(Это чем-то напоминает учение дона Фелипе, именуемое «дзед-буддизм». Заключается оно в том, что каждый человек от природы знает и понимает всё, но чтобы он это принял, в это поверил и этим проникся, ему необходимо дозированно засветить по чакре. Будут искры — будет и сатори.)

Проклятия с города сползают постепенно, как медленно стягиваемая маска. Мы здесь уже три дня, но нормальными пока можно назвать лишь ворота, площадь перед ними да пять-шесть примыкающих кварталов. Границу видно чётко: по ту сторону всё пыльное и мёртвое. Пересекать границу можно. Но неприятно. Сразу начинаешь чувствовать себя как в бумажном мешке.

Не представляю, как родители и ребята так долго прожили там!

В ожившей части города появляются Шаддамовы единоплеменники. Они говорят, что в момент катаклизма находились или в подземельях, или где-то не здесь, в других мирах — а потом уже не могли выйти. И ещё говорят, что сейчас они слабы, но вот окрепнут — и пойдут искать мерзавца, который это всё устроил, чтобы порвать его пополам наискось. Шаддам их пока сдерживает, говорит, что нужно копить силы.

Коломиец — тот мужик, что выбрался из стены — тоже довольно многое помнит. Они с отцом когда-то лазали по Африке, а потом воевали с ящерами. Теперь Коломиец рассказывает, что случилось здесь, а Брюс сопоставляет это с тем, что он узнал от мёртвых. А отец слушает — и молчит.

Больше всего мне не нравится, как он молчит. Он молчит так, будто уже всё решил. А это значит, мне опять не найдётся места рядом с ним…

— Почему ты? — спросил я его как-то. — Почему как что — так сразу ты?

— Ну… — начал он и задумался.

— Только не говори, что всё равно кому-то надо.

— Так ведь действительно: всё равно кому-то надо.

— Но почему обязательно тебе?

Он так и не смог ответить.

В другой раз я слышал, как его отговаривал Коломиец:

— Ну я — понятно, у меня там должок неоплаченный — и уже такие проценты по тому должку наросли, что дай-те боже мой. А ты зачем? Семья, дети…

— Вот о них я и должен позаботиться.

— Вот и заботься!

— Я и забочусь… Да нет, Тодосович, это всё так, отговорки, несерьёзно. Понимаешь, какое дело… Вот если бы кости твоих родителей выкопали и, скажем, потащили на аукцион — ты бы что сделал? Или понаделали из них свистулек…

— Хм… Много чего бы я мог сделать. Всё сразу и не придумать.

— Вот примерно так я себя сейчас чувствую. Мне, лично мне — нанесено оскорбление. Страшное, несмываемое. Так какое мне дело, что тот, кто это оскорбление нанёс, мнит себя каким-то там богом?..

Я не расслышал, что ответил Коломиец. Потому что подошла маменька.

— Не пытайся его отговаривать, — сказала она. — У тебя ничего не получится, а ему будет только больнее.

И я понял, что она уже пыталась это сделать.

Время шло как-то нелепо. Наверное, его было слишком много.

Лёвушку долго и безуспешно пытались снять с древа познания, куда он залез в поисках истины. Потом он захотел жрать и слез сам.

Откуда-то возникли Марков и Терешков, приволокли машину времени. Отец подумал — и отправил их с Шаддамом на глубокую разведку в прошлое.

В тот день, задолго до объявленного затмения, начала сгущаться тьма. Это трудно объяснить, это надо видеть и чувствовать: когда палящее солнце и светлые стены, а тени густые. И небо тёмно-синее, как в горах.

— Иди, — сказал отец и подтолкнул меня в плечо. — Иди. И не бросай мать, слышишь? Ни при каких обстоятельствах не бросай мать.

Брюс сделал постоянный проход до Марселя, и мы ушли: я, маменька, Ирочка, Хасановна, Петька и Армен (рано вам ещё, Диоскуры, сказал отец, готовьтесь, зубрите матчасть…), и шесть человек эронхаев, их прикомандировал к нам Шаддам — на всякий нехороший случай. А навстречу нам пробрался Отто Ран. Он довольно высокопарно высказался на тему, что рыцарь — хранитель Грааля не может остаться в стороне, когда последняя битва и так далее.

Что меня удивило — с отцом остался Толик, и никакие попытки наставить его на путь истинный успеха не имели. Он упёрся, как классический среднеазиатский ишак, всеми четырьмя копытами: да, дети, да, тяжело — но если этот мир оставить таким, каков он есть, то лучше бы тем детям было на свет не появляться. Нет, нет и нет. А хороший инженер надобен в любой войне…

И ещё страшно хотел остаться Лёвушка. Коломиец его собирался даже пристрелить, так он всех достал, но Лёвушка сам кого хочешь пристрелит. Он сказал: в каждом мифе должен быть трикстер. Так пусть уж это буду я: культурный, образованный…

Но его всё-таки не оставили.

Уходя, я оглянулся последний раз. Отец стоял, подняв руку. Рядом сидела Нойда. За ними поднимался спиральный холм, на вершине холма чернело проклятое древо познания, а над всем этим разворачивался огненный клин набирающих высоту эронхаев…

Ирочка взяла Грааль с собой: во-первых, так распорядился отец, во-вторых, к Граалю очень подозрительно относился Коломиец: то есть ничего конкретного, но он ему не доверял: дескать, как только эта гнусная чашка появилась, так всё пошло наперекосяк. Но когда мы уже выбрались, Ирочка посмотрела внимательнее…

В общем, это была точная копия. Из прекрасной яшмы. Если всматриваться, можно было рассмотреть море, Фудзияму, летящего аиста, тонущий корабль и изящно склонённые стебли камыша. Но на подставке, снизу, я сначала нащупал, а потом рассмотрел вырезанные иероглифы:

Они шли полукругом. Я их переписал, потом долго сидел над словарём. Перевод звучал так: «Лошадь, которая обрела редкостное мужество, но была назначена пристяжной»… Поначалу я принял это на свой счёт.

Так я и ломал бы голову над очередной загадкой Грааля до сих пор, но в какой-то момент просто от отчаянья я взял и назвал эти иероглифы вслух.

Получилось: «Ма дэ ин чай на»…

Он посмеялся над нами!

(Я как-то спросил Ирочку: «А по-твоему, что такое этот Грааль?» Она сказала: «А ты что, сам ещё не понял?» Я сказал, что примерно вроде бы понял, но… Она захихикала, щёлкнула меня по носу и убежала. Тоже своего рода дзед-буддизм: ты и без объяснений уже знаешь всё, и даже больше, чем надо…)

Время вроде бы идёт как надо. Я учусь в МГИМО, Петька и Армен — в Бауманке. Ирочка пока уехала к матери, но обещала в следующем году вернуться, тоже куда-то поступать по своей художественной части. Маменька живёт на два города, ей не хочется оставлять надолго меня — и нужно следить за квартирой, чтобы, когда появится отец, дом был в полном порядке. И это правильно.

Жизнь постепенно налаживается, но заметно становится, только если помнить, куда нужно смотреть. В Москве пожары не то что прекратились вовсе, но стали нормальными, что ли. Из новостей ушли сообщения о невиданных зверях и горящей воде. Торнадо остались только в Америке. Ну и так далее.

Особенно забавно было, когда я заявился в институт — с опозданием на четыре дня. И когда стал объяснять, что задержался из-за событий в Швейцарии, меня спросили: каких таких событий? А потом вспомнили: а, да, там что-то случилось на военных учениях…

Лёвочку увнучерила Хасановна. Тигран был счастлив. Поганец через Интернет сварганил «Партию свободных радикалов» и готовится к президентским выборам две тысячи сорокового года.

Время от времени от отца приходят весточки. Самые разные: облака на небе, птицы на проводах, обрывки старых газет… Весточки короткие: жив, здоров.

И это, согласитесь, самое главное.

Красноярск — Санкт-Петербург,

декабрь 2004 — май 2006

Барселона — город в Испании. Приблизительные координаты: 41 градус 20 минут северной широты и 2 градуса 10 минут восточной долготы.