– Конечно, это очень приятно слышать, Мартин, но… но не повторяй больше этого, поскольку… ну, мать очень любит тебя, и ей будет очень больно, если она хотя бы вообразит себе, что ты мог такое подумать.

– Извини… извини, тетя Бетт.

– Да не стоит извиняться. – Женщина нежно дотронулась до его щеки. – Это самое приятное и лучшее из всего, что когда-либо говорили мне… поверь, Мартин… и я буду всегда дорожить твоим отношением ко мне, но… но не говори больше этого на случай, если… ну ты понимаешь?

– Да, тетя Бетт.

Они продолжали путь, и, когда огибали поворот, женщина сказала:

– Смотри, дедушка машет тебе.

Мальчик взглянул наверх на наблюдательную башню и сильно замахал в ответ; затем, когда они подошли к дому, Мартин сказал:

– Вчера я чуть не подрался за дедушку.

– Чуть не подрался? Каким образом?

– Джон Долан и Артур Браун заявили, что он – человек, окутанный тайной, и что, возможно, он совершил преступление, иначе не сидел бы всю жизнь в стеклянном доме. Они говорят, что он находится там с молодых лет.

– Какая несусветная чушь! Ты сказал им, что он страдает от сильного артрита и едва может передвигаться?

– Сказал, но Артур Браун заявил, что это обман. Если бы он был один, я бы задал ему жару, но с ним был Джон Долан, а он больше меня, и их уже было бы двое на одного. И еще знаешь, тетя Бетт, что они сказали? Они сказали, что ему поднимают пищу извне с помощью лебедки. Джон Долан говорит, что сам видел это. Ох, я бы разбил ему башку…

Когда они входили в дом, Бетти от души смеялась, сказав:

– Знаешь, что они могли видеть? Строительные леса, когда он перестраивали стены и настилали на башню плиты. Ведь Джон Делан был среди ребят, которые тогда пришли и собирали вместе с тобой сбитые ветром плоды, да?

– Да, был.

– Так он это и видел. У него богатое воображение, у этого мистера Джона Долана. Напомни ему о строительных лесах, когда снова увидишь его.

– Ну, наконец-то. Что-то вы поздно.

Они остановились, когда Элен спустилась вниз, и Бетти ответила, взглянув на свои часы:

– Не думаю; он прямо из школы, а я из города.

– Возможно, это и так, но я слышала, как автомобиль въехал в подъездную аллею более пяти минут назад.

Бетти с трудом сдержалась, что бы не воскликнуть: «О Боже, угомонись!» Но заставила себя лишь сказать:

– Мы решили немного прогуляться, Элен, и мы задержались, чтобы посмотреть на синичкино гнездо.

Бетти смотрела на сестру, такую модную, такую изящную, и удивлялась, сколько злобы содержится в этом тщедушном теле. Она также подумала, что такие люди, как Элен, превращают ложь в своего рода добродетель. Она наблюдала, как она обняла сына и повела его вверх по лестнице, говоря:

– Вот что я подумала: как насчет того, чтобы нам вместе поехать на следующей неделе в Лондон за рождественскими покупками?

– Но мы кончаем учиться лишь двадцатого, мама.

– Ничего, я напишу и попрошу директора отпустить тебя: всего на несколько дней.

– Но не забудь, мне нужно будет написать контрольную и выполнить домашнее задание. Тема – «Буря» Шекспира, и я один из…

Голос мальчика стих, когда мать резко убрала руку с его плеч. Оставшись стоять на верхней лестнице, он смотрел, как она быстро прошла к себе в комнату, а затем обернулся и взглянул вниз в холл, где по-прежнему стояла Бетти. И когда она покачала ему головой и подала знак, выставив вперед палец, он понял ее и, неохотно подчинившись тому, что она имела в виду, последовал за матерью в гостиную.

– Когда же на сей раз она возвратится? – спросил Майк.

– Насколько мне известно, в следующую пятницу, – ответила Бетти.

– Ну конечно; ей нужно время, чтобы украсить дом звенящими колокольчиками и блестками, так что ли? Все это – фарс.

Майк повернулся к Бетти, которая разливала чай на тумбочке, и повторил:

– Слышишь, что я говорю? Это – фарс, так как в доме больше нет рождественского духа. Как, во имя Господа, наш Джо выносит ее, – не могу понять! А его жизнь? Какая у него жизнь? Как-то я сказал ему: не допускай, мальчик, тех же ошибок, что и я. Это в начале его женитьбы. Он не допускал; но главная его ошибка заключалась в том, что он женился на ней. – Он взял чашку из рук Бетти и, кивнув ей, медленно продолжал: – И я сделал ошибку, огромную ошибку, девочка. Скажу тебе о ней, еще до того, как умру, если ты уже сама не догадалась.

Она в свою очередь посмотрела на него и сказала:

– Нет, я не строила догадок по поводу какой-то конкретной ошибки, которую вы совершили.

– Что ты имеешь в виду под словом «конкретная»?

– Только то, что сказала. – Она вернулась к столу и подняла свою чашку и, лишь усевшись, продолжала: – Вы постоянно совершаете ошибки, и одна из них заключалась в изоляции себя здесь. Да, да, знаю, знаю, – теперь Бетти закрыла глаза, – этот вид. Но не думаю, что лишь этот вид удерживает вас в этих комнатах.

– Как видно, ты размышляешь над моей конкретной ошибкой?

Ее взгляд слегка напрягся, и она спросила:

– Ваше пребывание здесь связано с этой… вашей «конкретной ошибкой»?

– В определенной степени можно сказать так, но лишь в определенной степени.

– О, это звучит интригующе.

– Не пытайся смеяться, девочка, ведь это дело нешуточное.

– Я и не смеялась.

– Ты забавляешься.

– Майк. – Бетти наклонилась к нему. – Если временами я не буду смеяться над собой и над другими, я сойду с ума. Вам это понятно?

Ремингтон-старший в свою очередь взглянул на нее с улыбкой.

– Да, да, понятно. Если кто-то бесполезно растратил свою жизнь, так это ты. И я способствую этому в последние годы, – сказал он.

Женщина сделала глоток из чашки, а затем проговорила:

– Не рассчитывайте, что я буду противоречить вам и облегчать вашу жизнь.

Он стал смеяться, и его больная рука сотрясалась так сильно, что ему пришлось поставить свои чашку и блюдце на тумбочку. Затем, снова взглянув на нее, он сказал:

– Мы отклонились от темы. О чем мы говорили вначале? О Джо, верно?

– Да, мы говорили о Джо.

– Не кажется ли тебе, что он завел там себе женщину?… – Он жестом указал на окно. – В городе?

Бетти облизала губы и смотрела на него несколько секунд, прежде чем сказать:

– Почему вы спрашиваете меня? Думаете, он посвящает меня в такие вопросы?

– Но он ведь беседует с тобой, не так ли? Он беседует с тобой больше, чем со мной.

– Могу заверить вас, что эта тема в наших беседах не фигурирует.

– Не стоит так заводиться по этому поводу; это всего лишь вопрос.

– Но какой вопрос!

– Просто это озадачивает меня, поскольку не могу поверить, чтобы он обходился без этого все эти годы. Он – мой сын и мужчина, настоящий мужчина; он не мог бы примириться с ущемлением своих прав все эти годы…

– Прав?

– Да, прав. Право мужчины – получать удовлетворение от своей жены.

– А как насчет прав женщины? Нет, я не имею в виду Элен. А что, если женщина не получает… удовлетворения, как вы это называете, и уезжает в… город? – Подражая ему, она кивнула головой в направлении окна. – Простят ли ей это люди и скажут ли они, что она сделала это, так как была лишена своих прав? Ничего подобного: ее затравят.

– Послушай. – Майк медленно придвинулся к краю кресла и, внимательно всмотревшись в нее, сказал: – Что на тебя нашло? Не принимай это в личном плане; ты высказываешься как эти суфражистки.

– Возможно, в душе я и есть суфражистка. Я знаю одно: ваш доминирующий мужчина в моих глазах ни на что не способен; большинство женщин могут легко обвести его вокруг пальца, как в бизнесе, так и в других вопросах. Вы читали на днях об одном таком случае, вынесенном на первую полосу газеты? Мужчину привлекли к суду за то, что он грубо обходился с женой. А почему он это делал? Выражаясь его собственными словами, она постоянно смотрела на него свысока. Очевидно, женщина была очень умная, умнее мужа, и, подобно многим другим мужчинам, он не мог выносить, чтобы какая-нибудь женщина, тем более его жена, знала больше него. И что же он делает? Избивает ее. И это всего один случай.