— Это верно. А если бы ты во время войны задержался, а? Ладно, Иваськин. Вон, пока ждал тебя, попутчик свежий подвернулся, все в дороге веселее.

«Форд-МАЗ» по жесткости подвески действительно напомнил Виктору нечто среднее между уазиком и трактором «Беларусь». Однако в его положении выбирать особо не приходилось. В лицо дул теплый ветерок, было даже немного душновато — возможно, ночью намечалась гроза. Петухи, вольно разгуливавшие вместе с курами у палисадников и прямо на дороге, тоже часто горланили — к перемене погоды. Черные кожаные подушки нагрелись под солнцем, как в сауне, — впрочем, в сауне таких как раз не бывает.

— А в Бежице вас куда подвезти? — громко спросил Ступин, перекрывая громкое, как у грузовика, бормотание низкофорсированного мотора.

«Сейчас расколет. Надо что-то придумать. Хотя этот догадается. Думай, думай… А зачем вообще придумывать? Преступник будет скрывать, что он без паспорта и денег. А какой-нибудь честный лох?»

— Да вот… Александр Семенович, как раз хотел у вас спросить, не знаете ли вы, где в Бежице сейчас можно быстро хотя бы немного заработать? Так, чтобы хватило на еду и ночлег?

— Вы внезапно остались без денег и документов? И родственников у вас нет ни в Брянске, ни дальних?

— Телепатия? Вы умеете читать мысли?

— Иногда. Нет, здесь все проще: вы бы спросили, у кого занять на телеграмму родственникам, чтобы прислали денег.

Виктор развел руками:

— Потрясен.

— Профессия, сударь, обязывает. И в этом положении вы впервые, поскольку не сочли возможным для себя рассчитывать на городской ночлежный дом и бесплатный суп. То есть вы бережливы и потому никогда не опускались до нужды, всегда жили трудовой копейкой и иного не мыслите, и всегда планируете будущие траты, как обычно приучены делать степенные семейные люди. Что же с вами вдруг такого случилось?.. Нет! Нет, не говорите, я попробую определить сам. Вас ограбили… нет, не то; вы проигрались в карты? Нет-нет, опять не то; а, вот: здесь не обошлось без женщины. Угадал?

Виктор подумал, что он уже где-то слышал подобную фразу или читал. Впрочем, это могло быть и дежавю.

— Почти точно. Только женщину я так и не встретил, а документов и денег лишился случайно и никого в том не виню.

— Не переживайте ни из-за того, ни из-за другого. Такие истории случаются часто в самом различном возрасте. Что же можно вам посоветовать? А, вот что: вы когда-нибудь пробовали писать? Я имею в виду — газетные статьи, заметки?

— Да, доводилось.

— Тогда могу подвезти прямо к местной редакции на бывшей Елецкой. Там за мануфактуру пера платят наличными людям с улицы — в смысле не спрашивая документов. Если внушите доверие редактору, то сможете договориться и об авансе. Это утренняя ежедневка, редакция без выходных работает, причем допоздна. А на ночлег — в вашем положении лучше не в гостиницу, а дам я вам адресочек, где одна знакомая сдает койку недорого.

Штабс-ротмистр послюнявил химический карандаш и черкнул в отрывном блокноте, отдав листок Виктору.

— Это на Мценской, знаете, за Красной дорожкой, то бишь Церковной, к Литейному. Нарисовать, как добираться?

— Спасибо, я представляю.

«Мценская — это бывшая Джугашвили… тьфу, Двадцать Второго Съезда. А Красная дорожка — Третьего Интернационала».

— Там чисто, тихо, полиция не нагрянет.

— А это как — не нагрянет? Вдруг грабители залезут — и что, не вызовут полицию, что ли?

Штабс-ротмистр вдруг как-то по-детски непринужденно рассмеялся.

— Право, вы точно жили немного в другом мире. В столице или за рубежом. Я имею в виду, что по подозрительным квартирам полиция иногда устраивает обыски — искать подрывную литературу или тех, кто в розыске, и тому подобное. У этой хозяйки вас среди ночи не подымут. А полезут грабители — зовите соседей.

«А он случайно не проверял? Черт, черт, стереотипная фраза — «полиция не нагрянет». Смотрел, как прореагирую. Прореагировал я глупо… Но это даже хорошо. И еще — «зовите соседей». Верно. В старые времена точно по «ноль-два» не позвонишь».

— Да, вы правы… Совсем из головы вон.

— Да отвлекитесь вы от своих мыслей! Что бы там у вас ни случилось, прошлого не вернуть. Постарайтесь сосредоточиться на будущей жизни. Знаю по себе, это всегда помогает. А то ведь некоторые, знаете, до того закопаются в собственном прошлом, что и руки на себя накладывают. А нам опять ездить и разбираться, не было ли это замаскированным актом террора. Загрузите себя работой, бывайте на людях, легкую интрижку даже заведите. Да-да, не всерьез, конечно, а так, на обоюдный легкий интерес.

— Понимаю. «Новая встреча — лучшее средство от одиночества»[1].

— Стихи?

— Так, слышал по радио.

— Прогресс… Раньше обычно отвечали — прочел в альбоме.

«Ага. В интернет-блоге».

— Да, все хочу спросить: где можно купить такой мужской ридикюль? — Ступин кивнул на борсетку Виктора, в которой лежали документы гражданина РФ двадцать первого столетия и мобильник. — Наверное, очень удобно в дороге. Как увидел, признаюсь, охватила белая зависть. Хотел бы себе такой завести: часто приходится быть в разъездах по губернии.

— Да, право, я бы с удовольствием… но я не сам его брал, мне подарили. Говорят, такие в Китае делают, но я не знаю, верить или нет.

— Супруга подарила?

— В точку. У вас ум — как луч лазера, — сказал Виктор и понял, что сморозил жуткую глупость.

— Про Лазера не слышал, только про Рентгена. Что-то вроде того?

— Да. Технические тонкости.

— Цветы из оранжереи?

Виктор вспомнил, что он до сих пор держит в руках букет. Впрочем, судя по разговору, букет оказывался к месту, многое объяснял и частично избавлял от расспросов.

— Я не спрашивал. Понравилось, вот и взял.

— Вы хотели произвести впечатление. Лето, цветов сколько угодно, а такие — только в оранжерее. Даже целлофан особенный, ровный.

— Вы правы. Как увидел, сразу понравилось. А по целлофану — лучше спросить у какого-нибудь химика. Целлофан, как конструкционный материал, в тяжелой машиностроительной промышленности не применяется. Вот высокоуглеродистая сталь, хромоникелевая, ванадиевая, алюминиевые сплавы — тут я бы мог больше рассказать…

Странно, думал Виктор. Штабс-ротмистр фактически сам и подсказал ему легенду, и, похоже, вполне удовлетворен ею. А что, случай довольно заурядный. Значит, он, Виктор — степенный человек, в летах, — бросает семью ради любовницы, мчится ради нее в какую-то глушь, остается с носом, да вдобавок и без денег и документов. А теперь стыдится и не решается ни вернуться домой, ни телеграфировать родственникам, и ищет случайных заработков, стараясь остаться инкогнито. Легенда, в общем, ничего, могло быть и хуже. Искать пропавших мужей — это не по профилю жандармерии, с этой точки зрения он штабс-ротмистру малоинтересен, что тот и демонстрирует.

— Курите?

Штабс-ротмистр вытащил серебряный портсигар и раскрыл перед Виктором.

— Нет, спасибо. Я некурящий.

— Это хорошо. Я вот тоже все собираюсь бросить, но — работа нервная, нет-нет да и потянет.

…Хотя, конечно, уж какой-то он слишком безразличный. Ну, например, он, Виктор, мог оказаться неплательщиком алиментов. Или ради любовницы растрату совершил. А он, штабс-ротмистр, этим не интересуется и даже старается пособничать. Он что, по жизни такой радушный или тут у него какой-то свой интерес есть?

«А не собирается ли он меня использовать? Кто я для него? Человек, которому есть что скрывать, у которого проблемы, на которого, значит, есть чем давить. А я, в общем, начинаю уже потихоньку быть ему обязанным. По мелочам, конечно, но знакомству еще часу не прошло… И что же ему надо? Сделать осведомителем? Или филером? Или дать какое другое поручение? Ладно, посмотрим. Может, ему просто после всей этой неприятной казенной работы со жмуриками хочется чувствовать себя благородным странствующим рыцарем…»

Машина перестала плавать по извивам пыльной грунтовой дороги и выехала на то, что во времена Виктора было оживленной бетонной автотрассой в несколько полос, а здесь — аккуратным, но нешироким булыжным шоссе, любовно обсаженным с обеих сторон молодыми липами и березками. Автомобиль перестал прыгать, зато его мелко затрясло. Первым транспортным средством, которое они обогнали, был воз с сеном.