в Тифлисе, 5-го в Кутаисе, и еще где-то, и опять в Тифлисе.

До завтра, милая. Устал. Поцелуй Мушку от меня. Где вы?

Уж так далеко. Но в сердце — тут. Обнимаю. Твой К.

1915. X. 2. Тифлис. 12 ч. н.

Катя милая, посылаю тебе очерк Робакидзе обо мне, — вчера не нашел экземпляра газет. Сегодня весь день работал — выбирал отрывки из «Носящего барсову шкуру», которые буду читать завтра, сверял их с грузинским текстом с помощью своего приятеля Картвелишвили, он нашел лишь один недосмотр маленький и 5–6 мест, которые я по его указанию переделал. Грузины от моего перевода в восторге. Выступаю завтра. Предвидится большой успех.

Устал. Лягу сейчас спать. Писем еще нет ни от тебя, ни от Мушки.

Послезавтра еду в Кутаис, где уже все устроено для меня.

До завтра, дружок милый. Обнимаю тебя. Всем привет. Твой К.

1915. X. 3. 8 ч. в. Тифлис

Катя родная, пишу тебе для счастливой приметы и в жажде твоего привета, — через ½ часа я иду читать «Носящего барсову шкуру». Шлю тебе привет всем сердцем. Билеты все проданы. Меня ждут. Я знаю, что это будет праздник сердца. Хорошо.

Обнимаю тебя. Приветы. Твой К.

1915. X. 4. Полночь. Тифлис

Катя милая, мой труд был не напрасен. Большая зала, в которой я читал Руставели и о нем, была битком набита, одних стоявших было 300 человек, да сидевших было свыше 400. И несмотря на то, что и Канчели, и я не захотели повышать цены, мои добрые друзья, устроившие этот вечер, вручили мне сегодня 600 рублей. Слушатели слушали не только внимательно, но поглощенно и восторженно. Среди публики много было молодежи, было все грузинское дворянство, было и простонародье, вплоть до слуг моей гостиницы. Старики, знающие Руставели наизусть, восторгаются звучностью перевода, близостью к тексту и меткостью при передаче тех мест, которые вошли в жизнь как поговорки.

Я покрыл все свои траты последнего месяца одним вечером и восстановил возможность дальнейшего. Пожертвовал 60 руб. в лазарет св. Нины. Привезу вам всем подарки. Меня чествовали до 5 часов утра и будут чествовать еще.

Завтра едем целой дружиной в Кутаис. Буду выступать там. Готовится величественная встреча.

Милая, письма от тебя еще не было. Сегодня почта заперта. Что ты? Что Нюша и все вы? Целую тебя крепко. Приветы всем. Твой К.

1915. X. 6. 9-й ч. в. Кутаис

Катя милая, через минуту я еду в театр и буду читать Руставели. Я не успеваю написать о впечатлениях. Я взят в плен. Однако уж билеты на 11-e, Тифлис — Москва, заказал.

Вчера меня встретили на ст. Рион (½ часа до Кутаиса) и в Кутаисе также кликами и рукоплесканиями. И сейчас будет триумф, знаю. Но как-то не хватает на все это впечатлительности.

Солнце. Древний город. Развалины храма царя Баграда. Цветы. Простые люди меня приветствуют. Мое имя вписано в историю Грузии.

Это — лишь начало.

Шлю вырезку из газеты.

Целую тебя, милая, и Нинику. Мушке светлый мой помысл.

Катя, милая, еще раз обнимаю. Твой К.

1915. X. 7. 10-й ч. н. Кутаис

Катя милая, сейчас за мною придут, и я отправлюсь на чествование. Будет музыка, речи, цветы и стихи. Будет ликование, какого там, в России, не знают. Вчерашнее мое выступление было сплошным триумфом. Театр был переполнен.

Осматривал древние развалины. Завтра возвращаюсь в Тифлис. Там буду выступать на торжественном вечере Общества грузинской культуры. Обнимаю тебя. Через неделю свидимся. Твой К.

1915. X. 23. 5 ч. в. Вагон между Нерехтой и Иваново-Вознесенском

Катя милая, вот где я. Через несколько часов буду там, где впервые полюбил, и там, где родился. В Иваново приезжаем в 7 ч. в., через час в Шую. Если б я знал ранее свой путь, я выступил бы и там, и тут. Как жаль! А теперь я только выйду на вокзале и вряд ли встречу кого.

Я получил вчера с радостью письмо от тебя в Ярославле через Ашукина, секретаря Некрасова, и в нем письмо из Тифлиса от юной красавицы, мингрелки, Пины Меунаргиа. Послал тебе через Ашукина 100 рублей в подарок. В Питере дал денег Коле и дал немного денег Сучкову, студенческому моему товарищу по Бутыркам. А сейчас, в Нерехте, дал пленным полякам, с которыми говорил по-польски о Мицкевиче.

Сбор в Вологде и Ярославле меньше, чем рассчитывал, — очень маленькие помещения. Но успех большой, особенно в Вологде, где меня принимала молодежь так, что я потом в радостном волнении не мог заснуть до 4-х часов. Это был настоящий праздник сердец. В Ярославле публика хуже. В Нижнем завтра я выступаю в городском театре.

Как мне жаль, что ты хвораешь, Катя, родная.

Я путешествую с Марией Владиславовной Долидзе. Мне очень хорошо. Она тихая, простая, искренняя и ласковая. Я не думаю, однако, чтобы я поехал дальше Иркутска. Больше смысла мне вернуться к началу декабря и писать «Любовь и Смерть», выступать в столицах, с весной поехать на Кавказ.

В Вологде в первый раз, после десяти лет, катался один на санках. Мне казалось, что я в сказке.

Чувствую себя светлым орудием Судьбы. Мне легко и спокойно. Целую тебя нежно. Твой К.

P. S. В Питере Елена ищет квартиру. Мне там очень понравилось. Рондинелля, верно, будет жить там же с Еленой. Привет Мушке, два письма ее получил в Ярославле. Пишу. Всех моих милых целую.

1915. Х. 26. 11 ч. у. Вагон. Приближаясь к Арзамасу

Катя милая, ты, любящая мой четкий почерк, верно, будешь много получать моих каракуль. Приезжая в какой-нибудь город, я обычно попадаю в водоворот людей, и писать невозможно. А вагон — качели.

Вчера день отдыхал в Нижнем. Завтра утром приезжаю в Казань и завтра же выступаю. Не нравятся мне поволжские города. В них много следов зловредного влияния старой закваски, той противной интеллигенции, которая причинила много зла России своим односторонним доктринерством. Слушали меня, однако, внимательно, и зал был полный. Но магнетизма не было. Впрочем, овация была.

Мне хочется уж поскорей туда, дальше, на Урал и в Сибирь.

Несколько отдельных людей и здесь окружили меня настоящим поклонением и любовью. Изумителен был поэт и земец, утонченный, хромой, похожий на Котляревского, князь Звенигородский, с сердцем в правой стороне тела (в буквальном смысле — situs inversus [163]). Знает моих стихов до сотни на память.