Помните, я говорил, что Ирочка не выносит самолёты? Тиграну мы об этом сказать сначала забыли, а в последний момент я хотел, но она мне заткнула пасть. И мы полетели. Правда, самолёт оказался маленький, на двенадцать мест всего, и перенесла полёт Ирочка почти хорошо — ну, то есть просто лежала и делала вид, что дремлет. Кровь из носу не шла. Может быть, потому, что летели мы не слишком высоко.

Нам пришлось сесть для дозаправки в Братиславе. Была чёрная-пречёрная ночь, накрапывал дождь. Сказали, что задержимся мы тут часа на три, по маршруту грозовой фронт. Большая часть нашего табора укатила в здание вокзала, а я и дзед остались при Ирочке (её решили не дёргать). Ещё остался один из пилотов, Гарик. Мы стояли возле самолёта и смотрели, как далеко в стороне, освещённые прожекторами, загружаются огромные транспортники. У них были запрокинуты вверх носы, и в образовавшиеся туннели краны и тягачи упихивали контейнеры.

— Во техника… — вздохнул дзед. — А мы, бывало, на планёрах… рейки да парусина, представляешь?

— Ага, — сказал я и незаметно наступил дзеду на ногу. Но Гарик вроде бы на нас не обращал внимания: покурил и полез обратно, в кабину.

Аэродром производил совершенно инопланетное впечатление. Ещё потому, что сыпал очень мелкий тёплый дождь, и возникало такое необычное сияние — светлый купол — надо всем.

Под утро нам разрешили лететь дальше.

Первый переход — наверное, с отвычки — оказался совсем коротким. Шаддам с Нойдой шли впереди, налегке. Остальные несли небольшой груз: свёртки ткани из дома (на всякий случай, вдруг больше нигде такого нет?) и несколько книг. Кроме того, Толик нашёл по углам и чуланам бухточку верёвки, несколько бронзовых гвоздей и бронзовый же молоток (без ручки).

Если верить карте, преодолели отрезок, соединяющий два полукольца «оперения стрелы» — самое последнее и предпоследнее. Если промежуток между перекрёстками был отчётливо прямым проспектом с разделительной аллеей посередине и отстоящими довольно далеко от тротуаров крупными светлокаменными домами, напоминающими египетские зиккураты: этакие усечённые пирамиды с башенками по углам и с уже привычными входами в виде арок; у некоторых по сторонам арок и над козырьками их стояли, летели или возлежали фигуры, чьё несходство с человеческими сразу настораживало, но далеко не сразу открывалось, — то сами перекрёстки представляли собой настоящие лабиринты очень узких — троим не разойтись — переулков; стены домов, образующих эти переулки, почти всегда были глухими, без дверей и окон, с огромным количеством ниш непонятного назначения; над головой стены почти смыкались, а во многих местах соединялись мостиками. Что хоть как-то спасало — так это то, что все углы поворотов были прямые, и можно было хоть и не без труда, но соблюдать направление.

Когда миновали второй такой лабиринт, все выдохлись так, будто долго лезли в гору. Даже Нойда еле волокла лапы. Более или менее свежими оставались только Шаддам и Аннушка. Но Аннушка, может быть, просто бодрилась.

— Мы пойдём поищем ночлег, — сказала она, кивнув Шаддаму. — Правильно же?

— Если не найдёте сразу, возвращайтесь, — сказал Николай Степанович. — Можно разбить лагерь прямо здесь.

Шаддам потёр лоб тыльной стороной кисти. На лице его отразилось усталое отчаяние: он в который раз почти вспомнил что-то важное… почти — но не вспомнил.

— Можно, — сказал он. — Но лучше найдём дом. Не знаю, почему.

— Хорошо, — кивнул Николай Степанович, и квартирьеры удалились.

— Командир, — спросил Костя, садясь поудобнее под стеной, — а вы здесь видели сны? Хоть раз?

— Нет, — сказал Николай Степанович. — При таком глубоком сне вряд ли что-то можно увидеть.

— Вот и я — долго ничего. А для меня это нехарактерно, я же всегда — спать лёг, как в кино пошёл… Так вот, вчера у меня как пробку выбило — наверстал упущенное.

— Что-то связное?

— Не сказал бы… Да я не об этом. Если вдруг появились сны — значит, что-то меняется?

— Возможно…

— А я снов не видел, — сказал Армен, — но всё равно знаю: спал как-то совсем не так, как раньше. Ага: мне было неудобно спать, жёстко. Я почувствовал…

— А я детей видел, — сказал Толик. — Всех моих, даже Джафика.

— Почему «даже»? — осторожно спросил Николай Степанович.

— Умер он — полугодовалый. А тут, смотрю — вырос. Только меня не узнал, другие сыновья ему сказали: смотри, мол — отец. А я мимо еду, им машу… — он замолчал и нахмурился. — На верблюде еду на белом, и за мной караван…

— Хороший сон, — неуверенно сказал Костя.

— Не знаю, — покачал головой Толик. — Наверное, хороший.

В ожидании парабеллума

Я всегда думал, что Швейцария — это такая настоящая срединная Европа, метёные дорожки, стриженые кустики и коровы в чепчиках. То есть, наверное, стриженые кустики были… когда-то. Вчера.

Да, и ещё я думал, что сверху будет видна россыпь огней. Как над Францией, например. Мы с отцом несколько лет назад летали ночью над Францией на маленьком самолёте, нас катал его друг. А здесь огней было мало, и горели они как-то робко. Как бы по сторонам от чего-то очень тёмного.

Аэропорты ни Женевы, ни Берна не принимали, и нас отправили в Цюрих, но на полпути Цюрих сообщил, что вообще никого не принимает. Пилоты забеспокоились, тем более что выяснилось: через границы нас не пустят — ни в Германию, ни во Францию. Италия пока вроде бы помалкивала…

Вскоре выяснилось, что до Италии мы не дотянем. То есть до самой Италии — вполне, но не до ближайшего подходящего аэродрома.

Потом наши пилоты поймали приводной маячок какого-то маленького аэродромчика местных линий. Или спортивного, не знаю. Он был на берегу реки и с воздуха еле различался.

Мы всё-таки сели — как сказал потом Гарик, «обрезав полосу». Это был всё-таки не настоящий аэропорт, а так — что-то вроде поля для сельхозавиации. Полоса, например, была грунтовая, на ней росла трава. Дзед почему-то развеселился. Здание порта, или служб, или чего-то там — походило на две картонные коробки, побольше и поменьше, поставленных одна на другую, причём большая оказалась сверху. Не было ни света, ни людей. На полосе (потому мы и садились поперёк) стоял, покосившись, небольшой двухмоторный самолёт. Ни в нём, ни около него тоже никого не было.

Тигран нервничал, хотел, чтобы мы поскорее летели, но лётчики сказали, что раз керосина всё равно не хватит никуда и надо заправляться, то для этого — попытаться сориентироваться, что тут творится, и заодно этот керосин найти. По радио передавали всё время какую-то пургу. Мы внимательно послушали эту пургу. Более всего похоже было на то, что в стране произошёл переворот.

Передавали какие-то воззвания «революционного комитета» и «сил по поддержанию порядка», какие-то сводки о передвижении войск, призывы к оружию и к спокойствию… Говорили в основном по-немецки, но как-то не совсем правильно, и это напоминало старые фильмы о сорок первом. «Йа вас будет немного вешать…»

В общем, лётчики пошли искать заправщик, потому что, если честно, было жутко. Как-то на такое мы не рассчитывали.

Заправщик нашёлся. Лётчики подкатили его, Тигран с Крисом и Петькой стали помогать им тянуть шланг и всё такое, а дзед решил всё-таки проверить, что творится в здании — ведь работал же здесь какой-то передатчик. С дзедом увязался Лёвушка. Тётя Ашхен и Надежда Коминтовна решили на скорую руку приготовить что-нибудь горячее — благо, на самолёте имелась электропечка, а продуктов мы с собой везли — ну, двухнедельный запас-то уж точно.

Солнце ещё не взошло, но было достаточно светло от яркого синего неба в полосках «кошачьих когтей» и от заснеженных гор.

Ирочка взобралась на крыло и села, свесив ноги. Я подошёл и встал рядом. Она сказала: