Алексей слушал песню старика. Судя по таким песням и легендам, можно было предположить, что предки жителей еще в неотдаленные времена постоянно жили в Пространстве, добывая пищу охотой и собирательством. Но эпоху, в которую свершилось их окончательное порабощение айтсами, Алексей определить не мог. “Давно” — вот и все, что он получал в ответ на свои вопросы…

Рядом со стариком на полу сидел коренастый широкогрудый житель, по имени Нуагаун, и пересчитывал металлические жетоны. С ними Алексею тоже было не все ясно. Металлические бляхи в некоторых случаях выдавались жителям за работу в подземных залах и на конвейере. Определенная комбинация жетонов равнялась одному из знаков на груди и тоже обеспечивала их владельцу так называемое “право на жизнь”. Но здесь-то, в Углублении, это право не требовалось.

Тем не менее Нуагаун часами перебирал свои жетоны, едва слышно шепча при этом и производя в уме вычисления. Последние дни его сильно мучала какая-то болезнь. Сейчас он время от времени переставал шептать, закусывал губу и прислушивался к чему-то внутри себя. Потом боль оставляла его, он опять брался за металлические бляхи.

Однажды Алексей предложил ему свою помощь в расчетах. Но житель не смог объяснить ему, что, собственно, требовалось и к какому результату он должен был прийти.

Космонавт прислушался к разговору старух.

Речь шла о том, что один из жителей перешел к айтсам. Тут тоже была загадка. Что значит — перешел? И вообще, что за существа айтсы? Они были тоже двуногими, гигантского роста, — Алексей помнил того, который направил на него обжигающую струю в зале. Их цивилизация была весьма развитой. Во всяком случае, в техническом отношении. Грохот титанического механизма в глубине подземелья постоянно напоминал об этом. Но чтоб создать такие машины, “верхние” должны были быть культурными. Обладать широкими научными знаниями, иметь кадры ученых, техников, просто квалифицированных рабочих. Ведь техника не может родиться сама по себе. Она возникает на базе общей высокой культуры и на базе развитой общественной жизни. Чтобы сделать электромотор, необходимо знать об электричестве. А чтобы знать о нем, нужно сначала изучать окружающий мир, природу, интересоваться устройством и законами сущего. Но такой интерес невозможен без вполне определенной конечной цели — без интереса к человеку, без гуманизма. А гуманизм, в свою очередь, получает свое высшее выражение в поэзии, музыке, живописи, которые одновременно им порождаются и его же движут вперед.

Впервые Алексей понял, как тесно это все было связано на Земле — техника, наука и искусство. В самом конечном счете — хотя эта связь далеко не всем представлялась очевидной — Современный самолет и атомный реактор были бы невозможны, если б не было прежде Шекспира.

А здесь? Неужели возможны?.. Неужели эти существа сумели обойтись без своих Шекспиров и Рембрандтов?

В коридоре дети затеяли танец. Они стали в кружок, скрестив руки на груди, монотонно напевая и притопывая. Фокус состоял в том, чтобы при этих притопываниях тело оставалось совершенно неподвижным. Даже не вздрагивало. Время от времени один из танцующих падал на колени, указывая пальцем на кого-нибудь другого в кругу. Тогда все что-то кричали, ставший на колени поднимался, и пение продолжалось.

Дети могли танцевать таким образом по три — четыре часа подряд, поражая Алексея своей выносливостью. Он, впрочем, понимал, что эти танцы были для жителей единственной возможностью вырастить п душных пещерах-комнатах здоровое деятельное поколение.

Внезапно пение оборвалось. Раздался шум бегущих по коридору босых ног. В дверь просунулось испуганное лицо малыша. Он что-то сказал.

Старик и обе старухи вскочили.

Тревога зародилась где-то в дальних переходах подземелья, она приближалась.

Старик поспешно сунул нож в дыру в стене.

— Надо прятаться!

Это был обыск. Один из тех, что регулярно устраивали айтсы.

Алексей уже знал, где ему укрываться в таких случаях. Старик схватил его за руку, они побежали по коридору. Поднялись наперх, спустились узким темным лазом, быстро прошли другим коридором. В большой комнате, где на циновках лежало несколько жителей, Алексей бросился было к уже известной ему норе, закрытой потайной замаскированной дверкой.

Но его остановили.

Завязался неуловимо быстрый разговор.

Сюда, в этот коридор, тоже дошла тревога. Перебегали из комнаты в комнату дети, слышались испуганные голоса.

Один из маленьких жителей подвел Алексея к стене. Нашарил потайную дверцу, открыл.

Алексей привычно полез вперед ногами, затем дернулся и с трудом подавил крик. В норе шевелилось что-то живое. Он стал было вылезать, но житель снаружи прижал его дверцей.

Почти сразу раздались тяжелые шаги. В комнате повисла настороженная, зловещая тишина.

Вошел айтс.

Металлический лающий голос что-то спросил. Никто не ответил.

Сквозь щель, оставленную неплотно прикрытой дверцей, Алексею видны были ноги гиганта.

Потом он на всю жизнь запомнил этот жуткий миг. Он сам, скорчившийся в норе, ощущающий что-то живое у себя за спиной, глядящий снизу на бронированное чудовище, которому довольно было опустить глаза, чтоб обнаружить его убежище…

Вошел еще один “верхний”. Переговаривались резкие, лающие голоса. Жители в комнате постепенно перебрались к стене, загораживая Алексея от гигантов.

Потом айтсы ушли.

Алексей выбрался из норы, а вслед за ним оттуда же появился житель. Оказалось, что он тоже прятался от гигантов.

Алексей не успел как следует рассмотреть его, поскольку тот сразу ушел. Удивил космонавта рост незнакомца. Очень большой для жителей, почти такой же, как рост самого Алексея.

Вечером он рассказал о событиях дня Тнавресу и Толфорзе.

Бородатый житель задумался, потом повернулся к маленькой женщине:

— Что, если он пойдет на реку? Суезуп может взять его с собой. Там он вылечится и переждет.

Толфорза согласилась. Тнаврес вновь повел Алексея подземными переходами. Уставший, голодный, терзаемый болью, он плохо понимал, что происходит. Его оставили в какой-то норе, где он сидел около часа. Потом появились Тнаврес и Толфорза. С ними был Суезуп — тот самый большого роста житель.

Все вместе они проделали путь на поверхность земли, в той дыре, через которую Алексей впервые пролез в подземелье.

Была уже ночь. Сырая, туманная, беззвездная.

Стоял непривычный в пустыне холод. Стена возвышалась за их спинами. Там, над городом айтсов, прожекторы расталкивали темноту, бесновались шумы и грохоты непонятной жизни.

Суезуп повернулся к Алексею. Сверкнули белые зубы.

— Пошли.

Выступила вперед, улыбаясь, и застыла на миг Толфорза.

Тнаврес помахал рукой.

Они двинулись в путь — Суезуп впереди — и прошагали, не останавливаясь, около двадцати километров. Алексей не поверил бы раньше, что он, в его состоянии, способен на такой подвиг. Потом был короткий привал, на котором Суезуп поделил с космонавтом кусок сушеного мяса, и еще один двадцатикилометровый бросок.

Утро застало их посреди бесплодной пустыни. Стена и город “верхних” с подземельем остались далеко за горизонтом. Почти до заката местного солнца они лежали в ложбине, укрываясь в куцей тени большого камня, потом опять пошли.

Ночью над пустыней собралась гроза. Гремел гром, метались молнии. Пролился стремительный дождь. Они напились, собирая воду в рубашку Алексея и выжимая ее. На очередном привале вблизи возникла движущаяся тень, засверкали голодные круглые глаза, раздалось рычание. Суезуп напрягся, сжимая нож. Но зверь не напал, походил рядом и исчез во мраке.

Опять они шли и удалились от города, по расчету Алексея, километров на восемьдесят.

Под утро, когда уже стало светло, Суезуп показал Алексею трещину в почве шириной в один шаг. Странным образом она уходила вправо и влево до горизонта, как бы разделяя пустыню на две части.

Они полезли в эту трещину. Постепенно она расширялась, превращаясь в косо идущее ущелье. Снизу доносился шум. Спуск был труден, Суезуп помогал Алексею.