План поистине безумный, и только отчаявшиеся до предела люди могли надеяться на его успех.

Мы выбрали семь часов потому, что в это время почти все офицеры собирались в кают-компании на легкий ужин с вином.

Конечно, лучше было напасть ночью, но мы опасались, что нас, как всегда, соберут под палубой и запрут, а какой-нибудь другой шпион выдаст заговор — урок Ануса многому нас научил. Ждать нельзя.

Напряженность росла, а время подпирало. Иногда я поглядывал на товарищей и у некоторых замечал признаки нервозности, тогда как другие работали, будто ничего необычного не происходит. Заг, работавший рядом, был спокоен, невозмутим и даже не бросал взгляды на верхнюю палубу, с которой вскоре труба протрубит роковой час. Мне самому все труднее удавалось сохранять внешнее спокойствие. Никто не мог заподозрить, что Заг вот-вот бросится на стоящего рядом солдата или что ночью он убил человека. Он спокойно чистил ствол большой пушки и что-то беззаботно насвистывал.

Ганфар и, к счастью, Кирон работали на корме, надраивая палубу, и я видел, как Кирон все ближе и ближе продвигается к двери арсенала. Как бы я хотел, чтобы Камлот знал о приближении решающего момента! Как много он мог сделать для успеха восстания! А он даже не знал, что готовится…

Я оглянулся и встретил взгляд Зага. Шутливо-торжественно он прищурил левый глаз, давая знать, что начеку. Это успокоило меня и прибавило бодрости. Почему-то последние полчаса я чувствовал сильное одиночество.

Приближался решающий момент. Я пододвинулся поближе к своему охраннику и стоял теперь почти вплотную спиной к нему. Что делать, я знал точно и был уверен, что сделаю удачно. Немного надо, чтобы человек свалился без сознания на палубу, а через несколько минут так и будет! Солдат даже не подозревает об этом, не знает, что безмолвный пленник завладеет его кинжалом, мечом и пистолетом, когда над водами широкого амторского моря прозвучит семичасовой сигнал.

Я стоял спиной к палубной постройке и не мог видеть, как горнист выйдет на мостик, чтобы протрубить время, но знал, что это будет вот-вот и, тем не менее, первый звук я встретил в каком-то оцепенении. Думаю, что такова была реакция после долгого нервного напряжения.

Однако все это никак не повлияло на мои двигательные рефлексы. Когда первая нота достигла ушей, я стремительно развернулся и врезал правой в подбородок моего беспечного стража. Удар был похож на взмах косы и сделал свое дело. Парень хлопнулся на палубу, и в тот момент, когда я нагнулся за его оружием, на корабле начался ад. Визги, рев, ругань, а над всем военный клич Солдат Свободы. Мои люди ударили по врагу, и это был удар в сердце!

Теперь я услышал таинственное, прерывистое шипение или гудение амторского лучевого оружия. Вы когда-либо наблюдали мощный рентгеновский аппарат в действии? Так вот, звуки похожи, но громче и более зловещие. Быстро выхватил кинжал из ножен и пистолет из кобуры свалившегося стража, не теряя времени на то, чтобы снять с него пояс. Теперь я готов встретить события, которых так долго ждал! Могучий Заг вырвал оружие у стражника, а затем подхватил его и швырнул за борт. Очевидно, времени для обращения в нашу веру не нашлось…

У дверей арсенала сражение шло с переменным успехом: атакующие пытались войти, но солдаты отбрасывали их назад. Я рванулся туда. Но передо мной появился солдат, и я услышал свист лучевого пистолета. Однако стрелок нервничал или вообще плохо стрелял. И мне ничего не оставалось делать, как нажать на спуск своего пистолета. Убитый опрокинулся на палубу, дорога дальше была свободна.

У арсенала бились мечами, кинжалами и просто кулаками. Все перемешались, и применять лучевое оружие было нельзя. Я прыгнул в центр свалки. Сунув пистолет за пояс, с ходу проткнул мечом огромного типа, пытавшегося зарезать Хонана. Затем схватил еще одного за волосы и отшвырнул от дверей, крикнув Хонану, чтобы он его прикончил: слишком долго было бы вонзать меч в тело и снова вытаскивать его. Нужно скорее пробиться поближе к Кирону и помочь ему.

И все время слышались крики: «За свободу!» и рев присоединившихся к нам солдат— насколько можно судить, с нами были уже все пленники. И тут еще один солдат встал у меня на пути. Я видел его спину и хотел уже переадресовать Хонану и тем, кто шел за мной, но тот ударил кинжалом стоящего перед ним солдата и тоже крикнул: «За свободу!». По крайней мере, в нашей группе один перебежчик уже есть, но тогда еще было неизвестно, как их много!

Когда в конце концов удалось пробиться к арсеналу, Кирон уже успел там закрепиться. Многие из мятежников через окна забирались в каюту, и каждому Кирон давал несколько мечей и пистолетов, приказывая раздавать их сражающимся на палубе.

Увидев, что здесь все в порядке, я взял несколько человек и поспешил с ними на верхнюю палубу, где офицеры с мостика палили по мятежникам и своим людям без разбору. При виде этой жестокости многие солдаты перешли на нашу сторону. И первый же человек, которого я увидел на палубе, был Камлот с мечом в одной руке и с пистолетом в другой — он стрелял в офицеров, пытавшихся прорваться на главную палубу.

Я несказанно обрадовался снова увидев друга, и он, заметив меня, одарил быстрой улыбкой приветствия. Бросился к нему на подмогу и тоже открыл огонь по офицерам.

Пятеро из них были убиты, а двое оставшихся повернулись и попытались спастись бегством. За ними устремились более двух десятков мятежников, страстно желавших взобраться наверх, где нашли убежище оставшиеся офицеры, но еще больше восставших толпились за нами. Мы с Камлотом побежали к следующей палубе. Перегоняя нас, с криками и руганью промчался авангард мятежников.

Восставшими уже никто не управлял. Моих первоначальных соратников было слишком мало, и поэтому большинство мятежников не знали никого из руководителей— каждый сражался за себя. Хотел бы защитить некоторых офицеров, но предотвратить кровавую расправу не удалось.

Офицеры, дравшиеся за жизнь и наносившие большой урон нападавшим, в конце концов были смяты за счет численного превосходства нападавших. Мятежники и присоединившиеся к ним солдаты, казалось, имели зуб или на конкретного человека, или на офицерство в целом, и на время все превратились в разъяренных маньяков, снова и снова штурмовавших последний бастион власти — овальную башню на верхней палубе.

Убитых или раненых офицеров перекидывали через перила, и тела, падая с палубы на палубу, исчезали в море. Так, убивая врагов на месте или сбрасывая их вниз, где их добивали другие мятежники, восставшие пробирались к башне.

Капитан был последним, кого спихнули вниз. Его нашли в шкафу в своей каюте. При виде его поднялась такая буря гнева и ярости, какой я раньше никогда не наблюдал и, надеюсь, никогда больше не увижу. Мы с Камлотом были беспомощными свидетелями этой вспышки гнева. Капитана буквально растерзали на куски и сбросили в море.

Капитана убили, сражение окончилось. Корабль наш! План завершился успешно, но я внезапно осознал, что выпустил на волю страшную силу, управлять которой может оказаться не под силу. Я тронул Камлота рукой:

— Пошли со мной, — и потянул его на главную палубу.

— Кто зачинщик этого? — спросил Камлот, когда мы с трудом пробрались через ряды возбужденных мятежников.

— Восстание — мой замысел. Но не резня, — ответил я. — Теперь надо попытаться навести порядок.

— Если сможем, — заметил он скептически.

По дороге я собирал членов своей организации, каких заметил; в конце концов собрались почти все. Среди мятежников обнаружился трубач: он, сам того не ведая, подал сигнал к восстанию. Я попросил его просигналить, чтобы все собрались на главной палубе. Не знаю, подействуют ли на возбужденных людей звук трубы, но среди военных людей так сильна привычка к дисциплине, что, как только прозвучал сигнал, со всех сторон стали сбегаться люди.

Я взобрался на лафет одного из орудий и, окруженный своей верной командой, провозгласил, что Солдаты Свободы захватили корабль и что те, кто пожелает остаться с нами, должны подчиняться вукору, а остальные могут сойти на берег.