На этот раз все обошлось хорошо. Тави в объятиях осьминога всплыл на поверхность, и тут я увидел заключительную часть охоты. Ронго схватил клюв осьминога, оторвал его от груди брата, и… меня замутило от страха и отвращения: мальчишка впился зубами в хрящ между огромными глазами страшилища. Мгновенно щупальца осьминога отстали от тела Тави, и он поплыл к берегу, часто оглядываясь и разговаривая с братом, как будто ничего особенного не случилось. Эти ребята всегда вызывали во мне чувство завистливого восхищения. Они плавали, как рыбы, акулы были для них вроде злых собак, от которых не так уж трудно отбиться или перехитрить. Но победа над осьминогом неизмеримо подняла Тави и Ронго в моих глазах.

Отдохнув на рифе, братья поплыли опять на розыски. На этот раз приманкой был Ронго. Так, чередуясь, они добыли еще двух небольших осьминогов. Когда мы вылезли на риф отдохнуть, Ронго ткнул меня пальцем в живот и, скаля белые зубы, показал глазами на воду. Брат его стал что-то быстро объяснять мне, наверное, уверяя, что ничего страшного и опасного нет в этой пустяковой охоте.

Я кивнул, давая понять, что сам проделывал не такие штуки, и как можно беззаботней улыбнулся, хотя мне было, по правде сказать, не до улыбок. Живой осьминог, выглядывающий из своей засады, был так мало похож на те оранжево-серые существа, что безжизненными комочками лежали у наших ног.

Тави и Ронго, издав радостные крики, попрыгали в воду и принялись за поиски. Они, как мне показалось, необыкновенно долго разыскивали подходящий экземпляр, совещаясь и отвергая мелочь. Им хотелось найти для меня достойного противника — ведь я был больше их ростом и казался сильнее.

Эти подводные егеря выследили наконец нужную дичь и, одобрительно улыбаясь, кивали головами, сидя на рифе. Они уже разозлили осьминога, проплыв несколько раз над трещиной. Пришел мой черед. Все было необыкновенно просто, по их понятиям: каждый мальчишка на островах проделывал это несчетное количество раз просто так, для забавы.

Я нырнул к расщелине, закрыв глаза и прикрыв их рукой, как делали Ронго и Тави. Возле самого дна что-то туго, как резиновым жгутом, перетянуло мне руку повыше локтя, затем сдавило шею, грудь. Я испугался до ужаса. Не прошло и нескольких секунд, а мне уже не хватало воздуха, я задыхался. Схватив щупальце спрута, я попытался его оторвать, а оно придавило мне пальцы к ребрам так, что что-то хрустнуло. Потеряв счет времени, закусив губы, я вырывался. Одну руку мне удалось немного освободить, я ухватился за что-то скользкое, плоское. Попав в объятия осьминога, я закрыл глаза, теперь же я открыл их и увидел отвратительную голову с огромным клювом и большими человечьими глазами. Чудовище смотрело на меня пристально и насмешливо.

“Что, попался?” — говорил этот взгляд.

Нащупав ногой скалу, я стал отталкиваться от нее, но осьминог так сдавил меня, что я едва не раскрыл рот, чтобы закричать в воде. А Тави и Ронго все не было. Я чувствовал, что теряю сознание, что сейчас мои легкие наполнятся водой.

Осьминог беззвучно хохотал мне в лицо, нагибаясь все ниже, ниже…

Больше я ничего не помню.

Очнулся я на рифе. Как из непроглядного мрака возникли передо мною две коричневые фигурки. Они застыли, стоя надо мной. И вдруг запрыгали, захохотали, стали меня тискать, поднимая на ноги. Но я еще долго лежал и кашлял, выплевывая грязную воду, и жадно дышал, и не мог надышаться чудесным воздухом, насыщенным запахами моря, солнца, водорослей.

Тави протянул мне осьминога. Страшное чудовище, чуть не убившее меня, казалось на суше таким жалким, маленьким, щупальца у него безжизненно повисли, только глаза были совсем живыми и смотрели зло, враждебно. Почему-то мертвый спрут напоминал мне капитана. У того также была страшная мертвая хватка, когда он был уверен в своей силе, и он оказался хилым и слабым, потерпев поражение.

Ребята нанизали весь улов на острогу, взяли ее на плечи. Прыгая с камня на камень, мы отправились к острову. Возле хижины братья разыграли перед родителями целое представление, изображая охоту на осьминогов. По тому, как они часто выкрикивали мое имя и тыкали в меня пальцами, я понял, что они сверх меры превозносят меня как выдающегося охотника за осьминогами. Тави упал на песок и, весь извиваясь, стал изображать мою борьбу с осьминогом. Выходило, что я разделался с ним еще под водой.

Родители ахали, качали головами и одобрительно улыбались. Мне кажется, все это делалось для того, чтобы сгладить мою неудачу.

На ужин Хуареи подала щупальца осьминогов, сваренные в морской воде. Хозяева ели с аппетитом розовое мясо. Взял и я кусочек, стал вяло жевать, вспомнив клюв и огромные глаза, насмешливо глядящие на меня. Все-таки я съел кусок и потянулся за вторым: мясо осьминога напоминало ножки белых грибов.

Необыкновенно быстро пролетели десять дней беззаботного житья на коралловом острове. Еще несколько раз мы отправлялись на риф охотиться за осьминогами. Я уже довольно смело бросался в объятия спрутов, но никогда это не доставляло мне особого удовольствия. Но мне не хотелось отставать от товарищей и тем более выказать трусость. Правда, в этой игре-охоте я всегда оставался “наживой” и не мог убить осьминога, перекусив его переносицу зубами. Ронго и Тави посмеивались над мое” непонятной брезгливостью и с видимым удовольствием приканчивали осьминогов.

На восьмой день после возвращения на остров погода стала портиться. Небо подернулось оловянной дымкой, ветер стих, только прибой загрохотал сильней. Где-то недалеко бушевал ураган. Сахоно покачивал головой и подолгу стоял со своими соплеменниками, видимо обсуждая, будет или не будет буря. В конце концов они, наверное, решили: ураган пройдет стороной. Это было видно по их поведению: никто из них не убирал копру в мешки, не укреплял стены хижин, построенных из пальмовых листьев. Женщины весело болтали, собравшись вокруг костра. Я вместе с Ронго, Тави и другими ребятами охотился на морских черепах в лагуне. Нам удалось загнать в сеть черепаху килограммов на сорок. С криком и смехом мы выволокли добычу на песок и перевернули на спину. В это время кто-то из ребят громко крикнул и показал рукой в океан.

К острову приближался большой трехмачтовый корабль с убранными парусами. Он шел очень быстро: видно, на нем стояли мощные двигатели и вел его между рифов опытный лоцман… Минут через двадцать корабль уже вошел в лагуну. Низко сидящий в воде, выкрашенный под цвет океана, он был очень красив со своими гордо откинутыми назад мачтами. Бушприт поддерживала статуя женщины. На носу была надпись золотыми буквами: “Лолита”.

“Лолита” неслась прямо на нас. Внезапно мачты у нее задрожали, и она остановилась в двадцати метрах от берега, в клюзах загрохотали цепи, и в воду полетели сразу два якоря.

Я рассматривал шхуну, стоя на коралловой глыбе…

Так вот какая она, “Лолита”! Никогда бы не подумал, увидав в порту этот красивый корабль, что на нем плавают морские разбойники.

Но никого похожего на пирата я пока не видел. По палубе пробегали матросы в серых робах, крепили снасти и выполняли еще какую-то будничную работу. Наконец палуба опустела, осталось только несколько матросов, да вахтенный штурман в белом костюме расхаживал по крылу низкого мостика. К штурману подошел матрос и тотчас же опрометью бросился к рынде — колоколу, висевшему сбоку рубки. Над островом разнесся тревожный звон, и на палубу высыпала команда, очень многочисленная даже для такого большого корабля. Над фальшбортом мелькали темные лица, бескозырки с белыми чехлами. Матросы строились на шканцах — посредине корабля. Засвистел боцман, и матросы замерли, повернув головы в сторону рубки. Оттуда шел низенький офицер, смуглый, во всем белом, с золотыми нашивками капитана на рукавах, похожий на японца, а рядом с ним вышагивал Ласковый Питер. На нем были белая рубаха и красные шорты. Он также увидел меня, наклонившись, что-то сказал капитану “Лолиты”, затем помахал мне рукой, провел пальцем по шее и, улыбаясь, показал на рею грот-мачты.