Хронос, как известно, ужинал своими детишками.

Дураки же находились – и в изобилии. Их неизменно плачевные судьбы мало интересовали Вебера, разве только поначалу, когда он был молод, полон энтузиазма и уверенности, что стоит бросить все ресурсы «Конторы» на поиск и нейтрализацию настоящих врагов – и сразу все будет хорошо.

Настоящими врагами он считал зловещих долгоживущих старичков, виновных во всем.

И однажды такой старичок попался. Запутался в сети, расставленной совсем другим отделом и совсем на другую – мелкую, ненужную – дичь.

Шел жаркий август шестьдесят восьмого. Только по крупным городам было задержано несколько сот граждан, выражавших внутреннее несогласие с рейдом на Прагу. С ними проводили беседы, а затем сортировали: кого-то домой с пожизненным испугом, кого-то привлечь за хулиганство, кого-то попытаться вылечить… Среди задержанных был и резидент отдела «Д» Игорь Махов, за которым Веберу пришлось ехать лично через пол-Москвы («дурдом» располагался на окраине, в столетнем когда-то загородном особняке). Махов и обратил внимание шефа на неказистого редковолосого старичка: «Интересно излагает…» Не без труда старичок был изъят из общей очереди и переведен в ведение «Д».

– Наверное, уже поздно, – сказал старичок в машине, равнодушно глядя на тающие от жары городские пейзажи. – Да и бессмысленно. Но я тоже человек, и мне надоело. Задумано тупо и неоригинально: так, чтобы игра велась в одни ворота. И чтобы у вас не было ни шанса. Бог с тем, что это несправедливо, – просто неправильно… Начнут развиваться комплексы, а это куда опаснее. Луны вам уже не достичь, это пройденное, но остается Марс. Да, кто владеет Луной, тот владеет океанами, – но кто владеет Марсом, тот непобедим на суше. Главное, не увлечься Венерой, вам будут буквально подсовывать Венеру… но вы не получите ни любви, ни философии – потому что ведь никто по-настоящему не знает, чем на самом деле ведала Венера… В Праге нет ни старого кольца, ни старого гонга – это пример пустого перевода, непонятого пророчества. И оккупация уже ничего не даст. Поздно – и вновь бессмысленно. Как избиение младенцев. Вы меня понимаете?

– Да, – сказал Вебер.

– Доказать ничего нельзя. Все давно запаролено. На ключевые понятия включается недоверие – и конец. Человеку можно целыми днями в оба уха кричать правду, чистую правду и ничего, кроме правды, – и все равно он будет считать, что настоящей правды не узнает никогда…

За неделю бесед со старичком (идущим по делу как Спартак Илларионович Кружно) Вебер сумел получить представление о многом, что составляет так называемые «тайны истории». Старички заботились прежде всего о том, чтобы человечество в целом не погибло, а местами бы даже и процветало. При этом судьбой отдельных людей, племен, стран и даже континентов они вполне могли и пренебречь.

По их логике, поскольку нарастающее противоборство сверхдержав грозит всеобщей гибелью, то просто необходимо это противоборство прекратить – хотя бы ценой гибели одной из сторон. Если же удастся сделать эту гибель и не кровавой гибелью вовсе, а так – распадом, разложением, тлением, – то это будет победа вдвойне.

Ошибкой последних двух-трех столетий был, по мнению Спартака Илларионовича, слишком далекий отход от первоначальных принципов герметичности – что вело к чрезмерному расширению круга посвященных, с одной стороны, и снижению сакральности процесса, этакому всеобщему переходу (если не по существу, то хотя бы в умах) от чистой магии через алхимию к технологии – с другой. Маг – каждый! – был уникальным и избранным; алхимик – нечеловечески упорным; технологов можно было печь, как блины, не слишком заботясь о качестве каждого…

Тайные знания расползались по миру и попадали в руки людей, не верящих до конца в то, что судьбами мира действительно можно распорядиться, причем не лучшим образом – и необратимо. Их близорукость и самоуверенность поражали.

Взять эту авантюру с переселением в неопределенное прошлое и устройством там Золотого Века, мифической Гипербореи. (Спартак Илларионович в свое время столкнул с горы один из первых камешков этого обвала, завербовав для своих узких целей Илью Кронидовича Панкратова. Оба преследовали свои цели; оба не догадывались, к чему это все приведет…) Помимо того, что тратятся колоссальные средства, материальные и людские, что намеренно создается обстановка, в которой эти траты легко спрятать, – так ведь еще туда, в это самое неопределенное прошлое, перекачивается такое немыслимое количество Времени (отбираемого у всех!), что очень скоро нехватка его станет ощущаться, как нехватка воздуха, а где-то на рубеже веков появятся первые прорехи на времени, и в них будут проваливаться не только отдельные люди, а города и края… это будет расширяющаяся воронка, которая через несколько десятков лет затянет в себя всю цивилизацию, и счастье людей в том лишь, что они, находясь внутри катаклизма, не поймут и почти не заметят происходящего…

А потом со Спартаком Илларионовичем что-то произошло. Вечером начался довольно сильный жар, озноб, и, сидя на диване, он кутался в плед, поглядывал на потолок и вопросительно подставлял ладонь как бы под капли дождя. Аспирин помог, он уснул – а утром проснулся немного другим. Он долго извинялся за то, что вводил органы в заблуждение, каялся, собирался что-то писать – все это с глазами человека, потерявшего опору под ногами… Он не то чтобы забыл все, о чем говорил, – нет. Он просто больше не верил в это.

Будь на месте Вебера кто-то другой… но на месте Вебера был сам Вебер.

Он все-таки заставил старичка (Спартак Илларионович вдруг как-то сразу постарел) составить список имен и должностей хотя бы тех лиц, которые были упомянуты в разговорах. Но это же бред, мой бред, протестовал старичок, я их выдумал, откуда-то взял… я не знаю, зачем я все это сочинил и сам почти поверил, но ничего такого… я болею, отстаньте от меня… Вебер настоял – и правильно сделал. Воспоминания Спартака Илларионовича испарялись с каждым часом.

Проверка списка показала, что все значащиеся в нем люди существуют в действительности. Три четверти из них находятся сейчас за границами Советского Союза в длительных командировках. Ни с кем из них Спартак Илларионович Кружно не мог в этой жизни иметь профессиональных, бытовых или прочих контактов; о существовании многих он вообще не мог знать…

Через два дня так и стало. Он перестал знать все. Теперь это был пенсионер, бывший конторский работник, человек одинокий. Разумеется, от одиночества он и придумал всю эту мистерию…

Так решил бы любой, но не Вебер.

Он проверил тех из списка, кто не был за границей. Как на подбор, это все были скромные, одинокие, серые, ничем не примечательные старички…

Кто-то решительно стряхнул кого-то с хвоста. Замел следы. Обрубил все концы.

Но у Вебера была бульдожья хватка и бездна терпения…

Через десять лет он пришел к выводу: если хочешь чего-то добиться – добивайся только сам. Хитри, подличай, нарушай все законы. Жертвуй людьми, которые пришли к тебе за спасением…

Но рассказывать об этом Максим Адрианович не стал. Лишь стиснул кулаки – до посинения громадных бугристых костяшек.

…Когда на одной из тайных операций – Вебер попытался воспользоваться паникой и неразберихой, возникшей после воцарения Андропова, – он получил тяжелую контузию позвоночника и у него катастрофически быстро стали отказывать ноги, его единственной дочери Катьке было двадцать три года, и она заканчивала с отличием педагогический имени Крупской…

Власти у нимуланов никакой не было вовсе; правда, мужчины в этом племени во всем полагались на женщин, поскольку именно они (вернее, группа избранных, возглавляемая Аглиак) владели искусством хождения по времени как в ту, так и в другую сторону. Они же поддерживали существование нимулан-муй на блаженной сей земле.

– Время – что тайга, – говорили они. – Мужик тайга ходи, как свой чум, жена время ходи.