— Дедушка, слышишь, бабушка говорит, что это страшилище, — пожаловался Бобеш.

— Сама-то она и эдак не сумела бы нарисовать, — отозвался дедушка.

Бобеш так и загорелся:

— Бабушка, бабушка, нарисуй мне что-нибудь!

— Я не умею.

— Дедушка, бабушка не умеет рисовать.

— Вот видишь, я же говорил, что не сумеет, а еще смеется над другими.

Бобеш опять принялся складывать буквы, потом раскрыл букварь с конца и стал читать.

— Как странно, дедушка, — сказал он вдруг, отрываясь от книги: — когда я смотрю в букварь, то сначала это только печатная бумага, куча букв, а если прочтешь, то получается загадка. Удивительно, верно? Послушай, я тебе прочитаю:

Что это, дедушка?

— Гм… вряд ли я угадаю… — Дедушка подпер рукой голову и принял глубокомысленный вид.

— Ну, отгадал?

— Нет.

— Сказать тебе?

— Сдаюсь, Бобеш. Скажи.

Бобеш только этого и ждал, он больше всего радовался, когда сам мог что-нибудь объяснить. Дедушка, конечно, давно догадался, но не хотел лишать Бобеша удовольствия.

— Так знаешь, дедушка, что это?

— Говорю же, не знаю.

— Печная труба!

— Труба? Это как же?

— Ну, дед — это труба, а из трубы дым идет, понимаешь? И дед курит — тоже дым пускает, так ведь?

— Покажи мне, Бобеш, где написана эта загадка, я тоже прочитаю.

— Вот она, дедушка.

Дедушка прочел загадку. Под ней была написана в скобках отгадка, но Бобеш прикрывал это место пальцем, чтобы дедушка не мог прочитать.

— Убери-ка, Бобеш, свой палец, я не разберу, что там за слово написано.

— А я знаю: там «высекает» написано.

— Постой-ка… — И дедушка отодвинул Бобешев палец. — Э-э, теперь вижу, какой ты хитрый! Эдак и я бы отгадал-тут же написано.

— Ага. Дедушка, а что значит «огня не высекает»?

— Когда я, Бобеш, был с тебя, так у нас дома спичек не было.

— И чем же вы огонь зажигали?

— Вот об этом я и хочу тебе рассказать. Тогда огонь высекали.

— А как?

— Брали такой камушек, кремень называется, и огниво — это либо специальная стальная полоска, либо обломок напильника. Этим огнивом ударяли по кремню и высекали из кремня огонь, вот так. — Дедушка показал рукой.

— Как, как, дедушка?

— Вот так!

Дедушка взял возле печки уголек, ударил по нему перочинным ножом и отколол кусочек.

— Если бить по кремню, то из него высекаются искры — от них и зажигали. Иной раз приходилось очень подолгу высекать искру, пока огонь добудешь. Для этого еще нужно было иметь трут — пережженную такую тряпицу. Когда на нее попадает искра, трут начинает тлеть; тогда раздуваешь огонь, пока не вспыхнет пламя. И для трубки приходилось высекать огонь, но в таких случаях брали другой трут — из гриба. Гриб этот, трутник, растет на деревьях. Помнишь, я в деревне как-то приносил из лесу?

— Ага. Он вроде половинки от тарелки, правда?

— Верно, Бобеш. Гриб этот надо было хорошенько высушить. А когда он совсем высохнет и станет твердым, тогда его молотком разомнут — он сделается мягкий, как шелковый. Попадет на него искра — он сразу затлеет. Приложишь к трубке — и табак загорается.

— А это тоже долго делалось?

— Прежде все долго делалось. Это теперь человек может за один час бог знает в какую даль поездом доехать, а тогда только пешком ходили. Я вот однажды шел так в Вену…

Вдруг из комнаты донесся странный плач.

— Ага, братец о себе весть подает! — засмеялся дедушка.

Бобеш сорвался с места и побежал в комнату. Мать полулежала на постели, бабушка поправляла ей перины, чтобы поудобнее было. Мать показалась Бобешу совсем не похожей на себя: лицо у нее было бледное, глаза стали больше, темнее и блестели ярче, чем всегда.

Бобеш оторопел. Ему вспомнилось, что вот так же выглядел отец, когда его придавило деревом. Испугавшись за мать, он бросился к ней и хотел забраться на постель. Но отец успел подхватить его на руки. И тут Бобеш увидел нечто такое, чего никогда не видел, но смутно, очень смутно помнил. Пожалуй, даже не столько помнил — скорее всего, ему показалось, что он и сам когда-то так делал. Маленький братец лежал у матери на коленях и сосал ее грудь. У Бобеша мелькнула мысль: «Кто же этому научил братца?»

Наконец и мать обратила внимание на Бобеша, когда отец поднес его к постели.

— То-то удивляешься, да?

— Знаешь, мама, на кого ты сейчас похожа? — спросил вдруг Бобеш, и у него даже глаза заблестели. — Помнишь, у крестного над постелью висела большая картина?

— Какая картина?

— Ну та, на которой нарисована мама с маленьким ребеночком, и ребеночек вот так же сос… — Бобеш хотел сказать «сосал», но решил, что так говорят только о телятах и козлятах. Поэтому он запнулся и замахал рукой: — Ну, вот так же делал… Помнишь, над той мамой стоит папа, он опирается на большой такой топор. Там еще и коровки нарисованы. Крестный мне говорил, что эта картина называется «Святое семейство».

Мать покраснела и сказала:

— Выдумщик ты! И что только тебе в голову не придет!

— Ишь, как он все примечает! — сказал дедушка.

Отец молча улыбался.

— А ты знаешь, Бобеш, что к нам в воскресенье крестный поездом приедет? — спросил дедушка.

— Правда? — так и вырвалось у Бобеша.

— В самом деле, приедет.

— Как я рад! — закричал Бобеш.

Отец напомнил ему, чтобы он не кричал, не пугал братца. Братец, однако, совершенно не обращал ни на кого внимания.

Бобеш размышлял уже о том, сколько всего он порасскажет крестному.

В комнату вошла пожилая женщина в темном платье, в шляпе, с черной сумкой в руках.

— А вот и бабушка пришла! — сказал отец и спустил Бобеша на пол.

— Ну, пойдем, Бобеш, на кухню, братец будет купаться. — И дедушка увел его.

Бобеш испытывал огромное желание поделиться с кем-нибудь новостью, похвастаться, что у него есть братец. Он вспомнил про Миладку и Гонзика — им можно бы сказать. Он попросил у дедушки позволения пойти во двор поиграть, и дедушка его не удерживал.

По дороге во двор Бобеш заметил, что дверь в хозяйскую мастерскую приоткрыта. Он заколебался, не зайти ли туда, рассказать мастеру про братца, но оробел и, кроме того, услышал голос хозяйки. А ее Бобеш побаивался. Она была очень толстая и при разговоре громко кричала, словно бранилась.

— К Яноушам, я вижу, повитуха пришла. Наверное, младенца купать, — говорила хозяйка.

«Ага, значит, они уже знают, — подумал Бобеш. — Так я тогда к ним не пойду».

— Прямо безголовый народ! Сам без работы… и за квартиру, поди, нечем будет платить — и так за два месяца нам задолжали.

Бобеш догадывался, что хозяйка говорила про них. Он притих у дверей и продолжал слушать.

— Одним словом, не везет нам, — продолжала хозяйка. — Вечно нам нищие квартиранты достаются. Уж такая голь, а ты обратил внимание: своего сопляка-то в школу вырядила, прямо словно чиновница какая!

Бобеш вздрогнул. Сопляк — это, значит, хозяйка про него говорит. Называет его сопляком — каково!

— Да-да, молодые, безрассудные люди, — заметил хозяин.

Хозяйка не унималась:

— Теперь опять реву будет на весь дом…

Кто-то из подмастерьев усердно застучал молотком, и Бобеш уже не расслышал ни слова. Он выбежал во двор. Там никого не было. Он пошел на задворки, сел на бревна и стал смотреть на речку, где перевозчик Брихта перегонял паром.

Бобеш задумался над тем, что ему пришлось услышать, и пригорюнился. Он в простоте душевной надеялся, что весь дом будет радоваться появлению его братца.

«Где же Миладка?» — размышлял Бобеш. Она-то, наверное, порадовалась бы вместе с ним. Сам не зная зачем, он медленно побрел к речке.

Был погожий осенний день. Хлеб на полях был убран, со жнивья задувал холодный ветер, хотя и пригревало солнышко.

За рекой, где поднимался косогор, что-то мелькало в небе. Но не птица. Бобеш заслонил рукой глаза от солнца, чтобы не расчихаться.