— Слушаюсь, князь, — вытянулся посол.

Когда посол и течец вышли, Ярослав молвил сынам:

— Ну, головушки золотые, едем на стол Новгородский садиться.

— Тяжело тебе будет, батюшка, — отвечал Федор.

— Почему мне? — удивился князь. — Вам. Вам, дорогие мои, сидеть придется там. Осужу супротивников — и в поход. А вы — наместниками.

Заметив, как обескураженно переглянулись сыновья, князь успокоил:

— Ничего, дети. Из легкой младости легкие князья выходят. А у вас отрочество — дай бог выдюжить. А выдюжите да вокняжитесь — вам цены не будет.

На следующий же день после крестоцелования князь с посадником занялись супротивниками своими. Из поруба притаскивали их к князю по одному, и он с великим тщанием и жестокостью выпытывал все об их вине. Жаждал выведать Ярослав и самое главное — куда от смутьянов ниточки тянутся, чтобы пресечь их, вырвать с корнем.

Помогали в этом князю три здоровенных палача, мастера заплечных дел.

Признавались истерзанные, избитые, что связаны были с немцами да литвой. Не думали, что признаниями своими сами себе выносят смертный приговор.

Только над четырьмя смиловался князь, молодости их ради. Даровал им жизнь, перед тем ослепив двух, а двум языки вырвав, чтобы не болтали лишнего. Темной ночью вывезли мертвых и бросили в общую могилу, которая вырыта была близ церкви Двенадцати Апостолов и куда свозили умерших от голода.

Для вече князь заготовил ведомость, в которой подробно освещалась связь изменников с немцами и литвой. И отныне Ярослав был тверд как никогда в мысли, что не бояре на него, а он на них давить станет вместе со всем народом, ибо опозорило себя пред миром сословие боярское изменой Русской земле.

Отныне чувствовал себя Ярослав в Новгороде, как в вотчине своей. И хотя город находился в бедственном состоянии, князь был полон замыслов и рвался на рать. Чтобы спасти город от голодной смерти, князь тайно послал течцов своих к немецким купцам, велев звать их с хлебом в Новгород, обещая снижение пошлин и всякую помощь. И особо было наказано упирать на выгоду великую, пред чем еще с сотворения мира ни один купец устоять не мог.

Сам же Ярослав со своей дружиной пошел на Михаила, мстить за свои унижения, а главное — пограбить жита и овощей во владениях князя черниговского. Взял с собой в этот поход Ярослав и старшего сына своего, Федора: пора привыкать отроку к звону мечей, к свисту стрел.

Княжича Александра, слезно просившегося на рать, князь не взял.

— Ты останешься за меня. Тебе судить, тебе миловать. Не роняй же чести гнезда нашего.

Остался княжич Александр, а первым советником его стал кормилец.

В один из погожих дней приехал от владыки Спиридона служка звать княжича на владычный двор.

— Это зачем? — поинтересовался Александр.

— Новости есть у архиепископа для тебя важные.

— Поедем, — оборотился княжич к кормильцу.

Но служка тому не дал и рта раскрыть, молвил поспешно:

— Владыка желает беседовать с княжичем с глазу на глаз.

— Ну что ж, — пожал плечами Федор Данилович, — езжай один. Токмо захвати с собой отроков оружных, да и сам бахтерец надень.

Велев Ратмиру готовить коней, Александр отправился в свои покои переодеваться. С мечом ехать к владыке он счел неприличным, но и безоружным уже быть не привык. Поэтому он поступил, как его отец в таких случаях, надел пояс с маленьким острым кинжалом.

Зато Ратмир постарался: и себя, и всю охрану вооружил до зубов. Под самое жало длинного копья Ратмир укрепил голубой прапор Александра. Княжич, увидев над Ратмиром прапор, нахмурился:

— Это еще зачем?

— А как же, — удивился Ратмир, — ты, чай, князь, наместник. Чтоб издали было видно, кто едет.

— Мы ж не на рать скачем.

— Ох, не зарекайся, князь.

Станила, державший княжичу стремя, засмеялся. Ратмир понял, что княжич хоть и недоволен прапором, но ехать с ним разрешает.

Александр привстал в стременах, осмотрел свой отряд, приказал:

— Держаться кучно. Не растягиваться. Ежели с кем что случится, одного не бросать. Побежали.

Ратмир скакал стремя в стремя с княжичем. Александр нет-нет да и поглядит вверх на двухвостый свой прапор. Тугое хлопанье его наполняло сердце гордостью и отвагой, и Александр с благодарностью думал про слугу: «Молодец, что догадался».

Город встретил их почти пустыми улицами. Голы и неприютны были паперти церквей на Ярославовом дворище, кишевшем ранее нищими и юродивыми.

Голод в первую очередь расправился с ними. Особенно непривычно было видеть безлюдье на торгу. Редкие прохожие смотрели на конный отряд настороженно и неприветливо.

Проскочив через Великий мост, отряд через Пречистенские ворота въехал во владычный двор.

— Ждите меня здесь, — велел Александр, спрыгивая с коня.

Он не спеша, с достоинством направился к высокому крыльцу. Ратмир, передав прапор Станиле, догнал княжича.

— Ты куда? — нахмурился Александр.

— С тобой. Чай, не забыл, как нам от ворот поворот здесь был.

Ратмир вместе с княжичем поднялся на крыльцо. Там встретили их два служки, низко поклонились княжичу:

— Архиепископ просит наместника в свои покои.

— Я жду здесь, — шепнул Ратмир. — Если что… Я у двери.

Оставшись на крыльце под навесом, Ратмир прошелся туда-сюда, потом помахал рукой Станиле, мол, будьте наготове.

Архиепископ Спиридон был могуч и велик сложением. Седые, белые волосы резко оттеняли темную кожу лица. Был он без митры, но в рясе и с крестом на груди.

— Спаси бог тебя, дитя мое, что отозвался ты на зов немощного старца.

«Это ты-то немощный, — подумал весело княжич. — Туру рога своротишь».

Спиридон подошел, перекрестил отрока, склонившегося в приветствии, и поднес к лицу его ручищу для поцелуя. Княжич словно и не заметил этого движения, поднял голову и спросил:

— Зачем звал, владыка?

— О-о, узнаю гнездо Ярославово, — сказал Спиридон более с оттенком похвалы, чем осуждения. — Сразу к делу, ни слова лишнего.

Архиепископа не обидело поведение юного наместника. Слишком уж надоело ему лицемерие окружающих, и поэтому искренность княжича тронула сердце старика. Спиридон сел к столу, пригласил Александра.

— Благодарю тебя, владыка. Я постою, — отвечал с достоинством княжич.

Отказ можно было понимать двояко: уважение к старшему или желание поторопить с делом. И это отметил про себя архиепископ как признак ума и мудрости. Помолчав, Спиридон спросил:

— Тебе известны, сын мой, причины ссоры отца твоего Ярослава Всеволодича с князем Михаилом Черниговским?

— Известны, святой отец.

— И аки мнишь ты, дитя мое, есть ли корысть от этой распри? И кому?

— От распри меж русичами корысть может быть токмо поганым.

Белые густые брови Спиридона взвились в удивлении вверх.

— Истину глаголешь, сын мой. Великую истину, — обрадовался владыка. — Ибо то же самое молвит митрополит Кирилл в грамоте, кою прислал мне он из Киева.

Спиридон умолк, подталкивая тем отрока к вопросу. Но княжич молчал. И это понравилось владыке: не суетлив.

— Митрополит хочет поспешествовать в примирении князей, — продолжал Спиридон, — и меня к тому склоняет.

И опять он сделал паузу, и опять Александр промолчал.

— Я мню, дело сие вельми тяжкое, но небезнадежное, — вздохнул владыка. — Надо замирить их. До распри ли ныне, коли другой год жито не родит? Коли град наш несчастный при последнем издыхании? К братолюбию звать надо, к братолюбию, сын мой.

Спиридон истово перекрестился, обратя очи к небу.

— Всех, всех, дитя мое, звать надо, не токмо князей.

— Голод, святой отец. А в голод люди звереют, им не до братолюбия.

— Ведаю, сын мой, ведаю. Но душа смириться с тем не хочет. Аки мнишь ты — можно примирить князей Ярослава с Михаилом?

— Сие не ведаю, святой отец, ибо всего лишь наместник я. Но думаю, пусть мирит тот, кто ссорил их.