Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Он хотел подняться навстречу великому князю, но тот рукой махнул: сиди, — и, подойдя, опустился рядом.

— Мне как сказали — Звонец прискакал, я понял — беда. Говори, какая?

— Ты уж прости, Ярославич, что от меня одни беды идут.

— Эх, Миша, если б от тебя, я б давно с ними управился. Тебя б в поруб, и бедам конец. Что там стряслось?

— От великого хана к тебе какой-то родственник едет по прозвищу Китат, велено встретить, как хана.

А из Золотой Орды Андрея Ярославича ко двору требуют, кабы не казнить.

— Не каркай, — оборвал Мишу Александр. — В Золотую Орду сам с ним поеду. Уговорю Сартака, он мне не откажет.

— Сартака убили, Ярославич, — тихо уронил Звонец.

— Как?! — отшатнулся князь от Миши. — Кто?

— Откуда мне знать, — пожал тот плечами. — Ездил в Каракорум, а на обратном пути был убит. Вот и все, что мне известно. Но мню я, без руки великого хана сие не обошлось.

— Нет-нет, Миша, того не может быть. Менгу в великие ханы Батый возвел, не мог он так «отблагодарить» — убить сына.

— Эх, Ярославич. Чем выше стол, тем более кривды. Может, на то и убил, чтоб уж некого было благодарить.

«А ведь, пожалуй, он прав, — думал Александр, полнясь тревогой. — Как было с Сартаком наладилось… И вот те на, опять тьма и туман впереди. А тут еще этот родственник хана».

— Ты что-то молвил, Миша? — спросил Александр, отрешаясь от мыслей черных.

— Я спрашиваю, когда к столу своему потечешь?

— Завтра. Выедем чуть свет. Светозар, распорядись одарить послов щедро, проводить с честью. Но о наших заботах ни слова им. Вызови с пира мне Пинещинича и Елевферия Сбыславича. Велю им готовиться, поедут со мной.

XXIX

ЧИСЛЕННИКИ

За неделю до своего приезда Китат прислал человека сказать великому князю, что скоро в гости к нему жалует со всем своим двором и своими женами. Знатный татарин предупреждал о своем приезде не напрасно: пусть-де великий князь готовит пышную встречу и подарки посланцу великого хана. Об этом гонец ничего не сказал, но Александр уже знал алчность татарскую и догадывался о причине столь раннего предупреждения.

Подарки велел готовить, а о встрече думать не стал. Сама мысль о торжественном въезде татарина во Владимир кощунственной была. Александр догадывался: Китат не с добром едет, со злым делом, — и встречать его колокольным звоном и хоругвями значило унизиться русскому духу до крайнего предела.

— Верно, Ярославич, — поддержал его митрополит. — Пусть тело наше терзают коршуны ненасытные, но душ наших да не пожнут вовеки.

Китат явился во Владимир вскоре после троицы, в город въезжать не стал, а остановил кибитки свои за Клязьмой на лугах. Там и корму для коней достаточно и, что не менее важно, он у всего города на виду. Это тоже хорошо — быть бельмом на глазу у русичей.

Свита у него оказалась немалая, русские князья, бывало, с таким числом людей на рать хаживали. А тут «гость» целый полк привел.

И, глядя из дворца туда, вниз за Клязьму, на скопище кибиток татарских, хмурился Александр Ярославич, мрачнел от предчувствий недобрых. Еще в Каракоруме говорил ему русский пленник Кузьма, что татары уж Китай переписали и другие страны, как бы на Русь с тем же не явились. Перепись сия нужна им, дабы обложить каждого живого человека данью, будь старец он дряхлый или младенец новорожденный. Не с тем ли и Китат пожаловал?

Вскоре еще посыльный от Китата явился, предупредив, что гость высокий едет через Золотые ворота ко дворцу великокняжескому.

«Эк его пучит от спеси-то, — подумал Александр. — Не в ближние Волжские, а в Золотые ему захотелось въехать, эдакий крюк дать. Думает, у Золотых встречу его обязательно. Ничего, и без меня доедешь до сеней».

Все же Светозару велел встретить татарина у крыльца и пригласить в сени с возможным уважением и почетом.

Китат явился в сени со своей свитой, взглянул испытующе на Александра, сидевшего на стольце, прошел к лавке, сел, шумно вздохнув.

— Как доехал? — спросил Александр, блюдя восточный обычай.

— Доехали хорошо, князь, — отвечал Китат. — Вот встретили нас… — И умолк многозначительно.

Но Александр, словно не поняв намека, сказал:

— Для встречи посланца великого хана приготовили мы подарки. — И указал в угол, где горкой высились меха. — Прими и не держи сердца на нас.

Китат даже не взглянул на подарки и не поблагодарил князя — привык к подношениям.

— Ты знаешь, князь Александр, с чем я прибыл к тебе?

— Скажешь — узнаю, — отвечал князь, слабо надеясь услышать другую причину, а не ту, что ему в голову пришла.

— Великий хан, — начал торжественно Китат, — поручил мне переписать весь твой народ.

«Так и есть, — подумал Александр. — Начинается худшее. Господи, укрепи нас».

— Тебе, князь, надлежит дать нам людей твоих, — продолжал Китат, — которые бы не только указывали города и веси, но и жизни наши берегли. И наказать людям твоим ты должен, что того, кто на нас меч подымет, смерти предавать. Только так и мы и ты сможем исполнить волю великого хана.

Александр кивнул утвердительно, но прикрыл ненадолго глаза, дабы татарин не прочел в них истинного настроения князя.

— Ну что ж, — заговорил, собравшись с силами. — Веление великого хана исполнять будем.

Как исполнять, он не знал еще, но что Русь будет противиться переписи — в этом был уверен.

— Налагать дань будем на каждого человека, — продолжал разъяснять Китат. — То немного, за год гривна всего. Обложим и каждый дым, ловчие будут платить с лука, смерды с каждой сохи и от снопа все десятое, и от меда, и от коров, и от коней. Все десятое, разве это много, князь?

— Немного, если на пальцах честь, Китат. А в жизни будет разор моему народу.

— Это почему же? — усмехнулся татарин.

— Ежели у смерда семеро по лавкам, да за каждый рот по гривне, да с дыма, да с сохи, да десятое… Ему от такой дани лучше себя в рабство продать. А еще ж и мне платить надо.

— Хе-хе, — засмеялся Китат. — Заставляй их хорошо работать, будет и великому хану, и тебе останется.

— А смерду? Смерду что останется?

— Смерду — его рало и пашня, каждому бог свое дает. Одному меч, другому власть, третьему рало. Разве я тебя учить должен, князь? — спросил Китат с раздражением. — Разве мне легкая работа впереди, — переписать весь твой народ, обложить и исчислить дань?

— Хорошо, Китат, — нахмурился Александр. — Когда начать думаешь?

— Сразу же как дашь мне людей.

— А у тебя разве мало?

— То мои численники. Их дело счет вести, а твои станут охранять их. И еще одно дело, князь. Ты помнишь, когда в Каракорум ехал, где коней менял?

— Помню. В ямах.

— Вот это ж будем и на Руси устраивать. На дорогах промеж городов построим ямы, коней станешь держать на них, смердов, чтоб ямскую службу правили.

— А разве ты не видел, Китат, едучи по Руси, что стало с ней? Некому ни поле орать, ни по ямам службу править.

— Ничего, князь. Народ — трава, дождь польет, солнце взойдет, нарастет другой. Хе-хе.

«Всё, как у хана, и приговорка даже», — подумал с горечью Александр.

И началось исчисление русского народа, дабы никто не был обойден данью, от которой теперь спасти человека могла лишь смерть одна. Впрочем, священнослужители данью не облагались. Великий хан знал, что делал, отрывая церковь от народа. Теперь, ежели мизинные люди против Орды поднимутся, церковь не поддержит их. А ведь верующие без благословения и на рать не пойдут: неосвященный меч да не сечет. Нет, хитер Менгу оказался, хитрей, чем думал о нем Александр Ярославич.

И баскаки, прозвище получившие от татарского слова «баска» — что «дави» означало, начали рьяно давить Русь, выжимая из нее все возможное ее достояние, высасывая пот и кровь, обращенные в золото и серебро, дабы в далекой ханской столице елось и пилось слаще, спалось мягче, высилось выше неба бездонного.

И всем тогда невдомек было — и русским и татарам, что излишеству сему предел грядет, ибо неправедное само в себе погибель таит. Лишь своим потом сотворенное всегда живо и бессмертно.

117
{"b":"173882","o":1}