— Ну, как думаешь, Ярославич? — спросил он однажды сына, когда по чертежам они определили расположение своих полков и врага.

— Я думаю, надо стать лагерем, изготовиться, а к Юрьеву дозор послать.

— А почему б не выйти всем к Юрьеву да и копьем взять?

— Копьем крепость брать — потерь много будет, — отвечал княжич уверенно. — А дозор выманит их в поле. И на нас наведет.

— А если не пойдут они за дозором? — продолжал умышленно сомневаться Ярослав.

— Дозору надо учинить на глазах у города разграбление весей ближних, зажечь их. Надо разозлить рыцарей. И пойдут.

— Ин пусть по-твоему будет, — согласился Ярослав, хотя давно сам решил поступить именно так. Его радовала сообразительность сына. Но когда Александр попросился в дозор, князь решительно воспротивился:

— То не княжье дело — зверя заганивать, на то кличане есть.

Дозоры, посланные к Юрьеву, и впрямь столкнулись с рыцарями. Их и выманивать из крепости не пришлось. Рыцари, облаченные в железные латы с головы до пят, сами искали рати и, едва завидев русские отряды, ринулись на них. Дозоры, состоявшие из легковооруженных воинов, тут же были смяты тяжелой конницей рыцарей и в беспорядке стали отступать.

Получив о том весть, Ярослав позвал к шатру посадника и тысяцких.

— Ну, мужи, — обратился он к ним, — немцы вот-вот сюда притекут. Рыцари в железах, стрелы их не берут, копья тож, разве что топоры да палицы. Спиной мы в реку упираемся и, дабы рыцари нас в нее не сбросили, будем делать так…

Князь распорядился развести полки в стороны, а меж ними впереди поставить легкий заслон, которому вменялось не столько драться с рыцарями, сколько откатываться, заводя их меж полками.

— Отец, позволь мне в заслон, — попросился Александр.

Ярослав насупился, прикрыл глаза косматыми бровями, спросил:

— Что на тебе?

— Бахтерец, — Александр радостно распахнул шубу, почувствовав колебания отца. — Железо доброе, батюшка, копье не возьмет.

— Копье?! — рассердился князь, всячески скрывая свою обеспокоенность просьбой сына. — Тебе не драться надо, а откатываться. Понял?

Александр понял, что отец уже согласен, и не мог скрыть своей радости.

— Батюшка, я знаю. Не беспокойся. Покачусь как колобок.

— Ладно, — согласился наконец князь. — Станови свою дружину в заслон, а ко мне пришли двух твоих самых преданных милостников.

— Зачем? — удивился Александр.

— Ты слышал веление? — повысил голос князь.

Княжич повернулся и бегом побежал к своей дружине, искренне сожалея о своем праздном вопросе: на рати время скоротечно и поэтому расспрашивать князя о пустяках глупо.

Увидев бегущего княжича, дружина по знаку Ратмира тут же села вся на коней. Лишь Ратмир дожидался господина, подержать ему стремя.

— Где Савка? — спросил княжич, подбегая.

— Я здесь, Ярославич, — отозвался Сава-летун из конного строя.

— Живо к князю! И ты тоже, — сказал Александр Ратмиру.

И Сава и Ратмир перетрусили: Сава за всю жизнь ни разу не разговаривал с князем, Ратмир на своей шкуре испытал уже любопытство этого высокого лица.

— А зачем? — невольно вырвалось у Ратмира.

— Ты слышал веление? — цыкнул княжич и только потом понял, что повторил и слова, и интонацию отца.

Сава тронул было коня, но его осадил окрик княжича:

— Куда?! Князь пеший, а ты к нему на коне?!

Сава смутился, спрыгнул с коня, сунул кому-то повод и побежал догонять Ратмира. «Неужто тысяцкий князю нажалился?» — тревожился Сава. Тревогу Савы нетрудно было понять: перед уходом на рать он был поставлен в тысячу Яневича. Но хотелось Саве воевать в дружине княжича. Улучив час, он и попросил Александра, и тот, не раздумывая, забрал летуна к себе. И вдруг вызов к князю…

«Ох, нажалился тысяцкий! Ох, господи, что ж это будет!»

Они добежали до княжеского шатра, но к князю подходить побоялись. Он был в окружении тысяцких и отдавал им последние распоряжения. Дружинники решили, что князю пока не до них.

Едва тысяцкие разошлись, они подошли, низко поклонились князю. Ярослав осмотрел их придирчиво, особенно, видать, Сава ему не приглянулся — мал ростом, тщедушен.

— Наперво запомните, — заговорил князь, не спуская с них тяжелого взгляда. — О том, что сейчас я вам прикажу, не должен ведать никто, кроме вас. Уразумели это?

— Уразумели, князь, — выдохнули дружинники в страхе.

— Так вот. Ежели в сем бою с княжичем что случится, лишу вас обоих жизни. Будьте с ним рядом. И за него костьми ложитесь. Ежели кто из вас голову сложит за княжича, пусть покоен будет, его семью щедротами не оставлю. Одарю по-княжески.

— Спаси бог тебя, князь, — молвил наконец Сава. — За щедроты твои.

— А ты что, язык проглотил? — спросил князь Ратмира. — Чего супишься?

— Я за княжича и без твоих даров, Ярослав Всеволодич, живот положу, — ответил Ратмир, ощутив вдруг в груди ледяное спокойствие.

— Без даров, сказываешь? — князь приблизился к Ратмиру, сверля его взглядом. Но Ратмир не опустил глаз. — Ну ин ладно, — сказал Ярослав. — Поверю. Но помните, животы ваши в ваших же руках. Ступайте.

Они бежали назад, и Сава повторял испуганно:

— Ох господи, страху-те натерпелись. Страху-те!

— Не ной, — отвечал ему Ратмир, — да не болтай. Из-за твоего языка мне своего лишаться неохота. Слышишь?

— Да что ты? Как можно?

Чтобы отвлечь Саву от страшных мыслей, Ратмир спросил:

— Как крылья-то новые? Сотворил?

— Сотворил, — обрадовался Сава. — Хвост уж зачал, по-новому его строю, не как тот. Уж после рати всенепременно перелечу через Волхов.

Когда они подбежали к дружине, главная ударная сила — полки новгородские уже заняли обусловленные позиции, пора было выдвигать заслон.

Княжич привстал в стременах, обернулся к дружине, с восторгом следившей за ним, махнул правой рукой, крикнул, растягивая слова:

— Дружина-а-а, за прапором… Впере-ед!

Ратмир мчался у правого стремени княжича, крепко сжимая дрожащее древко. Прапор туго бился на морозном ветру. К Ратмиру были приставлены еще три дружинника, готовые в любой миг подхватить древко, если Ратмир будет убит.

Дружина на ходу раздавалась вширь, занимая пространство меж полками.

Едва русские выстроились, следуя плану князя, как из-за леска показались жалкие остатки дозора. Не более дюжины конных, беспорядочно рассыпавшись по полю, мчались к своим.

Навстречу им с правого крыла поскакал дружинник, посланный князем. Он что-то кричал, махая руками. И по тому, как отступающие устремились на крылья русских войск, Александр догадался, о чем кричал им посыльный князя. «Молодец. Мудр муж», — подумал про отца княжич.

Испуганный, растрепанный дозор, налетев на заслон, мог смутить воинов своим страхом перед рыцарями. Князь понял это и предотвратил.

Ожидать было трудно, волнение нарастало с каждом мгновением, а рыцари не появлялись. Беспокойство людей передавалось коням, они нетерпеливо копытили мерзлую землю, приплясывали, порываясь в бег.

Александр, велев милостникам не сопровождать его, рысью поехал перед дружиной, повторяя для всех:

— Не отходить до удара. Отходим, лишь сломав копья, мужи.

Если бы этот приказ слышал сейчас князь, он бы, наверно, вмешался, и не потому, что бессмысленно было легкой коннице пытаться остановить тяжелых рыцарей, а потому, что удар должен был принять его сын. Князь скорее бы рискнул полком, чем наследником.

А приказ этот пришел в голову самому княжичу, испугавшемуся вдруг, что немцы раскусят хитрость русских, если заслон побежит без сопротивления. Надо хоть раз ударить копьями.

Рыцари явились не по одному, а почти все сразу поднялись из-за пригорка. Сильные кони, несшие не только закованных в железа седоков, но и свои доспехи, бежать быстро не могли. Именно это и позволило разгромленному дозору далеко оторваться от преследователей.

Увидев русское войско, рыцари не стали останавливаться — настолько были уверены в успехе, — а начали на ходу перестраиваться. Края приотстали, а центр, над которым развевалась широкая хоругвь с крестом, выдался вперед. Образовался огромный клин, который острием своим должен был рассечь русских на две части, а крыльями своими смять и растоптать их.