Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Поход на Орден будет, даже без меня. Заеду в Тверь к Ярославу, он вместо меня поведет вас.

— Ярослав — не Александр, — усмехнулся Товтивил.

Но князь не принял шутки, напротив, нахмурился.

— Все равно наш корень. И потом, новгородцев поведут посадник Михаил Федорович с тысяцким Жирославом, воины добрые.

— Когда думаешь выезжать?

— Сей же час. Попрощаюсь с молодыми, и в путь.

— Но мой конь… — сказал Миша Звонец, — передохнуть бы ему.

— Коня свежего дадут. Товтивил, прикажи самого лучшего выбрать.

— Хорошо, Ярославич, но все же, может, с утра, куда ж на ночь глядя?

— Нет, нет. Мне еще в Новгород заезжать, распорядиться. Каждый час дорог.

XLI

КНЯЗЬ ЕДЕТ ПО РУСИ

Впервые в жизни Александр Ярославич скакал все дале и дале от ратного поля. И хотя он в подробностях рассказал брату Ярославу, как и что надо делать в походе, как осадить крепость, как пробивать пороками стены, его не оставляло чувство беспокойства и вины перед союзником. Да и перед собой было неловко, словно он и впрямь бежал рати.

Но что делать? В княжествах, подвластных ему, случилось страшное и непоправимое — народ восстал против откупщиков-бесерменов и перебил их. Чем ответит на это Золотая Орда вкупе с ханом Берке? Что предпримет великий хан Хубилай? Ведь это его, Хубилая, ставленники, и эти откупы его же затея. Сразу же после исчисления народа русского великий хан стал продавать право сбора дани на Руси богатым мусульманам — «бесерменам», избавляя тем самым себя от лишних хлопот.

Купивший такое право — откупщик начинал столь рьяно выколачивать дань из народа, что очень скоро превращал людей в нищих. Обнищавшему не только нечем было платить, но и есть было нечего. Откупщик давал в рост деньги, а поскольку должник не мог рассчитаться, то незамедлительно продавался в рабство. Такой откровенный и беззастенчивый грабеж покоренной страны не мог продолжаться долго.

И грянул на Суздальщине набат, поднявший весь черный измученный народ на бесерменов. Но волна возмущения сколь быстро взметнулась, столь скоро и погасла, уничтожив насильников.

И, когда великий князь въехал в свой стольный город Владимир, все было тихо и мирно. Копошились под плетнями куры, мычали телята, бегали голопузые ребятишки, тащились в гору телеги на торг. Александру, не однажды видевшему возмущение мизинных с набатом, пожарами и резней, такая тишь была в диво. Он косился вопросительно на Мишу Звонца, ехавшего рядом. Тот, догадываясь, о чем думает князь, оправдывался:

— Сам дивлюсь, Ярославич.

Явилась слабая надежда: «Может, обошлось все, может, Миша приврал со страху».

Но и эта надежда вскоре сгасла. Сразу по приезде отправился Александр под благословение митрополита Кирилла, и тот подтвердил: да, все было именно так, с набатом и полным истреблением баскаков-откупщиков.

Дабы хоть как-то отвлечь Александра от мрачных дум, Кирилл, улыбаясь, сообщил:

— Сказывают, один из них в Угличе уцелел. И как, думаешь? Попросился, чтоб окрестили его перед смертью. Ну, русичи уважили, мол, как откажешь казнимому. Окрестили поганого. А там и смекнули: грех единоверца губить неоружного. И отпустили живого.

Видя, что Александр не склонен к шуткам, Кирилл спросил:

— Что думаешь деять, сын мой? Не мстить, надеюсь?

— О какой мести молвишь, владыка? И кому? Смерду замордованному? У меня ныне одно в мыслях — отвести рать татарскую от Руси. Татары сию резню так не оставят.

— Кто знает, кто знает, — вздохнул митрополит и открыл ларец, стоявший на столе. — Вот прочти-ка, сын мой, что мне епископ Митрофан из Орды пишет в грамоте.

Год назад стараниями великого князя и митрополита была основана в Сарае православная епархия, куда епископом рукоположен был Митрофан. Не столь его чина ради, сколь ради отменного знания татарского языка и обычаев, а также ума недюжинного, природной смекалки и умения разобраться в придворных веяниях и даже замыслах царственных азиатов.

— Чти, мой сын, то, что я ногтем отчеркнул, — сказал митрополит, подсовывая князю грамоту. — Остальное наших треб касаемо.

Митрофан писал: «… А великий хан Хубилай перебрался ныне со двором еще далее — в страну Китайскую. И хан Берке сбирается от него отложиться, не по душе ему, что дань русская мимо его носа в Пекин течет…»

— Смекаешь, сын мой, — заговорил митрополит, заметив, что Александр прочел отчеркнутое, — смекаешь, куда клонится? Хубилаю за эти смертоубийства надо рать на нас слать. Далеко. Повелит хану Берке, тот у Руси под боком. Но послушает ли его Берке?

— Ты хочешь сказать, владыка, что для Берке эта резня выгодна?

— Разумеется, сын мой. Ведомо, вслух он так не скажет, но в душе, я уверен, он рад случившемуся. Хотя и может пойти ратью, дабы пограбить и ополониться.

— Что грабить у нас? Откупщики все повытрясли.

— Вот и я днями Митрофану грамоту отослал, что-де оголена Русь вконец, дабы мысль эту он вбил в башку ханскую.

— О-о, святой отец, — улыбнулся наконец Александр с облегчением. — Как и благодарить мне тебя, не ведаю.

— Благодари не меня, сын мой, — всевышнего. Ибо он и мыслями и деяниями нашими володеет. А дело твое ныне одно — ждать. Наберись терпения, сын мой. Мню я, позовет тебя Берке в Орду, вот и жди и сердцем укрепляйся на прю с ним.

— Сидеть и ждать не могу, владыка. Поеду в Переяславль, в Ростов, посмотрю, что там натворили русичи.

— Езжай, сын мой, езжай, управляйся с землей своей, а я буду молиться за твое благополучие. Коли что из Орды будет, велю сыскать тебя.

— Токмо не посылай Мишу Звонца, владыка.

— Что так?

— Да уж стар он, да и несладко ему худые вести мне возить. Пусть отдыхает.

Первым делом направился Александр Ярославич в родной Переяславль. Ехал дорогой, знакомой с детства, было и грустно и сладко на душе от воспоминаний. На полях, отливая золотом соломы, высились копны снопов, прямо из-под копыт выпархивали выводки жировавших перепелок и медленно тянули над землей, словно маня за собой ловчего. Ловы! Господи, когда ж это было? Кажись, сто лет не держал он на руке ястреба, не истягивал тугую тетиву лука, не пускал стрелу каленую вслед лениво летящей птице. Все минуло, кануло безвозвратно и уж кажется сном далеким и счастливым.

Ах, отрочество, сколь прекрасно ты с высоты преклонных лет! И радостно, что озарило ты ранние годы, и грустно, что было мимолетно, как весенняя радуга.

Переяславль встретил своего повелителя настороженно, народ не знал, с чем пожаловал великий князь. За недавнюю расправу над баскаками ждали грозы княжьей. Кое-кто наладился в леса бежать.

И вдруг слух на торге, что-де великий князь заказал молебен в Преображенском соборе, дабы всевышний поспешествовал русскому полку в ратоборстве с тевтонами. В тот день народу привалило к собору тьма, но внутрь попали лишь именитые. Остальные молились на улице, слушая доносившееся из собора пение.

Сорока на хвосте унесла в Ростов, в Углич, Ярославль и далее весть, что-де великий князь с миром и молитвой по Руси едет, дары принимает, судит по справедливости, а о бесерменах убиенных и не поминает, словно их и не было.

И уж Ростов принимал дорогого гостя с великой приязнью, с хоругвями, с колокольным звоном, как победителя. Князья Борис и Глеб закатили пир в честь такого события.

Что двигало Александром Ярославичем в этой поездке по родной земле? Желание ли увидеть своими глазами, что натворили баскаки? Или предчувствие скорого конца гнало его по Руси — взглянуть последний раз на ее измученный лик, укрепиться сердцем к предстоящей встрече с ханом. Кто знает? Поди угадай…

XLII

ПЛОДЫ ПОБЕДЫ

Едва ль не в один день явились два течца во Владимир, явились с разных сторон и с разными вестями.

Первым прискакал течец из Новгорода с доброй вестью: побитые Миндовгом и русским полком рыцари алкают мира, прислали посольство на Городище. Посадник и наместник Дмитрий, которому только что девять лет минуло, звали великого князя: «… Приезжай ряд с латинянами чинить, дабы победе нашей славное окончание утвердить».

129
{"b":"173882","o":1}