Прочтите, пожалуйста, в «Русской мысли», март, «Несколько лет в деревне» Гарина. Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону, и, пожалуй, искренности. Начало немножко рутинно и конец приподнят, но зато середка — сплошное наслаждение. Так верно, что хоть отбавляй.
Рассказ в «Новое время» непременно пришлю*. Пришлю Вам также в наказание за грехи корректуру* своего рассказа, отданного в «Р<усскую> мысль». Он пойдет в мартовской книжке (печатать до подписки боятся — цензура), а мне невтерпеж, хочется Вас угостить поскорее.
Читаю «Дневник» Башкирцевой*. Чепуха, но к концу повеяло чем-то человеческим.
Я приеду к Вам, конечно, но не раньше Рождества*. Что же касается моего основательного сиденья в «Новом времени» с основательным содержанием, как Вы пишете, то на первое, т. е. на сиденье, у меня не хватит пороху, ибо я плохой и ленивый журналист, а второе я уже взял.
Мишу из Алексина переводят в Серпухов. Будет жить в своем участке, т. е. у меня. Про Александра слышал, что он стал вегетарианцем и бросил пить. Иван получил повышение* и похудел от избытка работы.
Погода отвратительная.
Ну, будьте здоровы и не бойтесь своей болезни. Моренгейм вельможа*, имеет Почетного Легиона 1-й степени, да и с тем во время пасхальной утрени произошла неприятность…
Ваш А. Чехов.
А Амфитеатров хорошо пишет*.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 30 октября 1892*
1231. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
30 октября 1892 г. Москва.
30 окт.
Милый Жан, сейчас я в Москве. Сегодня же еду в Петербург; не еду, а скачу, так как получил известие о болезни Суворина*. Насколько могу понять из писем, угрожающего пока нет ничего, явления чисто старческие, но ехать все-таки надо. Но если дела в самом деле так плохи, как думает Суворин, то… уже я не знаю, что сказать Вам, и не буду знать. Для меня это была бы такая потеря, что я, кажется, постарел бы лет на десять!
Вернусь я из Питера, вероятно, 6-10 ноября. Приехав в Москву, поезжайте к брату учителю на Новую Басманную в Петровско-Басманное училище, рядом с каланчой; тут Вы встретите брата и сестру М<арию> П<авловну>. Они скажут Вам, где я. Если я 10-го буду уже в деревне, то ничтоже сумняся поезжайте Вы ко мне. Быть может, Вас проводит ко мне сестра. Живу я в трех часах езды от Москвы. Близко.
Ну, будьте здоровехоньки, милый Жан.
Кланяйтесь Вашей жене.
Ваш А. Чехов.
Оболонскому Н. Н., конец октября 1892*
1232. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ
Конец октября 1892 г. Москва.
Моя добрая знакомая, учительница Лидия Федоровна Михайлова просила меня рекомендовать ее Вам.
Наши кланяются.
Всего хорошего!
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Тверская, Долгоруковский переулок, дом Лобачева Доктору Николаю Николаевичу Оболонскому.
Ясинскому И. И., 31 октября 1892*
1233. И. И. ЯСИНСКОМУ
31 октября 1892 г. Петербург.
Уважаемый Иероним Иеронимович, не хотите ли сегодня пообедать со мной* где-нибудь и вечер провести вместе? Хотелось бы поговорить. Если можно, то до 6 часов дайте ответ: Мл. Итальянская, 18, кв. Суворина.
Ваш А. Чехов.
Я приехал на 2–3 дня.
В. Л. Кигну (Дедлову), 2 ноября 1892*
2 ноября 1892 г. Петербург.
2 ноябрь.
Милостивый государь Владимир Людвигович!
Письмо Ваше я получил у себя дома (Ст. Лопасня Моск. — Курск. д.), отвечаю же из Петербурга, куда я попал совсем случайно и ненадолго.
«Попрыгунью» отдаю в Ваше полное распоряжение*. В. А. Тихонов вчера говорил мне, что в декабре Вы будете в Петербурге. Я был бы очень рад повидаться с Вами. Странно, что мы с Вами до сих пор еще не знакомы, хотя давно уже работаем вместе на одном поприще и имеем общих друзей и приятелей. И странно, что я до сих пор еще не имел случая поблагодарить Вас лично за то внимание, какое Вы мне так часто* и, говоря по совести, так незаслуженно оказываете.
От души желаю Вам всего хорошего.
Преданный А. Чехов.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 3 ноября 1892*
1235. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
3 ноября 1892 г. Петербург.
3 ноябрь. Петербург.
Не беспокойтесь, милый Жан, я не напишу Вам ничего дурного. А<лексей> С<ергеевич>, правда, нездоров, но в здоровье его нет пока ничего серьезного и угрожающего. У него бывают головокружения, пошатывания и т. п., но всё это для городского жителя в пожилые годы составляет явление почти нормальное. Старость, ничего не поделаешь. Меня спросили: нужно ли ехать к Захарьину? Я по совести ответил: нет. Простите пачкотню. А<лексей> С<ергеевич> выглядит бодро, работает каждый день, гуляет, много говорит, и вообще в его жизни не замечается никаких перемен. Организация у него не из слабых, но… все под богом ходим!
Будьте здоровеньки и не забывайте меня. Завтра уезжаю домой*.
Ваш А. Чехов.
Оболонскому Н. Н., 5 ноября 1892*
1236. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ
5 ноября 1892 г. Петербург.
Четверг.
Суворина раза два или три пошатывало на улице, он испугался и написал мне унылое и безнадежное письмо. Теперь он успокоился, по-видимому, совершенно здоров и забыл о своих головокружениях. Я передал* ему содержание Вашего письма, он был очень и очень тронут и сказал, что непременно воспользуется Вашим предложением, когда опять заболеет, и надеется, что Вы не раздумаете.
Ваше Высокопревосходительство, милостивый государь Николай Николаевич! Я хожу в Милютин ряд* и ем там устриц. Мне положительно нечего делать, и я думаю только о том, что бы мне съесть и что выпить, и жалею, что нет такой устрицы, которая меня бы съела в наказание за грехи.
Я был у Вас, чтобы пригласить Вас к себе в имение и рассказать Вам про свою новую жизнь, но дома Вас не застал. Хотел я также поблагодарить Вас за Лидию Федоровну*. Она мне с восторгом говорила о Вас.
