— Ну что? — Вопросительный взгляд Ковальчука.

— Сейчас. Сейчас сделают.

«Господи, ну скорее, скорее…»

— «Иванов» у аппарата. Говорите.

Виктор от волнения проглотил слюну:

— Со мной второй человек. Оттуда.

— Я понял. Продолжайте.

— Нам нужно, чтобы вы дали команду экипажу изменить курс полета, как укажет второй человек. Я не могу объяснить по радио, но это чрезвычайно важно. Чрезвычайно.

Молчание. Как оно долго длится! Сейчас последует уточняющий вопрос… или…

— Если вы так говорите, то это действительно надо. Хорошо. Я скажу пилотам, чтобы они делали то, что вы просите. Передайте им трубку.

— …Ну что, куда летим?

— Значит так, от этой точки маршрута берем курс…

— Валерий Павлович!

— Слушаю вас. Куда дальше поедем?

— Нет, это другое, — Ковальчук протягивал Чкалову исписанные листы, — вот список вероятных катастроф опытных самолетов на ближайшие десять лет, кто пилоты, какие причины и как предотвратить. Мне попадались эти данные в пятидесятых.

— А вот материалы по перспективным самолетам, в дополнение к тем, что уже переданы.

— Спасибо. Только ведь получается, если самолеты другие, то и биться будут уже по другим причинам, верно?

— Не всегда. Могут быть и по тем же самым.

… — Здесь точка перехода непосредственно в ваше время. Вы попадете обратно в тот же самый день и час и в то же самое место, откуда ушли.

— Хорошо, — ответил Виктор, думая о том, что пропажу одежды, денег, паспорта и мобильника можно объяснить тем, что купался в реке.

…Яркие лучи полуденного солнца рисовали на замусоренном цементном полу пустого здания замысловатые фигуры. Откуда-то снаружи донесся шум машины. Приключение кончилось так же внезапно, как и началось. Да и было ли оно? Не была ли третья реальность вихрем сновидений, за мгновения пронесшихся в мозгу?

— Добрый день! — раздался сзади знакомый голос. — Не бойтесь, это не тень отца Гамлета.

Виктор обернулся и увидел Ступина, живого и здорового, только чуть похудевшего, с пластиковым пакетом в руке.

— Добрый день! А вы как сюда?

— Вот ваши вещи, которые МГБ блистательно выкрало у нас из спецхранилища, — сообщил он, — а то, что на вас, просили положить в этот пакетик. В производстве новых видов целлофана вы действительно тут преуспели.

— Спасибо! — ответил Виктор, переодеваясь. — А как вы, как самочувствие?

— Благодаря вам — пожалуй, даже лучше, чем было. У ваших хирургов золотые руки. Мне ужасно неудобно перед вами, потому что вы спасли мне жизнь, а меня забросили сюда на короткое время практически без всего, чтобы я передал вещи, — даже нечем отблагодарить. Впрочем, — он расстегнул ремешок часов, — хотя бы примите на память эти часы.

— Ну что вы, право… господи, ну зачем! Вы представляете, сколько они сейчас стоят? Это же антикварная «Омега»! Ну возьмите тогда мои, обменяемся.

— Простите, но ваши не могу. С меня взяли обязательство, что предметы из будущего будут возвращены в ваше время. В свою очередь они обещали вернуть меня в мое.

— Понятно… А зачем вам возвращаться? Разве вы не хотели бы остаться здесь, в будущем? В новой реальности?

— Нет, — ответил Ступин, — во-первых, я присягал на верность государю императору и не могу стать перебежчиком. Во-вторых, у вас уже лет двадцать пытаются сделать смешную вещь: построить либеральную экономику бюрократическими методами. И то и другое в России не работает. Но у вас пытаются делать именно так, то есть, с одной стороны, отдать страну под экономическое иго мировой плутократии в надежде, что она, эта плутократия, убережет страну от революций и передела собственности, а с другой — сохранить личную и клановую власть тех, кто защитит от этой самой плутократии круг людей, прибравших к рукам национальные богатства. И еще одна мелочь: здесь ругают «казарменный строй», но прилично одетые дамы говорят между собой как в казарме. В общем, несмотря на лоск, у вас тут безжизненная помесь ежа и ужа.

— А у вас разве не бюрократическая машина? — возразил Виктор.

— Нет. Наше государство основано не на борьбе за руководящие посты, а на верном служении ему. Кстати, этому мы научились у немцев. Но это, к сожалению, долго рассказывать, а мне пора.

— Александр Семенович, если вы поняли мои слова как попытку склонить вас к невозвращению, то, конечно, ваши слова — достойный ответ офицера его величества. Вас, несомненно, обучали, как реагировать, чтобы не подпасть под чужое влияние, и ваша оценка нашей системы — ну, видимо, вас просто учили так отвечать. Пытаться выведать ваше подлинное личное мнение при роде вашей службы вряд ли возможно, но, полагаю, оно отличается от высказанного сейчас.

— Ну что ж, я тоже не стану вас разубеждать, потому что каждый человек всегда слышит в словах другого то, что хотел бы слышать. Прощайте! Храни вас Господь!

— Прощайте! Удачи вам! И Лене! Вам обоим! Будьте счастливы!

— Спасибо!

Ступин помахал рукой и зашел в проем какой-то подсобки с сорванной дверью; шаги его, гулко отдававшиеся в пустом здании, внезапно стихли. Виктор, подчиняясь внезапному импульсу, бросился следом: подсобка была пуста.

«Жаль. Мы так и остались людьми разных реальностей…»

— Ну и где ты был целый день? — спросила жена.

— Да подработку небольшую нашел.

— И сколько заплатили?

— Да там старый приятель, неудобно было деньгами. Он типа крутой, так вот часы подарил. Довоенные, швейцарские, в отличном состоянии.

— Небось китайская подделка?

— Он китайских сроду не носил. Не тот человек.

Эту главу читатель может пропустить, если ему неинтересно (хотя бы в отрывках), что произошло после эвакуации Виктора Сергеевича из третьей реальности. К сожалению, кроме этих отрывков, автор никакими данными о том, что там происходило, не располагает. Автор также не может поручиться за абсолютно взвешенное и неангажированное изложение исторических событий в данных мемуарах, а также хотел бы заметить, что язык и стиль «Верного солдата фюрера» отличаются от языка и стиля книги «Воспоминания солдата», изданной Г. Гудерианом в нашей реальности. Впрочем, это могло быть результатом другого хода истории, равно как и других людей, готовивших рукопись к изданию.

«…Если меня попросят одним словом охарактеризовать Июньский Конфликт, из всех слов немецкого языка я могу выбрать только одно: предательство. И в длинном списке лиц, в нем участвовавших, я бы, пожалуй, начал с Маннергейма, который после масштабных учений Петроградского военного округа, на которые он был приглашен русскими, чтобы быть подавленным возросшей военной мощью Российской Империи. Вместо того чтобы вспомнить о своем воинском долге, основанном на любви к своему народу и к своей стране, Маннергейм бросился к своему президенту и начал убеждать его, что Финляндия понесет в будущей войне слишком большие потери. Очевидно, что маневры, на которых я также присутствовал, разыгрывали именно наступление России на Финляндию, а не «оборону Петрограда от вторгшихся англо-французских войск», как было официально объявлено. Русские даже специально построили дот флангового огня и уничтожили его своим новым танковым огнеметом, устройство которого в то время держали в секрете. Особенность этого огнемета заключалась в том, что зажигательная смесь каким-то образом проникала внутрь каземата при закрытых бойницах. Нам показывали обгоревших животных, которые были на привязи внутри укрепления, изображая гарнизон. Было ясно, что это оружие будут применять при штурме оборонительной линии вдоль русской границы, как и танковые тралы против мин.

Когда у сопровождавшего нас полковника спросили, к какому сроку вторгшиеся французы успеют построить на захваченном плацдарме линию Мажино, он невозмутимо ответил: