Крыло птерозавра действительно хуже птичьего крыла. Почему? Малейшее повреждение кожаной перепонки — и птеродактилю конец. Однако у современной техники иные возможности и иной арсенал материалов. С этими материалами выгоднее копировать гладкие крылья таких отличных летунов, как вымерший рамфоринх или живущая и ныне, но обладающая древней родословной стрекоза.

Это было прекрасно сказано: я бы не сказал лучше. Взъерошенный гражданин произнес протяжное двухметровое “та-а-а-к” и погрузился в раздумье.

Мы сразу дали ходу.

— Пуговицу ты мог бы и не трогать, — сказал я мальчишке.

— Надо же вам пришить пуговицу, — ответил он. — Вот, смотрите, точно такая, как ваша.

Ему нельзя отказать в наблюдательности — непременном качестве настоящего исследователя.

На улице он купил два пирожка с рисом. Пирожки я отобрал и бросил первой встречной собаке (это был увешанный медалями бульдог; он презрительно оттопырил тяжелую губу и мутно посмотрел на меня). А мы пошли в кафе “Прага”, потому что вопрос о динозаврах следовало обсудить безотлагательно.

Здесь самое время кое-что рассказать о Дерзком Мальчишке.

Не буду называть его имени и фамилии. Вам они ровным счетом ничего не скажут. Пусть он пока так и останется Дерзким Мальчишкой. В конце концов, это звучит не хуже, чем Главный Конструктор.

Не буду также излагать биографию Дерзкого Мальчишки, когда-нибудь она появится в серии “Жизнь замечательных людей”. Если вы в этом сомневаетесь, давайте ваше решение задачи о динозаврах! Боюсь, что у вас до сих пор нет решения… Крепенький орешек, а?

Да что тут говорить, возьмите, например, фантастическую литературу. Вымершими животными напичканы сотни рассказов, повестей, романов. Но в основе одна идея — герои обнаруживают некий затерянный мир, где чудом сохранились динозавры или мамонты. Есть и подварианты: встреча с древними животными происходит на чужой планете или при поездке в прошлое на машине времени. Со времен Рони-старшего и Конан-Дойля фантастика не пошла дальше. Представьте себе, что “космическая” фантастика остановилась бы на жюль-верновской колумбиаде, и сейчас писали бы о полетах к звездам в пушечных снарядах… С “динозавровой” фантастикой именно такое положение. И уж если фантасты не придумали ничего путного, то проблема, поверьте, не из простых.

Когда-нибудь Дерзкому Мальчишке поставят памятник. Скульпторы, испокон веков создававши, конные статуи, на этот раз изобразят всадника на уламозавре. Или на трицератопсе2. Между нами говоря, место я уже присмотрел. Напротив палеонтологического музея. Конечно, пока памятник ставить нельзя: у мальчишки слишком легкомысленный вид. Скажем, Эйнштейн или Павлов — могли бы их узнать на фотографиях, сделанных, когда этим великим людям было по пятнадцать лет? А впрочем… Мы говорим об Эйнштейне, Боре, Тимирязеве и видим величественных старцев. Но ведь они были почти мальчишками, когда делали свои открытия!

Ладно, о памятнике и биографии в серии “Жизнь замечательных людей” еще будет время подумать. Пока важен другой вопрос: как получилось, что обыкновенный мальчишка стал Дерзким Мальчишкой?

Тут не все ясно. Однако в общих чертах вырисовывается такая история. Мальчишка привык считать на пальцах. Через эту могучую мыслительную стадию проходим все мы. И всем нам не дают долго на ней задержаться. “Ах, ах, так нельзя! Ах, стыдно, ах, не положено…” Так вот, мальчишке кто-то сказал: “Что ж, попробуй. Сложение и вычитание на пальцах — это просто. А вот как дальше — не знаю”. Он не помнит, кто ему это сказал. Жаль. Ибо именно в этот момент и приоткрылась дверь в науку.

В самом деле, кто может доказать, что, например, бином Ньютона проще решать на бумаге, а не на пальцах? Ведь никто не пробовал!

Мальчишка долго совмещал “положенную” арифметику с “неположенной”. Сначала потому, что так было легче. Потом по привычке. Наконец, из интереса. И вот однажды он решил на пальцах кубическое уравнение. Над ним смеялись. Но он уже был исследователем, самым натуральным исследователем!

Я видел, как он вычисляет на пальцах. Уравнения высших степеней он щелкает, как семечки. Ну, еще кое-что в дифференциальном и интегральном исчислениях. Векторная алгебра. Дифференцированию, например, соответствует поворот рук ладонями вниз. Введены вспомогательные обозначения: “одна нога”, “правое ухо”, “левое ухо”, “прищуренный глаз” (для операций с мнимыми числами) и так далее. В среднем вычисление на пальцах раза в три быстрее, чем на бумаге. Конечно, нужна солидная тренировка.

Все это очень интересно, и я мог бы рассказать подробнее (квадратные уравнения я уже сам могу решать на пальцах). Но тогда получится математический трактат. А я пишу рассказ. Художественная литература — дело серьезное. Тут, знаете ли, свои законы, приходится считаться. Так что давайте вернемся к художественной литературе.

Я не люблю, когда люди берутся за какое-нибудь дело, не удосужившись хотя бы полистать соответствующие книги. Решив изложить происшедшие события в форме рассказа, я прежде всего от корки до корки проштудировал “Основы теории литературы” Л.И.Тимофеева. Не буду преувеличивать: кое-чего я не понял. Например, как раскрыть характер героя произведения? У Тимофеева на странице 141-й сказано: “Характер раскрывается путем показа его взаимоотношений с другими характерами. Так, если в первой главе произведения изображается А., а во второй — Б., испытывающий страдания благодаря действиям А. в первой главе, то эти переживания Б. являются одной из форм раскрытия А., хотя А. во второй главе нет, и нет, следовательно, и относящихся непосредственно к нему словесных единиц”. Очень мило! Но Дерзкий Мальчишка взаимоотносится главным образом не с другими характерами, а с другими научными теориями. Как быть в этом случае?

Если бы я не читал Л.И.Тимофеева, то начал бы со штанов. Мальчишка носит серый клетчатый пиджак, белую рубашку, белый галстук и флотского образца штаны. Я спросил:

— Штаны — из соображений романтики?

— Нет, — ответил он. — Из соображения прочности.

Но “Основы теории литературы”, насколько я понял, предписывают не увлекаться такими частностями, как штаны, а сосредоточиться на описании наиболее характерного.

Дерзкому Мальчишке пятнадцать лет. Не берусь, однако, утверждать, что это очень характерно. Можно быть Дерзким Мальчишкой в десять лет и в семьдесят. Девчонки тоже могут быть Дерзкими Мальчишками. Тут все дело в стиле жизни. Мальчишка, о котором я рассказываю, приехал из Тамбова в Москву, поступил в восьмой класс и устроился работать. Он стал сторожем в научно-исследовательском институте. Это было блестяще придумано: он получил возможность, литературно говоря, вступить во взаимоотношение с оборудованием целого института! Идей у мальчишки был целый ворох. Эти идеи плюс институтское оборудование… вы, надеюсь, представляете?

Если меня когда-нибудь выгонят из моего КБ, я поступлю ночным сторожем в научно-исследовательский институт. При моей, смею думать, солидности я вполне могу рассчитывать на должность старшего сторожа. Мальчишку же приняли младшим сторожем. Дежурил он днем, а по вечерам приходил в институт готовить уроки. Часов в девять его пожилой коллега уютно засыпал, и тогда Дерзкий Мальчишка шел в лабораторию. В институте было разное оборудование, вплоть до гигантских разрядных установок. Но для проверки гениальных идей почти всегда достаточны самые простые средства.

Прошу обратить внимание: так продолжалось год — и мальчишка ни разу не попался. Полагаю, такое взаимоотношение с оборудованием в высшей степени характерно. Идеи могут быть сколь угодно сумасшедшими, но их осуществление требует спокойствия и вдумчивости. Стремление всюду совать нос, крутить все, что подвернется под руку, и прочая “любознательность”, почему-то вызывающая умиление, не имеют ничего общего с исследовательским талантом.

Дерзкий Мальчишка работал по плану. Сначала пять, потом шесть и семь часов в день — сверх школьной программы. Я видел тетрадь, в которую он ежедневно записывает отработанные часы. Три года в среднем по шесть часов в день — это шесть с половиной тысяч часов. Университетский курс математики, плюс физика, плюс полсотни книг по биологии, плюс палеонтология… Всего не перечислишь.