Среди фотографий в ящике письменного стола оказались отличные снимки нижней деки “Родины” третьего варианта и табличек толщинок для нее. В краже иконы Роберт был вынужден сознаться, а похищение красного портфеля отрицал, уверяя, что фотографии деки и табличек он нашел в ящике стола кинооператора Горохова.

К делу была приложена официальная справка о том, что по окончании школы по сей день (то есть за девять с лишним лет) Белкин фактически работал всего одиннадцать месяцев, восемь дней, шесть часов.

— Ничего себе типчик! — сказал я, закрыв папку с делом кинооператора и кладя ее на стол.

Кудеяров встал, отпер шкаф, вынул прикрытое салфеткой блюдо с бутербродами, двухлитровый термос и два стакана в массивных подстаканниках. Поставив все это на стол, он пригласил меня позавтракать и, наливая из термоса в стаканы горячий кофе, сказал:

— Белкин прежде всего человек со слабым характером! К сожалению, как я убедился, его родители этого не поняли и не понимают. Иначе они не бросили бы мальчишку на попечение сверстников и улицы!

— Наверно, родители были заняты своими делами.

— Так отговариваются многие! А ты пойми: можно родиться поэтом, художником, а фарцовщиком становятся. И не сами по себе, а под влиянием кого-нибудь. Сперва марки, затем значки, потом барахло. И пожалуйте, малые махинации привели к большим.

— Но все же у Белкина была цель: он учился на оператора!

— Не в институте кинематографии, а у добряка Горохова, который не смог воспитать и своих дочерей! У молодежи есть два пути: или она попадает под наше влияние, или под чужое. Третьего не дано! Белкина долго обрабатывали зарубежные дельцы, пока он не попал в лапы к господину Спайсу. Все это делалось обдуманно, по плану: надо было проникнуть в душу молодого фарцовщика, подготовить его для вербовки в свою агентуру. И вот две кражи. И какие! Профессиональные, со своим преступным почерком, как ты это назвал — по способу невидимки.

— А как же поступили с мистером Спайсом?

— Отобрали все, что он приобрел незаконно!

— Его надо судить строже, чем Белкина.

— Никто же не осуждает тигра за то, что он кровожадный! — воскликнул Александр Корнеевич. — Только нельзя забывать и о другом. Представь себе, что наш отличный, честный юноша хочет купить хорошие модные брюки. Он отправляется в магазины и находит там грубые штаны, да еще нет нужного номера. Или миловидная девушка идет в универмаг за красивым, легким непромокаемым пальто. А там — только фиолетовые, толстые, прорезиненные, и вдобавок не на ее рост. Вполне законно желание молодежи одеться покрасивей и помодней! Вот некоторые наши парни и девушки, конечно легкомысленные, не дорожащие своей честью, обращаются к фарцовщикам, а то и непосредственно к туристам. Правда, большинство иностранцев едут к нам, чтобы познакомиться с нашей страной, которая издали кажется им фантастической, вроде современного “Государства солнца” Томмазо Кампанеллы. Но есть туристы в стиле мистера Спайса. Они заражают нашу молодежь духом наживы и еще угощают их антисоветскими или бандитскими книжками. Но этого мало! Такие туристы выпытывают у молодежи всевозможные сведения, нужные для зарубежной разведки, продают свои контрабандные вещи. Ведь деньги необходимы шпионам: расплачиваясь фальшивыми купюрами, они могут сразу попасться! Одним словом, приезд туристов, подобных мистеру Спайсу, нетерпим! Но поскольку им все еще открыта к нам дорога, нетрудно запомнить аксиому: тунеядец — это зародыш фарцовщика, а фарцовщик — пособника иностранной разведки!

Кудеяров допил кофе, закурил сигарету с фильтром и, когда дымок расцвел голубоватыми колокольчиками, сказал, что теперь Белкин поймет, какими бы способами он ни крал, все равно будет разоблачен и наказание неизбежно. Но, добавил Александр Корнеевич, я должен помочь ему, комиссару, так как знаю о краже деки и табличек гораздо больше, чем кто-либо другой, и мне известны многие свидетели.

…Приходилось ли вам бывать на просмотре иностранного недублированного фильма? Языка вы не знаете, переводчика нет, но все же вам понятно многое, однако не все! Кажется, буквально два-три разъяснения, и до вас дойдет весь смысл, вся идея кинокартины. В таком же положении был я: ведь вся эта история с похищением портфеля видна мне во всех подробностях, и все-таки ее смысл далек! Ну хорошо! Так или иначе, нижняя дека “Родины” и таблички для нее были в руках Белкина. Почему же он не продал их мистеру Спайсу, а отдал только фото и копию с них? Хотел, чтобы красный портфель снова очутился в мастерской и никто не подумал бы о краже? Но тогда уже совсем непонятно, как это не брезгающий ворованными вещами мистер Спайс, зная, что сделает за океаном большой бизнес, не сумел купить деку и таблички, чтобы увезти их с собой так же, как старинную икону?

Утром меня разбудил телефонный звонок доктора Галкина, который сообщил, что Андрея Яковлевича принял профессор Кокорев, велел соблюдать строжайшую диету, но старик забушевал. Профессор спокойно выслушал его, потом так отчитал, что от пациента дым пошел. В общем, мастер дал слово соблюдать предписанный профессором режим и два раза в месяц являться к нему на консультацию.

— А какие у него отношения с сыном? — спросил Лев Натанович.

— Разве я вам не говорил? Обещал на этикетке “Родины” поставить: “Золотницкий и сын”.

— Мой дед говорил: “Когда отец балует ребенка, он сажает его себе на голову…”

…Через полчаса после этого разговора я вышел из дому, поднялся вверх по улице Горького, к памятнику Пушкину и сел на скамейку. Здесь всегда легко думалось.

Я прикинул в уме все, чего нужно добиться от Белкина, вышел на площадь, остановил такси со светящейся изумрудной звездочкой и поехал к Разумовым. Я застал кинорежиссера и его шофера Марусю Ларионову на дворе: они выгружали из машины закупленные к какому-то семейному торжеству продукты. Я помог им донести свертки и пакеты в квартиру, извинился перед Екатериной Семеновной за внезапное вторжение и вскоре за чайным столом рассказывал хозяевам и Марусе о преступлении Белкина. Они горячо приняли мое сообщение, и мы стали держать совет, как помочь делу.

Нам стало ясно, что больше всех осведомлены о Белкине дочери старого оператора — Римма и Мила. Горохов только что вернулся из отпуска, производил съемки в павильоне, и Роман Осипович вызвал его по телефону к себе.

— Будет наш Максим хорохориться, — сказала Маруся. — А как дойдем до разговора с его Риммомилой, забьет отбой!

— На съемках он умеет настоять на своем, — поддержал Горохова Роман Осипович, — а здесь вопрос идет об его чести. Что касается до Риммомилы, — обойдемся без них!

Предупредив Разумовых о том, что Андрей Яковлевич ничего не должен знать о нашем разговоре, я уехал домой.

…В четвертом часу дня ко мне зашел комендант театра и поставил завернутый в плотную бумагу, обвязанный бечевкой высокий предмет на стол.

— Сегодня суббота — короткий день, — проговорил он. — Дай зайду! — Он взял лежащие на моем столе ножницы и разрезал бечевку. — Раз, два, три! — и сорвал бумагу.

Передо мной была металлическая клетка, в ней, ослепленный светом, метался нежно-шафранного цвета кенарь.

— Лемешев, да и только! — сказал Константин Егорович.

Комендант стал посвистывать, но птица продолжала порхать по клетке. Я осторожно поднял клетку, поставил ее в угол на этажерку с рукописями. Взяв с гостя слово, что будет держать в секрете наш разговор, я изложил все, что знал о похищении Белкиным красного портфеля. Мой посетитель изменился в лице, кулаком ударил себя в грудь и стал так нелестно отзываться о себе, что слово “разиня” было, пожалуй, самым мягким.

Пока Константин Егорович изливал душу, кенарь в клетке успокоился, сел на жердочку, почистил клювом перья на грудке, поднял головку и залился сладкозвучным переливчатым свистом, как бы приглашая Константина Егоровича последовать его примеру. Но бедный комендант холодно посмотрел на птицу, вынул из кармана пакетик с канареечным семенем, положил на стол и пошел в переднюю одеваться.