Бетти взяла из кухни свой ужин, но вместо того, чтобы есть в столовой, принесла его в гостиную и ела, сидя у пылающего огня, рассматривая на протяжении всей трапезы елку.
На следующий год Мартин уже будет бегать вокруг нее; он будет играть на полу с поездами и автомобилями и строить кирпичные домики; в своих мыслях ее отношение к нему было совершенно ясным. Она любила ребенка, чувствуя даже порой, что он принадлежит больше ей, чем Элен. Если заботу и внимание считать основными критериями при определении родителей, то ребенок – ее. И все же она не сомневалась, что Элен любит его, по крайней мере, когда он счастливый и улыбающийся.
Окончив ужин, Бетти опять легла в кресло и стала смотреть вокруг. Сколько рождественских праздников провела она в одиночестве? Сколько – в домах других людей? На протяжении скольких рождественских праздников она испытывала все возраставшее чувство одиночества? Недавно Майк сказал, что «мы не можем быть Иисусами и любить всех». Он был прав, любить можно лишь одного человека. Существуют разные виды любви, но любовь, о которой она мечтала, которая была ей нужна, мог дать лишь один человек.
Бетти отчетливо вспомнила предпоследнее Рождество. Она находилась в коттедже своей кузины Кэтрин, испытывая страстное желание встретить кого-нибудь, кому она действительно нужна. Она не думала тогда: как хорошо было бы влюбиться, поскольку это было бы катастрофой. Но вот наступило еще одно Рождество, и ее положение стало катастрофическим.
Она заставила себя подняться и, медленно подойдя к камину, взглянула на свое отражение в висящем здесь круглом зеркале в золотом обрамлении. Ее волосы выглядели приятно; они были темно-коричневого цвета, жесткие и, как все жесткие волосы, вились от природы. У нее карие круглые глаза, не очень большие; нос прямой, но большой; лучшей деталью ее лица является рот, он тоже большой, а губы полные и красивой формы. Но эти крупные черты нуждаются в крупном обрамлении, и ее лицо выглядит слишком большим; но для ее фигуры оно не слишком большое, потому что фигура также крупная. Она ростом 1 м 75 см, да еще и широкая, и, что совсем плохо, эта ширина – мясистая. Но она не жирная. Нет; это она решила для себя: она не будет жирной; она следила за своим рационом и очень редко пила алкогольные напитки.
Да вот еще и имя – Беатрис. Оно звучит громоздко, заполняя как бы ее целиком; но оно подсократилось на «Бетти», а Бетти звучит по-детски, в ней никогда не было ничего детского.
Она на мгновение закрыла глаза, прежде чем отойти от зеркала, взять поднос и поспешно выйти из комнаты. Когда она открыла боком обитую зеленым сукном дверь кухни, то увидела, что Даффи дремлет на стуле у огня, поэтому она осторожно поставила поднос на край стола у двери; затем, потихоньку выйдя из комнаты, поднялась по лестнице и вошла в детскую.
Ребенок спал в своей кроватке. Он сбросил с себя одеяла, и его пухлые ноги лежали на них. Кулачок одной руки был сжат и вдавлен в щеку. Нагнувшись над ним, Бетти осторожно поправила одеяла, затем нежно дотронулась губами до его брови, и это пробудило в ее сердце боль, что всегда бывало, когда она дотрагивалась своим телом до его тела.
Поддав огня и поставив на место каминную решетку, она прошла в свою комнату. Комната была очень удобной, все было под рукой, и у нее возникло желание спокойно посидеть у камина, пока не вернутся девочки, а затем идти спать. Но есть же еще Майк. Он сидит там наверху, в одиночестве, возможно ожидая ее; ведь сегодня Сочельник, а в Сочельник никто не должен оставаться один.
Она разделила расческой волосы посредине. Она всегда причесывала волосы на прямой пробор, полагая, что это уменьшает длину ее лица. Вынув из ящика чистый носовой платок и брызнув на него несколько капель духов, она засунула его за манжету платья, затем вышла и поднялась по чердачной лестнице…
– Я думал, уж ты не придешь.
– Мне нужно было сделать пару дел.
– Но прошло уже полтора часа, как они ушли.
– Да, да, я знаю. – Бетти подняла брови и кивнула ему. – Но ведь нужно иногда помыться, переодеться, посидеть, посмотреть на себя, подумать.
Майк нежно улыбнулся, сказав:
– Заходи давай и располагайся. – Затем, подавшись вперед в своем кресле, он поджал губы, медленно кивнул головой, оглядев ее, и заметил: – Мне нравится, тебе это идет, подчеркивает твою фигуру. Знаешь, у тебя хорошая фигура.
– Как у верблюда… во всяком случае, так думают другие верблюды.
– Ха! Ха! Ха! – Его смех был заливистый и громкий. – Ты меня радуешь, Бетти, тебе это известно? Ты всегда меня радуешь, потому что у тебя есть дар смеяться над собой, а это бесценное качество.
– Да, я всегда готова поделиться шуткой.
– Да, девочка. Да, девочка. Иди сюда. Взгляни- ка. – Он указал на незашторенное окно. – Посмотри-ка на это небо там наверху. Видишь звезды. Чем не вид? Знаешь, было время, когда такой вид испугал бы меня, но не теперь, потому что я знаю, что рано или поздно буду где-то среди них.
– Надо же! А я-то думала, что вы не верите в Бога.
– А кто говорит о Боге? Бог не имеет к этому никакого отношения. Это не тот парень, которого ты и другие считают Богом.
– А откуда вы знаете, кого я считаю Богом?
– Я не знаю. – Он кивнул ей. – Но к этому вопросу мы вернемся в свое время… Почему ты не поехала с ними сегодня вечером?
– Потому что меня не пригласили. – Теперь она опустила перед ним голову.
– Все приглашены к Леви. Он хороший парень; у них приятная семья. Ты встречалась с ними.
– Да, да, я знаю, и они приглашали меня заезжать к ним в любое время, но… но это – вежливость своего рода…
– Но не в этой части страны. Если люди говорят «заезжай», значит, заезжай… Сыграем?
– Да, да, конечно.
Бетти принесла стоявший у стены небольшой столик и поставила его перед ним, после чего подняла верхушку покрытия и вынула из нижнего ящика колоду карт. Затем уселась напротив Майка и, начав тасовать карты, спросила:
– Завтра вы спуститесь вниз?
– Да, думаю, придется – рождественский обед и все такое прочее. Много никчемной болтовни; совершенно бессмысленной.
– Вам нужно чаще спускаться вниз; вы проводите здесь слишком много времени.
– А ради чего спускаться? И потом – что я могу увидеть из гостиной или столовой? А если я на втором этаже, то в лучшем случае увижу часть сада и подъездную аллею. Нет уж, здесь мое местожительство отныне и до конца дней.
– Не говорите глупостей.
– А кто говорит? Я не жалею себя, не подумай; здесь, наверху, иной мир; у меня две мастерские, ванная, спальня и вот это. – Он обвел рукой вокруг гостиной. – Что еще нужно?
– Вы слишком одиноки здесь наверху. – Она закончила раздачу карт, а он поднял свои карты и, взглянув на них, проговорил:
– Если человек не в состоянии выносить собственную компанию, ему трудно выносить чью-то еще.
– Вы отделяетесь от людей. Когда последний раз вы были на заводе?
Он закинул назад голову и задумался.
– Года два с половиной или три тому назад.
– Вас он больше не интересует?
– И да и нет.
– Что вы имеете в виду?
– По правде говоря, я хотел дать возможность Джо самому пошевелить мозгами, посмотреть, что он может сам; у меня не было желания сковывать его действия. Я хотел, чтобы он проводил в жизнь собственные идеи, а если бы я продолжал работать, наверняка сказал бы: «Послушай, так делается уже много лет и будет по-прежнему делаться и дальше», или что-то в этом роде. Мне пришлось бы продемонстрировать, кто остается боссом. Когда же я не работаю, я не теряю своего лица, если некоторые из его идей оказываются лучше моих.
Они смотрели друг на друга улыбаясь, и она медленно покачала головой и, подражая его голосу, произнесла:
– Вы – странный парень.
– Да, так говорили и раньше, девочка, я – странный парень. Для начала принеси-ка тот поднос. – Он указал на буфет. – Наступает Рождество, так что начнем, как положено…
Было уже половина двенадцатого, и за последние два часа Бетти трижды спускалась вниз – два раза, чтобы присмотреть за ребенком, и третий раз, когда она услышала, что девочки возвращаются. По этому случаю она вошла в кухню и, широко раскрыв рот, с одухотворенным взглядом произнесла: «Веселого вам Рождества!», – и все четверо повернулись, посмотрели на нее и хором ответили: «И вам веселого Рождества, мисс!». Затем все засмеялись, и она покинула кухню, чувствуя себя необычно счастливой.
