В этот миг кто-то схватил Бобеша за плечо. Он оглянулся а увидел перед собой человека в синей форме, в высокой круглой фуражке. Спереди на фуражке у него был серебряный кружок и два крылышка, на воротнике тоже были кружочки, но с одним крылышком.

— Куда ты, мальчик? — прикрикнул он на Бобеша.

— Я… я… никуда.

— Так что же ты тут, негодный, околачиваешься? Под вагон хочешь попасть? А ну, марш отсюда! Чтоб я тебя здесь больше не видел!

Бобеш вконец перепугался. Эдак на него еще никто не кричал.

«Должно быть, нехороший человек… И ведь как нарядно одет, а злится похуже Безручки», — подумал Бобеш и бегом вернулся на прежнее место. Мальчишки все не появлялись. «Подожду немножко», — решил Бобеш и опять стал смотреть. На перроне суетились люди, входили в вагоны. Паровоз дымил. В паровозной будке было двое мужчин; один из них подбрасывал лопатой уголь в огромную топку.

Бобеш размечтался, что, когда будет большим, и он поедет на паровозе, все-все там рассмотрит и даже потрогает. Жалко, что его прогнал от поезда тот злой человек, а то можно было бы посмотреть на паровоз вблизи.

Мужчины в синей форме стали садиться в поезд. Но они не заходили в вагоны, а стояли на подножках. Прежде чем вскочить на подножку, они посвистели в свистки, а один из них, тот, который был в самом конце поезда, продудел в красивую блестящую трубу. И тотчас из паровозной трубы вымахнуло огромное облако дыма. Паровоз запыхтел и, постукивая колесами, тронулся. А Бобеш приговаривал про себя в лад этому стуку:

«Сахар-кофе, сахар-кофе! Поехали, поехали…»

Бобешу страшно хотелось побежать за паровозом. Проводив глазами уходящий поезд, он заметил возле темного здания, где скрылись мальчишки, нескольких человек в диковинной полосатой одежде. «Наверное, она сшита из такой же материи, как у мамы на перине», — подумал Бобеш. Люди эти что-то выгружали из вагонов и носили в большое здание.

Затем туда подъехала подвода, запряженная парой темно-гнедых лошадей. Присмотревшись, Бобеш вдруг помчался к повозке.

— Папа! Папа!

Действительно, там был отец Бобеша; он привез на вокзал молоко.

— Ба, сынок, как ты сюда попал?

— А я тут с Йозефом, Лойзиком и Гонзиком. Знаешь, это ребята из нашего дома. Лойзик пошел к отцу, и они с ним, а я вон там их ждал. Погляди-ка, мне один дяденька дал монетку за то, что я его чемоданы покараулил.

— Э-э, да ты уже деньги зарабатываешь! Я и то нынче столько не сумел заработать! Бобеш, а мама знает, что ты здесь?

Отец сразу угадал, что Бобеш ушел без спросу.

— Ну-ка, живо отправляйся домой! Мама, наверное, тебя разыскивает, беспокоится, где ты запропал.

— Папа, — чуть не плача, сказал Бобеш, — я отсюда не найду дорогу.

— А где же те ребята, с которыми ты сюда пришел?

— Ушли. Я, папа, пойду погляжу — может, они вернулись.

— Нет, Бобеш, не ходи, лучше уж подожди минутку — я потом прихвачу тебя с собой, поеду мимо дома. Отойди вон туда, здесь не стой.

Через некоторое время молоко было сгружено с подводы, на нее уставили пустые бидоны. Потом отец посадил Бобеша и сам сел рядом. Повозка загромыхала по неровной мостовой, пустые бидоны подбрасывало, и от их дребезжанья гудело в ушах.

— Папа, — кричал Бобеш отцу в самое ухо, чтобы тот мог расслышать его в этом адском грохоте, — ты не боишься лошадей?

— А чего их бояться, они безобидные.

— А знаешь, крестный говорил, что лошадь и лягнуть и укусить может.

— Лошадь зря никогда не обидит, если ее люди не доведут.

— Папа, а ты когда-нибудь покатаешь меня на лошади?

— Покатаю, а пока сиди смирно и крепче держись — я их подгоню, чтобы они поживей пошли. Мне еще три раза обернуться надо, успеть доставить молоко к дневному поезду. Если пропустишь поезд, молоко останется на станции и прокиснет.

Отец щелкнул кнутом, и лошади перешли на рысь.

— Папа, а ты кнутом стрелять умеешь, прямо как из ружья. Ну-ка, щелкни еще!

Отец хлестнул еще раз и сказал:

— И довольно, Бобеш. Полицейские не любят этого, да и лошади понести могут.

— А где полицейский, папа?

— Вот погоди, увидим.

— А что делает полицейский?

— Следит за порядком на улице.

— А улиц здесь много, папа?

— Да порядочно.

— А есть какой-нибудь город еще больше этого?

— Конечно, есть. Хотя бы Брно — большой город, или, скажем, Прага — та еще больше Брно. Ну, а Вена — так та будет как Прага и Брно вместе. Когда-нибудь и туда съездим, у нас там два дяди.

— Я знаю, папа, там дядя Франта и дядя Ян, они тебе братья, да? Безручкины мальчишки тоже были братья. Папа, а у меня когда-нибудь будут братья?

— Может, и будут.

— Ну хорошо, папа, а мои братья кому потом будут дяди?

— Вот что, Бобеш, мне сейчас не до того. Я должен смотреть, как бы не задавить кого-нибудь, а ты все время спрашиваешь. Все равно ведь ничего не понимаешь. После растолкую. В школе много узнаешь. Я уж рад, что ты наконец в школу пойдешь. Будешь учиться и перестанешь думать о всякой чепухе.

Бобеш замолчал — его опять заинтересовала езда. Улица круто спускалась с горки под уклон, и отец должен был притормаживать. Бобеш заметил, что он вертит рукоятку с желтой медной шишечкой на конце. Когда отец отпустил рукоятку, Бобеш погладил эту шишечку — уж очень она ему понравилась.

— Папа, можно затормозить?

— Не трогай, Бобеш, нельзя.

— А я понарошку, папа, я же не взаправду буду тормозить. Я только думаю, что торможу, понимаешь? Ты мне скажи: «Бобеш, затормози!» — и я буду так делать, как будто торможу.

— Отвяжись, выдумщик!

— Папа, что это гудит?

— Машина едет где-то за углом. Ты, Бобеш, сиди, а я спрыгну, придержу лошадей под уздцы — они пугливые. Смотри крепче держись!

Едва отец спрыгнул, как из-за угла с громом вылетел автомобиль, лошади рванулись, взвились на дыбы и поскакали на тротуар. А там женщина катила колясочку. Она вскрикнула, хотела повернуть колясочку в сторону, но коляска опрокинулась, запеленатый ребенок выпал на край тротуара под ноги лошадям; еще немного — и они задавили бы ребенка, Отец Бобеша бросился и поднял ребенка. Женщина от испуга упала в обморок.

Лошади понеслись по улице, бидоны страшно дребезжали на разогнавшейся повозке. На передке, где раньше сидели Бобеш с отцом, теперь был один Бобеш. Он кричал и судорожно держался за края сиденья; его трясло и подбрасывало. Бобеш так и ждал, что вот-вот сорвется и попадет под колеса. Бидоны, гремя, падали с повозки на мостовую, лошади пугались еще больше и неслись все быстрее и быстрее. Отец Бобеша положил ребенка в коляску и пустился вдогонку за подводой.

— Держись, Бобеш! Крепче держись! — кричал он и бежал во весь дух, но догнать подводу не мог.

В самом конце улицы встречный извозчик стал поперек дороги, и, когда ошалевшие лошади поравнялись с ним, он схватил правой рукой за вожжи, а левой за конец дышла, дернул несколько раз вожжами и осадил лошадей.

Бобеш все еще цепко держался за сиденье. Видя, что подвода стоит на месте, он оправился от испуга и разжал руки, Извозчик похлопывал лошадей по холке и приговаривал:

— Ну, ну, рыжик, что ты, родимый, чего?..

Все происшедшее уже казалось Бобешу забавным.

— Ух, и шибко бежали! Правда, дяденька? — сказал он.

— Да уж куда шибче! А ведь тебе, сынок, лихо бы пришлось, ты это знаешь?

Вскоре возле повозки столпились прохожие и начали ахать, каким это чудом уцелел Бобеш. Все перебивали друг друга, каждому хотелось пообстоятельнее рассказать о происшествии. Прибежал запыхавшийся, взмокший отец.

— Окаянные лошади, чистая беда с ними, прости господи!

— Деревенские небось, — заметил извозчик. — Да и молодые, а с эдакими хлебнешь лиха, в особенности если такая чертовина вымахнет навстречу.

— Провались она в тартарары, эта машина! — не унимался отец и со вздохом продолжал: — Ну и беда, ну и беда! Ладно еще, так обошлось, а то, верите ли, я уж думал, что мальчонка под колесами…