— Что это ты, Гонзик, сегодня так рано вернулся? Ба, да здесь и Бобеш! Ну, входите, ребята. А лыжи, Гонзик, ты поставь лучше под лестницу — как бы здесь о них кто не споткнулся… И входите, ребята, входите! Закрывайте скорее дверь, чтобы от нас не ушло все тепло. А что ты, Бобеш, держишься за ногу? Болит?

— Нет, не болит.

— А, я уже вижу! Значит, ты порвал штаны и поэтому вы так рано вернулись? Покажи-ка! Гм… Здорово! У тебя из порток получилось прямо знамя. Ну-ка, снимай. Ты, видно, ничуть не лучше нашего сорванца. На нем одежда так и горит…

Бобеш снял штаны и отдал их портному. Якубец надел очки, осмотрел штаны и проворчал про себя:

— Долго они уже не протянут. Скоро из них вся задница вылезет наружу. Нужно было бы подложить их материальцем покрепче. У твоей матери не осталось от этих брюк какого-нибудь кусочка?

— Нет, пан Якубец. Был лоскут, но мама извела его на заплаты, когда чинила рукав.

— Да-да, — пробурчал портной. Он вспомнил, что месяц назад сам переделывал эти рукава. — Садись, Бобеш, на лавочку. А ты, Гонзик, подай мне коробку с лоскутами.

Гонзик залез под кровать и вытащил большую коричневую коробку. Портной покопался немного в лоскутах, потом выбрал из них кусок под цвет штанов и принялся за работу. Гонзик вытащил из-под кровати еще одну коробку, в которой хранились тряпичные фигурки для кукольного театра. Он показывал их Бобешу, надевая одного за другим на пальцы. Бобешу все они очень нравились.

— Гонзик, захвати когда-нибудь несколько штучек к нам. Мы поиграем с тобой в кукольный театр.

— Что ты, Бобеш! Отец мне задал бы жару. Этих кукол мне не разрешается выносить из дома. Вот когда у отца будет хорошее настроение и не так много работы, он сам нам покажет театр. — И Гонзик тут же спросил отца: — Ты когда опять покажешь нам театр? Ты что-то совсем его забросил. Бобеш тоже хочет прийти посмотреть.

— Мне только и дела заниматься куклами! Видишь, сколько у меня работы, да тут вы еще задерживаете меня со своими разорванными штанами! После рождества приходи, Бобеш, и возьми с собой дедушку. Он у нас давно не был…

— Папа, а на рождество ты сыграешь нам сказку о Гонзе и безумной принцессе, ладно?

— Ладно.

— Вот, Бобеш, ты посмеешься! Знаешь, как отец здорово представляет! Вот посмотри-ка на глупого Гонзу, какой он щеголь. Видишь, какая у него шляпа? По-моему, он очень хорошо получился у отца.

— Послушай, Бобеш, а что делает твой отец? — спросил Якубец. — Я и его давно не видел.

— Утром он был на фабрике, а теперь пришел домой.

— На фабрике? Разве сегодня его дежурство у котла?

— Нет. Отец сегодня ходил не на работу. Он был у фабриканта Дакснера.

— Ага, подожди! Я уже все понял, — оживился вдруг пан Якубец. — Ну, а что сказал отец? До чего там договорились, у этого фабриканта?

— Я не знаю, меня не было дома, когда отец вернулся.

В это время вошла мать Гонзика.

— А, здесь Бобеш! Я вижу, под лестницей стоят двое лыж. А почему ты сидишь, парень, без штанов?

Якубец засмеялся и показал разорванную штанину:

— Посмотри, что сделал он из брюк! Спортсмены!

— Наверное, тебя дома похвалили? — посмеялась Якубцова.

— Где там, дома ничего и не знают! Ребята пришли с горы прямо сюда. Иначе Бобеша награда бы, конечно, не миновала… Ну, какие новости? — обратился теперь Якубец к своей жене. — Договорились рабочие с Дакснером?

— Коваржи мне сказали, что Дакснер никаких условий не принял. Завтра начинается забастовка.

— Вот это правильно! Бастовать! Ты подумай, как все заступились за уволенных! Держатся все вместе. Видишь, что делает организация. Пока рабочие не были вместе, пока не организовались, фабрикант мог с ними делать что хотел, как с рабами. И вот посмотри — они еще выиграют! Господи, если бы они выиграли! Знаешь, какая это была бы поддержка всем нам, маленьким людям!

— Все-таки какое безобразие! Я просто поверить не могу, что больше ста пятидесяти человек останется зимой без работы и без денег! Какое бессердечие!

— Ха-ха, сердце! Тоже скажет, сердце! Его сердце — это мешок денег. Вот где его сердце! Но до них, до злодеев, тоже дойдет черед! Ведь из нас едва…

Якубца прервал звонок.

— Гонзик, пойди открой, — попросил он, а про себя пробурчал: «Кого еще черт несет?»

Когда Гонзик выбежал, Бобеш вдруг заметил, что все стены завешаны картинками из модных журналов. Всюду были нарисованы женщины в прекрасных отглаженных платьях и зимних костюмах. Сам пан Якубец сидел у швейной машинки, над ним очень низко с потолка свисала лампа. Иногда он даже немного ее задевал. Лампа легонько покачивалась, а на противоположной стене двигалась тень от его головы. Бобешу казалось смешным, что тень все время двигается. Создавалось впечатление, будто бы и голова все время на что-то натыкается. Бобеш также заметил, что машинка у Якубца гораздо больше, чем у матери, а утюг, стоявший на длинной и широкой доске возле стены, совсем большой и наверняка тяжеленный. На доске из белого некрашеного дерева был аккуратно разложен раскроенный материал. Он издавал какой-то странный запах, который бывает почти у всех новых материалов. Такая же деревянная доска лежала и на спинке кровати, а под ней (это Бобеш уже знал) спал Гонзик. «Да, — думал Бобеш, — значит, Гонзик не может, как проснется, сразу вскочить с постели. Может разбить себе голову».

Но на этом мысли Бобеша оборвались. Его внимание привлекла высокая, статная, довольно толстая дама, которая шумно вошла в комнату и громко поздоровалась. Отвечая на ее приветствие, Якубец повернул голову от машинки и слегка кивнул. Зато Якубцова тотчас же предложила гостье стул и даже сначала обмахнула его фартуком.

Гонзик подсел к Бобешу на лавку и наклонился к его уху: «Это наша квартирная хозяйка. Отец готов эту бабу спустить с лестницы».

Бобеш поразился, какая у гостьи была особенная, замысловатая прическа: скоком на лбу и высоким пучком наверху. А глаза у нее были маленькие, как булавочки.

Якубец перестал шить, поднялся, подал хозяйке руку, спросил, что хорошего она, ему принесла, и тут же озабоченно посмотрел на сверток, лежавший у нее на коленях.

Хозяйка встала, подошла к доске, своей толстой рукой отодвинула раскроенный материал в сторону и распаковала сверток., В нем был темно-синий шерстяной материал. Якубец хмурился все больше и больше. Казалось, что этот синий материал ему совеем не нравился. Зато у хозяйки глазки теперь уже горели огнем, она похлопывала ладонью по материалу и приговаривала:

— Ну как, господин мастер, вам нравится этот материален? Вот будет костюмчик!.. Густа, вы знаете, что это будет? Мы хотим сделать рождественский подарок нашему Карлику. Надеюсь, господин мастер, вы оцените наше доверие и почтете за честь подготовить этот подарок к рождеству. Теперь вы видите, как мы вас ценим. Но и вы должны сделать все как следует.

Якубец хотел остановить красноречие домохозяйки и начал:

— К рождеству это, пани…

Но хозяйка не обратила ни малейшего внимания на его слова и продолжала:

— Карлушина мерка у вас есть. Брючки вы сделайте ему длинные, пиджачок присобранный, с матросским воротничком. Пуговицы и отделка лежат вот в этом мешочке. Я все уже приготовила, чтобы не затруднять вас. И подкладка здесь. Только смотрите, чтобы к рождеству было все уже хорошенько сделано… Значит, господин мастер, вы завтра же принимайтесь за дело. Не работа, а одно удовольствие шить из такого замечательного материала! Не правда ли? Ведь это у вас не так часто бывает.

Бобеш все больше удивлялся, как эта женщина быстро и громко говорит. Ему все казалось, что у нее не хватит дыхания.

Лицо у Якубца становилось все более и более мрачным. Он несколько раз пытался перебить ее, но ему никак не удавалось сказать больше, чем: «Разрешите, пани, я…»

Его слова тонули в стремительном потоке ее речи. Хозяйка их просто не замечала. Она слишком ясно давала понять, что теперь говорит она. И наконец она замолчала, в предвкушении, как портной будет удивляться ее прекрасному материалу, будет хвалить его… Но Якубец твердил все свое: