27. СВИДАНИЕ И ночь эта Будет богатой, И я Улыбнуться не прочь — Уж бронзовый якорь заката Бросает московская ночь. Мне ветер Приятельски машет, И, путаясь и пыля, Как зелием полные чаши, Шипят И кипят Тополя. Привет, Замечательный вечер! Прощай, Мой печальный порог! Я вышел. А ветер — навстречу И лег по-собачьи у ног… _____ Когда — собеседник небрежный — К нам радость заглянет на миг. Мы лучшие мысли и нежность Сливаем в девический лик. И в этот закат не случайно Мне машут радушным крылом Медлительная окрайна И мирный садовничий дом. О молодость, Где бы я ни был, О юность, Зимой и весной Со мною — Бубновое небо, И плотская нежность — Со мной! Сквозь смуту житейских вопросов. Сквозь пышные годы мои Прошли ароматные косы, Как две золотые струи. И может быть, в годы железа И я быть железным сумел, Чтоб в лад боевой марсельезы Мне девичий голос гремел. Как рад я, Что к мирным равнинам Так выдержанно пронес И мужество гражданина, И лирику женских волос… _____ Над крышей садовника — дрема, И дремлет садовник давно, Сугробы пахучих черемух Совсем завалили окно. Я скромностью не обижен И, встав на чужое крыльцо, За снегом черемухи Вижу Смеющееся лицо. Но чуток холера-садовник, Хоть видно и без труда, Как дышит и мирно и ровно Седая его борода… Пусть молодость — нараспашку, Но даже и молодость — ждет. Я жду. По знакомству дворняжка Меня в ожиданьи займет. Я жду и теперь, как когда-то. Но только прошу: «Не про-срочь! Ты видишь — Уж якорь заката Бросает московская ночь». Июнь 1926 28. НОЧНОЙ РУЧЕЙ Вот он! Слушайте и пейте. Вот он! Чей-то и ничей. Как серебряная флейта. Лег в песчанике ручей. Он течёт и балагурит. А на нем, ясна, чиста, Золотой клавиатурой Отразилась высота. Я застыл благоговейно, Очарован высотой, Надо мною муравейник, Муравейник золотой! Вот где чаянья сбылися: Ничего у пыльных ног, Только рюмки кипарисов Узкой скатертью дорог. И еще, Под шалью яркой, Да еще, В тиши и тьме, Чернобровая татарка, Синеглазая Этьме. Счастлив я И беззаботен! Но и счастье И покой Я, ей-богу, заработал Этой раненой рукой. Да, Я прожил не играя, Всё я знал: И плоть и кровь. Спой же песню, дорогая, Про счастливую любовь! Хлынет синяя улыбка, Захлестнет веселый рот, И серебряная рыбка Между губ ее мелькнет. Мне бы надо осторожней, Я запутался, ей-ей, В этом черном бездорожье Удивительных бровей. Эти чертовские веки… Этот чертов синий цвет! Но в каком, скажите, веке Был рассудочным поэт? Ноябрь 1926 29. СЛОВО ЕСЕНИНУ
…У людей, которым не по душе кипенье и цветенье отчизны, которые сами себя признают негодными для того, чтобы жить и работать, нельзя отнимать права умереть… М. Горький Красивым, синеглазым Не просто умирать. ………………………………. Он пел, любил проказы, Стихи, село и мать… Нам всем дана отчизна И право жить и петь, И кроме права жизни — И право умереть. Но отданные силой Нагану и петле,— Храним мы верность милой. Оставленной земле. Я видел, как в атаках Глотали под конец Бесстрашные вояки Трагический свинец. Они ли не рубили Бездарную судьбу? Они ли не любили И землю, И борьбу? Когда бросают женщин, Лукавых, но родных, То любят их не меньше И уходя от них. Есть ужас бездорожья, И в нем — конец коню! И я тебя, Сережа, Ни капли не виню. Бунтующий и шалый, Ты выкипел до дна. Кому нужны бокалы, Бокалы без вина?.. Кипит, цветет отчизна, Но ты не можешь петь! А кроме права жизни, Есть право умереть. 1926 |
