Несколько раз произнеся «Гена» и не получив ответа, я стал одеваться.

Лиза отправилась со мной, хотя я ее не просил и не говорил, куда иду.

На улице в глаза летел крупный льдистый снег, было холодно и темно. Мы сели в машину, немного проехали, но вскоре стал заканчиваться бензин. Завернули на заправочную станцию – но не обнаружили там ни служащих, ни топлива.

В окнах дома напротив мерцали экраны телевизоров.

Неужели действительно последним, что поглотит мрак, будет телевизионный экран?

Дойдя пешком до дома Тищика, мы поднялись на третий этаж. Дверь открыл мужчина с рыжими усами во врачебном халате.

– Я его друг, – сказал я, – что с ним?

– Обычный запой, – с вежливой улыбкой сказал врач. – Вызвал нас по телефону, просил вывести, вот и выводим…

Я прошел в комнату, где на диване, отвернувшись лицом к стене, лежал Тищик. Он был в одежде, которую, видимо, не снимал уже несколько дней. Комната была чрезвычайно грязная, в ней был сильный беспорядок. Стоял кислый запах от протухшей пищи, на полу были горки грязи, которые липли к подошвам обуви, когда я на них ступал.

– Как процесс? – спросил я.

– Хорошо, что вы пришли, – обратился ко мне второй врач, – мы сделали все, что нужно, капельница, таблетки. Но дело в том, что за работу нужно расплатиться. А клиент, как видите, в некондиции.

Гена пошевелился и что-то промычал.

Я достал бумажник. Помня, что подобная наркологическая процедура обычно стоила от ста до двухсот долларов, я протянул врачу шесть тысяч рублей – почти все, что у меня оставалось.

– Хватит?

– Видите ли, – ухмыльнулся, покусывая рыжие усы, первый врач, – сегодня данная работа стоит полторы тысячи долларов…

– Что? Что это за цены?

– Равновеликие обстоятельствам, – пожал плечами второй врач.

Какие-то секунды я соображал. Потом сказал.

– Ну хорошо. А если у меня нет этих денег? То есть у меня их точно нет?

– Тогда… немного нервно ответил рыжеусый, – мы… оставляем за собой право ввести больного обратно в состояние… так сказать, перманентного алкогольного состояния. Потому что…

– Да что ты объясняешь, Миша! – брезгливо бросил второй врач у окна. – Мы не лохи тут, чтобы вкалывать за какие-то копейки. Нас уже трое клиентов за последние три дня кинули. Так что…

– Извольте платить, – вежливо закончил рыжеусый.

Только теперь я заметил, что беспорядок в комнате напоминает тот, что оставляют после себя квартирные воры: ящики столов выдвинуты, книги сброшены с полок. Генка хоть и бухал в последние месяцы, но так со своими вещами, тем более с книгами, никогда не обращался.

Еще краем глаза я увидел взгляд Лизы – усталый, дрожащий…

– Ну хорошо… – сказал я, увидел лежащий на стуле шприц и взял его, – ну хорошо… – обхватив шприц как нож, я поднял его над собой, – ну хорошо…

– Эй, ты что это? – сказал, пятясь рыжеусый…

– Ну-у опять… – досадливо морща лицо, протянул второй врач.

– Ну хорошо, – со шприцем, как с копьем, я шел на них, – равновеликие обстоятельствам, значит? И у меня – равновеликие. Сейчас сделаю тебе укол в лобешник! А тебе в горло. И мне за это ничего не будет. Время такое сейчас, что можно не платить. Понимаешь?! – резко заорал я и взмахнул шприцом. И тут же почувствовал за спиной, как похолодела от испуга Лиза. Решила, что я ударю?

Наркологи уже вываливались из квартиры через распахнутую входную дверь. Но рыжеусый задержался и опасливо шагнул назад:

– Послушайте, деньги-то дайте. Ну, те шесть тысяч, что…

Я дал ему деньги. Но он не уходил:

– Вы это… Я понимаю… Ему покой нужен, пусть спит. Я таблетки на столе оставил… Главное, проследить, чтобы он опять не выпил…

– Знаю, – махнул я рукой.

Дверь закрылась.

Лиза сидела на корточках на буграх грязи возле дивана и гладила рукой по грязным взъерошенным волосам Тищика.

– Привет… други… – услышал я его слабый голос. Он часто так говорил – «други» вместо «друзья».

Тищик медленно повернулся к нам лицом.

– Ну ты и орешь, мертвые вскочат… – улыбнулся он кислой улыбкой. – Сань, ты меня с леди не познакомил.

– Это Лиза, – сказал я.

– Привет, меня Геннадий зовут… – Тищик протянул Лизе дрожащую руку, она накрыла ее своими обеими ладонями. – А у нее ладони… как у моей бабушки, мягкие… маленькие солнца. Тебе сколько?

– Двадцать один, – сказала Лиза.

– Двадцать один! Еще ничего позади, кроме детства… ах, чудо! – медленно, хрипло усмехнулся Тищик и тяжело задышал: – Сашка, слушай, налей водки, чуть-чуть совсем, а то говорить не могу! Там, на кухне в холодильнике… Да не боись, – добавил он, видя мое лицо, – я и без нее помру, ты же знаешь…

– Хорошо, – сказал я после паузы.

Сходил на кухню. Принес бутылку и стакан. Наливая Гене, я сказал:

– Только чуть-чуть…

– Конечно! – Генка быстро, залпом выпил, и лицо его сразу разгладилось. Словно смятый лист бумаги намок и распрямился, а внутри изможденного тела включился и заработал генератор по выработке энергии.

– Ну вот, теперь мы стали все одинакового возраста, – произнес уже здоровым голосом порозовевший Тищик. – Времени-то нет, други, его нет совсем… оно как море, когда плывешь по нему, а оно штилевое… и нет движения, и никакого горизонта вокруг… Хорошо, что я побыл когда-то моряком, Сашка! Как там на улице, холодно?

– Снег идет. Мороз ударил, градусов пять.

– Понятно. Значит, весны уже не будет. Слушайте, други, а выпейте со мной? Что я, как алканавт, сам с собой бухаю. Ну давай, друг!

Помедлив, я кивнул и разлил водку по стаканам. Гене налил меньше всех. Хотя к чему это теперь?

– Давно вошел? – спросил я.

– Да разве важно, Сань?.. – поморщился Тищик. – Важно, куда я выйду. Так все обрыдло, что когда входишь… то выйти уже на дарк сайд оф зе мун, хочется. Понимашь? А вы… Вы валяйте, други, куда-нибудь… далеко-далече. Мерзко будет вам сдохнуть в квартире, как насекомым каким-то.

– А ты что же? – усмехнулся я.

– Не-а! Я в запое. Тебе, трезвеннику, этого не понять. Когда я в запое, я… не в щели, а… в запое. Красивое состояние. Ну, иногда красивое.

– Хорошо, Гена. И куда же нам ехать?

– Налей еще грамм.

Я покачал головой.

– Черт, налей, прошу! На себя смотри, на себя, а не на меня! За себя реши, а я за себя сам решил. Ну? Мне так надо!

Я налил.

– А вы молодцы, что пришли, – сказал Тищик, выпив и отморщившись. – И ты, Лиза, как сказка в гости… Я люблю тебя, Лизка. Не обижайся, Саныч. Сказочно ее люблю, это глобальнее, чем просто мужик к бабе… Куда ехать, говоришь? Вот что скажу вам, други, не езжайте на Кирибати.

– Почему не на Кирибати? – спросил я.

– Помнишь, Саня, я тебе рассказывал про Кирибати, что там умирать отлично.

– Помню.

– Ну так вот, туда не надо. Но это не важно… Саш! Ты там, когда пойдешь уходить, водки купи мне, ладно? В супермаркете напротив, хорошо?

– Гена… он не работает, там никого нет.

– Да знаю, знаю! Второй день уже не работает. А ты входишь со служебного входа и берешь. Так все делают – охраны-то никакой. Не боись, там разрешили, – указал он пальцем на потолок.

– Ладно, сделаю, – сказал я.

– Только водки, чистой белой, настоящей возьми, а не мочи этой оранжевой.

– Ладно…

– Ну, давайте тогда за вечность… – поднял Гена свой стакан, – чтоб она не кончалась!

Мы чокнулись втроем, выпили. Водка шла как вода, запивать и заедать ее не хотелось. Лиза лишь пригубила из своего стакана.

– Вот что, парни и девчонки… – проговорил Гена уже несколько вялым и заторможенным голосом. – О чем был я? А, да… Не в Кирибати… Я говорил, что там лучшее место для умирания… Но когда говорил? При жизни! А что толку умирать, когда и так умирается? – Гена хрипло засмеялся. – Но я, други, знаю еще место, где хорошо не умирать, а рождаться. Знаешь?

– Нет, – сказал я.

– Здесь неподалеку, в Союзе… бр-р, блин… то есть в России. Байкал-озеро. Бывали там?