Конечно, этот национальный миф имеет свои положительные стороны. Вероятно, благодаря ему Америка обладает такой бурно развивающейся экономикой. Если люди верят, что упорный труд может вознести их на самый верх, тогда, естественно, они будут вкалывать как проклятые. В Нью-Йорке полно голодных и амбициозных людей, цепляющихся за свой кусок пирога, что объясняет, почему в городе столько энергии и жизни. В этом его отличие от Лондона, где существование несправедливой классовой системы является любимым оправданием любого провала. Если кому-то не удалось реализовать свой потенциал, то лишь потому, что он не родился с серебряной ложкой во рту!
Поразмыслив, я решил, что трезвый взгляд британцев на самих себя является для меня более предпочтительным. Признавая, что наши шансы в жизни в значительной степени зависят от того, кто наши родители, мы тем самым менее склонны судить о человеке, основываясь на том, как успешно продвигается его карьера. В отличие от американцев мы меньше преклоняемся перед успехом и, что важнее, с меньшим презрением относимся к неудачам. Аристократическая традиция noblesse oblige сохранилась в Британии из-за того, что мы не верим, что наша страна является меритократией. В отличие от американских богачей состоятельные люди Британии склонны испытывать легкое чувство вины и смущения из-за своего благополучия, словно они не совсем его заслужили. И как результат, они достаточно предупредительны и порой даже добры по отношению к тем, кому меньше повезло в этой жизни. Уже не один британский историк отметил, что истоки нашего процветания заложены именно в этом отеческом отношении.
И здесь мы отличаемся от Америки, где любой, кому не удается добиться успеха, автоматически низводится до статуса «неудачника». Как сказал бывший редактор «Спай» Курт Андерсен в интервью для «Вашингтон пост»: «Сегодня, если вы не умеете делать деньги, вы являетесь кем-то вроде олуха». Невольная бездумная жестокость, с какой успешные ньюйоркцы обращаются с водителями такси и официантами, не говоря уже об их личных помощниках, — ежедневное явление, свидетелем которого мне приходилось быть. В современном Манхэттене концепция «заслуженной бедности» является оксюмороном.[161]
После жизни в Нью-Йорке даже наша забытая Богом королевская семья начинает казаться весьма привлекательной. То, что наш суверен выбран по воле случая, является достаточным напоминанием, что наш успех в жизни зависит от чего-то совершенно иррационального. Что может быть более абсурдным, чем сделать главой государства человека, которому просто повезло родиться в нужной семье? Если мы упраздним монархию, Британия не превратится в одночасье в бесклассовое общество, как это кажется некоторым республиканцам. Так почему бы не сохранить ее как символ того, насколько немеритократическим является наше общество? Возможно, Америка избирает своего главу, но нынешний президент получил свой пост точно так же по наследству, как и королева. Это важно, чтобы символы нашего национального самоопределения отражали несправедливость жизни в Британии, потому что альтернатива — притворство, что перед каждым из нас открыты равные возможности, — приведет к вере, будто распределение благосостояния является легитимным. По-своему монархия нивелирует чрезвычайные последствия современного капитализма.
То же касается всех пережитков Британского Ancien Régime.[162] С тех пор как в 1997 году к власти пришли лейбористы, английская классовая система подвергалась постоянным нападениям, начиная от реформы палаты лордов и заканчивая «модернизацией» института главных шерифов Лондона и Уэльса. Впрочем, как и большинство реформ Тони Блэра, внесенные им изменения носили косметический характер. Нападая на наиболее яркие проявления классовой системы, он ничего не сделал для того, чтобы ослабить ее хватку на горле британского общества. После четырех лет правления лейбористов Британия ни капельки не приблизилась к тому, чтобы стать меритократией. Все, чего добился Блэр, — тонкого налета справедливости, тогда как структура, созданная Маргарет Тэтчер, осталась нетронутой. Во всяком случае, пытаясь выставить Британию более меритократической, он оставлял в стороне причину, из-за которой, по его словам, он верит, что она должна быть таковой. Как указывал мой отец в своей книге, люди требуют социальной справедливости только в том случае, если считают их общество несправедливым. В попытке сделать Британию похожей на Америку Блэр стремится заручиться гарантией, что чрезвычайный уровень неравенства, к которому толерантно относятся по ту сторону Атлантики, стал рассматриваться как приемлемый и в Британии.
Испытывая в конце 1997 года ностальгию по старушке Англии, я чуть не поддался искушению купить обратный билет до дома. Почему бы не смириться с тем, что я не обладаю качествами, необходимыми, чтобы завоевать Манхэттен?
Потому что я бы не смог выдержать самодовольного выражения на лицах моих друзей дома. Переезд из Лондона в Нью-Йорк был равнозначен переезду из Ньюкасла в Лондон. Это было просто очень унизительно. Я мысленно рисовал себе, как в Хитроу меня встречает делегация моих друзей со словами: «Видишь! Мы говорили, что у тебя ничего не выйдет в Нью-Йорке».
Кроме того, придется выносить злорадное торжество Алекса. У меня не было сомнений, что, как и я, он чувствовал наше соперничество друг с другом, хотя и умел это лучше скрывать. Если я поеду домой сейчас, когда Алекс продал свой первый сценарий, это будет выглядеть как признание своего поражения. Его победа в первых шести раундах не означала, что он выиграет матч. Это лишь повысило его шансы. Я собирался оставаться на ринге все 12 раундов до тех пор, пока действительно не окажусь в нокауте. И главное, я все еще считал, что смогу это сделать. Даже несмотря на скептическое отношение к утверждениям, будто Америка является меритократией, я надеялся, что вхожу в число немногих счастливчиков, которым удалось прорваться. Я был подвержен тому же самообману, от которого страдали остальные, пытаясь вскарабкаться по скользкому шесту Манхэттена: я особенный, самой судьбой мне предназначено стать кем-то.
Признаюсь, я не был рационален в своем убеждении. Я знал, что статистически мои шансы покорить Манхэттен были равны моей возможности вернуть свои волосы. Но вокруг было достаточно примеров того, как похожие на меня люди смогли это сделать, чтобы я не оставил надежд. Именно поэтому большинство американцев продолжают верить, что их страна — это земля безграничных возможностей. Каждый их них знает кого-то, кто начинал так же, как и он, а теперь ездит в черном лимузине в окружении роскошных супермоделей. И всякий раз, когда я пытался доказать ньюйоркцам, что их страна вовсе не меритократия, они заводили одну и ту же песню: «Если в Америке нет меритократии, то как парню, с которым я учился в высшей школе, удалось недавно купить личный самолет?» Именно такие истории поддерживают веру в справедливость американской системы. Это самая распространенная тема в американской культуре — маленький человек, который лишь благодаря силе духа добивается своего. Это укрепляет их в убеждении, что, сумей они освободить личный потенциал, все будет отлично.
Эта фантазия поддерживает всю систему взглядов американцев. Вот почему их элита не разделила участь правящего класса из «Возвышения меритократии». Причина, из-за которой безденежные толпы не рвутся на баррикады, когда слышат об очередных баснословных дивидендах, которые получают пайщики «Голдман Сакс»,[163] заключается в их вере, что однажды и они смогут стать такими же богачами. И помоги мне Господь, но в конце 1997 года я и сам в это верил.
Когда я глазел на пожевывающих сигары богачей, выходящих из «Бальтазара», одетых в 2000-долларовые костюмы от Джорджио Армани, часть меня думала: «Какой кошмар!» Но другая, менее рациональная, часть предвкушала: «В следующем году я буду на их месте. Только подожди».
