– Да? – Бетти повернула голову и взглянула на него.

– Он сообщил мне новость.

– Правда? – Бетти подошла к кровати и передала Элен чашку чая, а она, приняв ее, постаралась привлечь к себе внимание Джо, спросив:

– Какую новость? Что ты имеешь в виду под словом «новость»?

Но Джо по-прежнему не замечал свою жену, а, продолжая смотреть на Бетти, проговорил:

– Если тебе нужно благословение, можешь рассчитывать на мое.

Ее бросило в жар, она смочила языком губы, собираясь сказать: «Мне не нужно твое благословение, Джо, оно не к месту», когда Элен, резко опустив чашку на столик, спросила:

– В чем дело? Что произошло?

Теперь Джо наконец повернулся к ней и, улыбаясь, тихо произнес:

– Отец сделал предложение Бетти.

Никто не смог бы описать выражение лица Элен при этих словах, так как на нем отразились удивление, ужас, отвращение… и гнев, но, когда она заговорила, ее тон ни в коей мере не соответствовал выражению, так как ее голос был ровным, а слова избитыми.

– Ты шутишь, – проговорила она.

Прежде чем Джо успел ответить, Бетти с таким же напряженным лицом и манерами, как и ее голос, воскликнула:

– Почему шутит? – Сначала она хотела все спустить на тормозах шуткой, даже если Майк и помнил, что сказал ей этой ночью, так как, проснувшись утром, она не сразу припомнила этот инцидент; однако выражение лица сестры, фактически все ее отношение, свидетельствовавшее о неистовом гневе, пробудили в ней ответную ожесточенность, и она добавила голосом, идущим из самой глубины: – Неужели так странно, что мужчина, любой мужчина, может сделать мне предложение?

Они смотрели друг на друга, как будто Джо вообще не было, и Элен голосом, соответствовавшим выражению ее лица, воскликнула:

– Да. В данном случае странно. Он – старый человек, инвалид, и он…

– И что, Элли? – Джо поднялся с кровати и смотрел на нее сверху. – Продолжай, почему ты замолчала? Он человек не твоего типа, независимо от возраста; он неотесанный, грубый, суровый.

– О Боже! – Элен приложила к голове руки, легла и закрыла глаза, но, едва дотронувшись до подушек, она поднялась вновь, глядя на мужа и вопрошая: – Ты хочешь сказать, что одобряешь это?

– Да, целиком и полностью. Бетти ведь, – он обернулся через плечо, – кто-то нужен, и ему нужен кто- то, они уживаются хорошо. – Теперь он наклонился к жене и с мрачным выражением лица проговорил: – Не могу понять тебя. В тебе есть что-то такое, что просто поражает меня. Я думал, ты будешь в восторге. Не уходи! – Он повернулся, когда Бетти направилась к двери, но она не обратила на него внимания, и, когда дверь с грохотом захлопнулась за ней, а комната продолжала хранить ее образ, он повернулся к Элен и, медленно покачивая головой, сказал:

– Ты – злобная сучка.

– А ты – безмозглый, тупоголовый идиот.

До этого он стоял без движения, но теперь медленно повернул туловище в сторону, как боксер, готовящийся нанести удар сбоку. Однако его рука дошла лишь до второй пуговицы пиджака, и, ухватившись за нее, он теребил ее, глядя на жену и слушая ее шипение.

– Неужели ты не понимаешь, что это означает; неужели у тебя напрочь отсутствует прозорливость? У тебя есть сын, а ты, кажется, забываешь об этом. Если они поженятся, то, вполне возможно, у них будут дети, и каково станет тогда твое положение? Ты подумал об этом?

– Ты – корыстная стервоза! – Слово «стервоза» в его произношении звучало не так, как в устах его отца, и он впервые применил его по отношению к Элен.

Ее голова глубоко зарылась в подушки, а голос, по-прежнему отягощенный горечью, продолжал свое шипение.

– Я не смогу. Я не перенесу; в этом доме не может быть двух хозяек. Она к этому стремилась. Мне следовало бы догадаться.

Теперь он выпрямился и глубоко вздохнул.

– В этом ты права: двух хозяек быть не может; нам придется переезжать. – Проговорив это, он медленно повернулся и вышел из комнаты, оставив ее сидящей в постели в прямом положении; ее большие белые зубы неистово кусали длинный наманикюренный ноготь среднего пальца.

– Ты – дура.

– Да, я это знаю, Майк.

– Я ведь тебе нравлюсь?

– Никто больше вас не нравится мне.

– Со мной будет нетрудно жить, и я не буду спрашивать с тебя многого.

– Я это знаю. Я все это знаю, но такое решение… ну, оно приведет к осложнениям, к далеко идущим последствиям.

– К чертовой матери этот предлог! Как ты уже, видимо, знаешь, я сказал об этом нашему Джо, и он – за. Он мог бы сказать: «Боже мой! Ты, отец, в своем уме?», но он не сказал. Даже понимая, что в денежном отношении он и его половина понесут потери, он не сказал ничего такого. Единственное, что он сказал: «Надеюсь, все случится, и, если случится, учти, я отказываюсь именовать ее мачехой». Ты возбуждена, девочка; видно, повздорила.

– Да, можно сказать, что повздорила.

– Не буду спрашивать, кто твой оппонент; и держу пари, это касается нашего с тобой вопроса, потому что, если бы это случилось, ей пришлось бы перестать совать нос, не так ли?

– Да, так. Но мы оба забываем, что то, что бьет по ней, в конечном счете бьет по Джо.

– К черту эту логику. Итак… – Майк подковылял к окну, облокотился одной рукой о подоконник и почесал другой рукой затылок.

– Коробка с милыми рождественскими подарками летит вверх дном на втором брачном предложении в моей жизни.

Когда он медленно повернул голову, чтобы взглянуть на нее, они оба улыбались, и он сказал:

– Иди сюда. – И когда Бетти встала рядом, он повернулся спиной к подоконнику и оперся на него ягодицами, чтобы не упасть, затем, взяв ее руку, сказал: – Хочу, чтобы ты пообещала мне одно в качестве своего рода компенсации за нечестный трюк, который ты надо мной проделала.

– Что именно?

– Ты не уйдешь и не покинешь нас; ты не сбежишь к этой леди Мэри или как там ее величают. Ты говорила, что в прошлом месяце получила от нее письмо, в котором она пишет, что хочет купить дом, и недалеко отсюда, как я понимаю. У меня свои идеи относительно ее намерений. Старые люди всегда эгоистичны, а она – решительная старая колода, если таковые бывают; поэтому я хочу, чтобы ты обещала мне одно: какова бы ни была атмосфера внизу – при этом он посмотрел на пол, – ты не покинешь этот дом.

– О, Майк, какой жесткий приказ! Ведь когда я писала ей, я наполовину пообещала, что приеду погостить к ней на неделю-две во время своего отпуска.

– Этому нет препятствий. Проводи с ней хоть все свои отпуска, но считай своим этот дом. – Теперь Ремингтон-старший дернул ее за руки, привлек поближе к себе и, глядя ей в глаза, сказал: – Я не могу без тебя, девочка. Я оглядываюсь назад, и жизнь показалось пустой, пока ты не вошла в нее. Я не могу объяснить свои чувства: страстная любовь осталась в прошлом; то же можно сказать и о любви вообще; но я всегда особо полагался не на любовь, а на симпатию, и вот! Ты мне нравишься, девочка.

Когда Бетти, опустив голову, молча стояла перед ним, он поспешно зашептал:

– О, не плачь, не плачь. Но в какой-то степени приятно видеть, как женщина плачет из-за моих слов. Знаешь? Последней женщиной, которая из-за меня плакала, была моя мать. Ну, полно, полно. Вытри глаза, а то наш Джо увидит тебя и подумает, что мы уже поженились и что я хочу воспользоваться брачными привилегиями и принуждаю тебя к этому.

– О, Майк, Майк! – Она засопела, высморкалась, а затем добавила: – Кстати, я не пожелала вам счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, девочка!

– Счастливого Рождества, Майк! – Она медленно нагнулась к нему и прижалась своими губами к его губам, и на мгновение он стиснул ее так неистово, что она чуть не потеряла равновесие.

Спустя несколько секунд Бетти была уже на площадке и спускалась по лестнице. Он говорил раньше, что он еще мужчина, и из краткого объятия она пришла к выводу, что он действительно мужчина, да еще какой.

Она – дура. Да, дура! Она отказалась, может быть, от единственного шанса в своей жизни стать женой, хозяйкой дома… и находиться в крепких мужских объятиях.