После снотворного я все еще лежал в полусне и в ясном сознании, какое бывает после сильной усталости и последующего длинного безмятежного отдыха, когда мир как бы полупроснулся для тебя и говорит, ласково и нежно: «Ну вот, видишь, как хорошо, радостно и тепло за окном? Все это ждет тебя, поэтому давай-ка, вставай и забудь все плохое, что было вчера…»

Зазвонил телефон. Я взял трубку.

На улице стоял яркий солнечный день.

– Привет.

Это была бывшая подруга, на которой я хотел жениться. Пока она не приехала из Америки в американских джинсах made in Honduras. Сейчас она работает в банке, платит кредит на покупку квартиры и носит строгие офисные костюмы от среднеизвестных фирм. По субботам одевается во что-то полегкомысленнее и появляется в свете: выставки, театр, ночной клуб. Втайне страдает от одиночества, меняя мужчин, но не меняя своего к ним отношения – так что, в отличие от меня, стойко держится в седле современности, полагая, что такова жизнь.

– Что делаешь?

– Ничего. Отпуск на работе хочу взять. – Я сказал это бессознательно, совершенно не думая об отпуске всего секунду назад.

– Отпуск? Куда поедешь?

– А надо куда-то ехать?

– Конечно. Зачем же еще отпуск? В отпуске надо отдыхать.

– Ну хорошо, поеду, – сказал я.

– Куда?

– Не знаю. Может, к родителям. А может, в Египет.

Я сказал это, потому что в голове промелькнули слова: «Бегство в Египет».

– В Египет? В Шарм-аль-Шейх? – поинтересовалась Инна.

– Да не знаю я.

– В Египте есть только два места, куда можно поехать. Шарм-аль-Шейх и Хургада. Я советую в Шармаль-Шейх, там сервис лучше.

– Послушай, я не понимаю, что значит в Египте только два места, куда можно поехать. – Мне было немного неприятно, что мы не понимаем друг друга, но напрягаться и разъяснять ей свое состояние не хотелось. – Я хочу поехать в Египет, просто в Египет, понимаешь?

– Тебе надо отдохнуть, – кисло сказала она.

– Я хочу чудо.

– Что?

Кажется, она удивилась.

– Хочу увидеть пирамиды, – сказал я.

– Какие? Египетские, что ли?

Я увидел, как на другом конце города, в своей однокомнатной, находящейся в рабстве у банка квартире, она размышляла, что ответить.

– Они маленькие, Саша, – наконец сказала она мне, как маленькому, – такие маленькие, что я даже удивилась, когда их впервые увидела.

– Пусть они будут хоть карликовые. Я хочу поехать и посмотреть на них. Что тут такого?

– Ты, я вижу, не в настроении, – констатировала она. – А я собиралась с тобой встретиться и, например, сходить в театр на Гришковца. Слышал о Гришковце?

– Не-а, – соврал я.

– Говорят, это добрый автор, а я его до сих пор не видела. Мне не с кем сейчас в театр идти, ты же знаешь, а я не люблю одна.

– Знаю. Так ведь я еду в Египет.

– Ладно, схожу с Константином, – вздохнула Инна. – Он, конечно, гей, но зато любит театр и никогда не оскорбит женщину.

– Но спать-то он с женщиной не сможет.

– Почему? В Космо писали, что, по последним исследованиям, многие европейки предпочитают иметь связь с геями, которые удивительно хорошо делают куннилингус. Дело в том, что им орально удовлетворять партнера не унизительно, как обычным мужчинам. Психологи даже говорят о скором возникновении новой половой генерации: лесбогеях. Представляешь, возникнет пол, в котором будут одновременно и лесбийские и гомосексуальные наклонности. Интересно, правда? Ну да ладно. Тебе действительно надо отдохнуть, Саша. Просто ничего не делать какое-то время. Поваляться, например, на пляже. Так что Египет – хорошая идея.

– Да я не перерабатываю, Инна.

– Знаю. Но тебе нужно сменить обстановку. Может, и работу.

– Может, и ориентацию? Стану первым русским лесбогеем. Обгоним Запад, а?

– Знаешь, психологи считают, что в твоем положении полезно влюбиться.

– Ну так влюби меня в кого-нибудь.

– Или завести собаку. Психологи говорят…

Я попрощался и положил трубку. В сущности, можно было, конечно, сходить с ней на доброго Гришковца. Минут через десять я позвонил Анне. Она была в тренажерном зале, в котором звучала музыка в стиле Тайбо.

– Влюби меня в кого-нибудь, – сказал я ей.

– Что?

Я повторил.

– Да я бы рада, – весело сказала Анна, наматывая метры по беговому тренажеру. – Но ты же знаешь, Саш, как обстоят дела: моим подругам ты не подходишь, они не подходят тебе. Для моих подруг надо наплодить самцов из журнала «Men’s health». А для мужчин вроде тебя – клонировать героинь из старых советских фильмов.

– Это большеглазых, с покатыми плечиками, с крепкими руками и в юбках колоколом? – заинтересовался я.

– Ага, комсомолочек. Чтобы мозги пропесочивали. А лучше задницу, где они у тебя находятся. Кстати, запишись в тренажерку, тебе надо мышцы развивать, чтобы меньше хандры было. Это недорого.

– Я в Египет еду, Анка. Хочу пирамиды посмотреть. Ни разу не видел, представляешь?

– Там море красивое, только арабы липнут… – учащенно дыша, сказала Анна. – Знаешь, мне Сережа звонил.

– Из Греции?

– Нет, с Кипра. Он переехал на Кипр, нашел неплохую работу в ресторанном бизнесе. Зовет к себе.

– Ты поедешь? А как же нынешний ухажер?

– Какой?

– Ну, тот, что цветы на работу присылал с запиской. У него, ты говорила, джип «БМВ».

– Ну его! – весело дышала Анна. – Все что мне нужно, это любовь. И тебе тоже.

– Точно?

– Точно, – сказала она.

– Почему же тогда мы не вместе?

– Ладно, давай, – засмеялась Анна, сильнее разгоняясь по тренажеру. – Езжай в свой Епипет, смотри пирамидки. – Телефон отключился.

Может, кто-то слышал когда-нибудь песенку Led Zeppelin «When The Levee Breaks»? Насмешливая баллада о силящейся вырваться из глубокой консервной банки вязкой жизненной силе. В течение всей песни эта сила почти вырывается, проламывает жесть, даже взмывает ввысь – но всякий раз под мрачные жестяные звуки, напоминающие дрожь заевшей пластинки, как подкошенная, плюхается на дно банки. Так и у меня, господа. И у большинства пессимистичных синглов – тоже.

А самое странное знаете что? (Или страшное – всего одну букву в слове заменить.) Слишком много мертвецов стало попадаться мне навстречу во время моих шатаний по жизни. Некоторые, кажется, даже не знают, что они мертвы. А многие, даже узнав об этом, не унывают и бодро хвастаются: ну и что, что мы трупы, а? Каждый имеет право быть тем, кто он есть, в этом наша индивидуальность – вот так они говорят.

Заратустра в свое время говорил совсем не так.

Иногда хочется, чтобы тебе позвонила женщина, которая оказалась бы твоей женой и сказала: к такому-то времени, дорогой (ну, пусть что-то уменьшительное скажет, даже банальное, из разряда мексиканских сериалов), я буду дома, извини, что задерживаюсь. Ты не мог бы купить то-то и то-то, а я приготовлю всем нам нечто фантастически вкусное. Или скажет: я тут торчу битый час в обувном магазине, меряю третью пару. Совсем запуталась, ты же знаешь мой дурацкий вкус, приезжай, помоги выбрать идеальные туфли. Или скажет: ты почему не позвонил в такой-то час, как договаривались? Мы с Лерой скучали без тебя. Лера – это, например, моя дочь. Так хотели назвать своего будущего ребенка я и моя жена, которая была у меня вечность назад. Если сын, то Валера, если дочка, то Валерия, – так решили мы. Она говорила: я читала, если родители любят сладкое, то у них обязательно родится дочь. Если соленое и острое – то сын. Я часто ел сладкое в студенческие годы, коротая за чтением учебников часы в съемной коммунальной квартире, поглощал дешевое печенье и запивал его сладким растворимым кофе, так что у нас вполне могла родиться девочка. В нашей семье были в основном мужчины: брат, я, отец. Часто в гости приезжали братья отца, их сыновья, мои двоюродные. И мать моя с каким-то неженским хладнокровием руководила этой оравой. В детстве мне сильно не хватало светловолосой, спокойной и мягкой сестры, как бы буфера между братом и мной, между отцом и матерью, такой, что ли, уютной остановкой на пути между мечтой и реальностью.