Лейтенанты выстраиваются вдоль скамейки. Марк подходит к первому.

— Дэйл, покажи руки, — он слышит свой голос как бы со стороны, будто чей-то чужой.

Во взгляде Манслифа вопрос, он протягивает руки не сразу. Левицкий выдыхает — ладони чисты. Делает следующий шаг.

— Тед… — ладони Армгрена такие же белые.

Еще один шаг.

— Такаси… — Марк втайне надеется, что виноват именно Итиро. Наверно, из-за Клео. Руки старшего лейтенанта смуглее остальных от природы. Но не черные, нет.

Еще один шаг.

— Степан, — в глазах Головни упрек. "Ты нас подозреваешь, майор?" — говорит он. "Я не хотел вас подозревать, — отвечает ему мысленно Левицкий. — Видит Бог, я не хотел". Еще один невиновный. Еще один камень с плеч.

— Славик… — этот протягивает руки спокойно. Надо, значит, надо. Майор просто так ничего не делает. Марк бросает на него благодарный взгляд. Тот грустно улыбается краешком губы.

— Ким… — Адольфссон смотрит куда-то в противоположную стену поверх плеча майора. Протягивает руки ладонями вниз. — Ким, — повторяет майор, глядя ему в лицо. Тот, помедлив, поворачивает ладони вверх. Тут же сжимает их в кулак и опускает. На этот раз смотрит в глаза майору. Губы кривятся в усмешке. Марк быстро отворачивается, не желая смотреть в лицо предателя. Тут же рычит громко. — Всем кроме Адольфссона выйти!

Как только лейтенанты выходят, он не выдерживает, хватает Кима за грудки, прижимает к стене:

— Ты!

Тот нисколько не пугается, та же кривая ухмылка на губах.

— Я, — отвечает он, не отводя глаз.

— Зачем?! — требует Марк.

— А ты не знаешь? — он горько смеется. — Ты не знаешь, Марк? — спрашивает он еще раз.

Левицкий отпустил его, сел на скамью у противоположной стены, сжал виски руками. Ким остался стоять. Тишина казалась звенящей.

— Майор… — заговорил, наконец, Адольфссон. — Еду я верну. Ту, что не съели мои. Ведь моих всех сегодня повяжут, да? Я верну все, что осталось, если ты выполнишь одну мою просьбу.

— Не смей торговаться со мной! — зло крикнул Марк.

— Я прошу только об одном, — Ким будто и не услышал угрозы. — Не говорите Лейлани, что меня казнили. Позволь мне попрощаться с ней. Я скажу, что ухожу в город, чтобы заработать на врача, — он с тревогой ожидал ответа от Левицкого.

— Иди, — после минутной паузы услышал он. — Через полчаса построение. Жду тебя там.

Адольфссон кивнул и вышел из раздевалки.

Ким знал, что все произойдет именно так еще до того, как Эрик предупредил о встрече в раздевалке. Он ласкал жену, а она спросила удивленно:

— Ким, что у тебя с руками?

Он тогда отмахнулся. Позже, пошел в очиститель и долго тер ладони. Они оставались черными. Вот тогда он и понял, что руки испачкались неслучайно. Что сегодня, возможно, последний день, когда он видит Лейлани. Только после этого в дверь постучал Эрик.

После прихода Жманца, Ким еще минут пять сидел возле жены, запоминая ее лицо. Его пугало, не то, что он должен умереть. В каком-то смысле это даже легче, чем пережить смерть любимой. Его угнетало то, что никто не позаботится о ней. Не купит лекарство, помогающие заглушить боль, не принесет лишнюю бутылку воды. Может, попросить об этом Славика? Он поймет. Должен понять. Он всегда первый вступался за него и Лейлани…

Сейчас он поднимался на пятый этаж, обдумывая, что скажет жене. Он должен придумать какие-то волшебные слова, чтобы она не плакала.

Но Лейлани почувствовала неладное, едва он открыл дверь.

— Что случилось? — она выпрямилась на кровати, даже попыталась вскочить, но Ким остановил ее.

— Сиди-сиди. Что ты так переполошилась? Сиди, — он опустился на кровать. Так, как делал каждый день до сих пор, перед тем как уйти. Взял ее руку, поцеловал.

Лейлани смотрела так же тревожно.

— Что случилось, Ким? — повторила она.

— Пока ничего, — улыбнулся он так безмятежно, как только мог. — Но у меня есть новость. Она одновременно хорошая и плохая.

— Так не бывает, — покачала головой девушка.

— Бывает, — мягко возразил Ким. — Я нашел способ собрать еду, чтобы заплатить за твою операцию.

Он говорил так тихо как никогда и молился про себя, чтобы Лейлани поверила. Чтобы тревога ушла из ее глаз.

— Да? — недоверчиво спросила Лейлани.

— Да. И это хорошая новость, правда?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Смотря какой способ.

— Это хорошая новость, — Ким убрал прядку с ее лица. — А плохая она потому, что мне придется уехать в город для этого.

— То есть как уехать в город?

— Я буду жить в Токио. Работать охотником. Накоплю еды и вернусь к тебе. Сделаем операцию в Москве. И будем жить долго и счастливо.

Лейлани молчала. Так долго молчала, что Ким испугался. Но другие слова, которые могли бы утешить жену, в голову не приходили. Он всматривался в бледное лицо Лейлани, слыша, как все громче стучит его сердце.

— Ким, — глаза Лейлани потемнели, казалось, она постарела сразу лет на десять. — Ты ведь будешь приходить ко мне? Хотя бы раз в неделю? — Ким понимал: она спрашивает, заранее зная ответ. В этом вопросе последняя надежда. Она и смотрит так: с отчаянием и надеждой.

— Нет, милая, я не смогу, — он отвел взгляд. "Господи, хоть бы поверила!" — Мне придется много работать, чтобы успеть накопить еды. Чтобы спасти тебя…

Он вновь взял ее руку и поцеловал. Потом еще и еще. Может, так она лучше почувствует, как сильно он любит, как она нужна ему. Он на все готов ради нее…

— Ким, — она опустила голову, боясь встретиться с ним взглядом. — Ким, ты не любишь меня? — спросила почти беззвучно.

— Лейлани, как ты можешь…

Ким потрясенно замолчал. Девушка вырвала руку, спрятала под покрывало.

— Тогда неужели ты не понимаешь? — она заговорила громче, с надрывом. — Неужели ты не понимаешь, — девушка вскинула голову, — что мне не нужна операция? Мне надо, чтобы ты был рядом!

— Лейлани…

— Если ты любишь меня…

— Не надо, Лейлани, — перебил Ким. Он напрягся, чувствуя, что еще немного — и не сможет сдерживать чувства. И тогда жена поймет, что он лжет и будет еще хуже. — Пожалуйста, Лейлани, не надо. Я уже все решил. Я делаю это, потому что люблю тебя. Потому что не могу жить без тебя. Ты поймешь это когда-нибудь…

Он с трудом сдерживал дыхание. Пристально смотрел ей в лицо. Оказывается, это так больно, когда в твою любовь не верят.

— Ты любишь только себя! — она не выдержала и зарыдала. Тут же прижала кулачок к губам, чтобы прекратить плач, но ей это не удалось, рыдания сотрясали ее. Она выкрикнула. — Уходи!

Он встал на колени перед кроватью, взял ее руку, прислонился к ней лбом и постоял так с минуту. Плач постепенно стихал. Она осторожно коснулась другой рукой ежика светлых волос.

— Ким, не уходи… — успокаиваясь, прошептала Лейлани.

— Прости меня, если сможешь, — ответил он и, быстро поднявшись, вышел, пока она не успела заметить слез.

Классы уже построились в спортзале. Там где обычно стоял один майор, теперь стояли пятеро подопечных Кима, воровавших сегодня ночью: Златкаускас, Калафати, Зорич, Берзиньш, Хачатурян. Только Оливер увернулся.

Майор тоже пока не вышел в зал. Эрик подошел к Киму. Не глядя в глаза, сказал, что Левицкий еще в раздевалке.

— Иди туда, — распорядился он.

Когда Ким вошел, Марк даже не поднял головы.

— Убирайся! — негромко произнес он.

— Что? — не понял Ким.

— Немедленно уходи из приюта. Чтобы я тебя здесь не видел.

— Марк…

— Иди в город, на свалку — куда хочешь. Но сюда ни ногой. Захочешь что-нибудь передать жене — оставишь у порога. Лейлани может уйти к тебе, если хочет. Ты к ней — нет. Убирайся. Покажешь Эрику, где украденная еда — и убирайся.

Ким ничего не сказал. Пока майор не передумал, хотел выйти из раздевалки, но у выхода столкнулся с Эриком.

— Иди с ним, отнеси еду в столовую, — обратился к Жманцу майор. — Потом отпусти.