— Надеюсь, вы не принадлежите к людям, которые хвастают своими легкими победами над девушками?

Они уже вернулись на дорожку. Жандармерия уехала. В клубном зале звучало танго, и Утесов пел про нежные чувства. Светила луна в тон сюжету шлягера. Сирень тоже цвела, правда, соловей в эту ночь сюда так и не прилетел.

— Конечно, не хвастаюсь. Зачем?

— Правильно. Вам в какую сторону?

— Знаете, я несколько старомоден и как-то привык к тому, что мужчина провожает женщину, а не наоборот. Так что если вы пойдете сейчас провожать меня, то потом я пойду провожать вас обратно, и мы будем ходить туда-сюда всю ночь.

— Да, наверное, это будет странно выглядеть… Мы еще увидимся. Только не делайте сразу далеко идущих выводов.

— Естественно. Зачем забегать вперед? А танцевать вы, наверное, тоже очень любите.

— Очень. Но я не жалею, что не осталась. До свидания.

— До свидания, Веселина!

Она упорхнула; мотылек ее блузки мелькнул в свете фонаря и исчез, шорох шлака под ее туфельками утонул в звуках джаза. Виктор улыбнулся и пошел к воротам, которые уже собрался запирать дворник.

Как ни странно, по дороге по ночной Бежице на Виктора никто не нападал и не пытался похитить. Спокойно дойдя домой и поздоровавшись с Катериной и «родственниками», он уединился в своей комнате и предался размышлениям. Абсолютный пофигизм здешнего общества к репрессиям, с которым он сегодня столкнулся во второй раз, казался ему несколько неестественным.

«Ну как можно спокойно предаваться ласкам и танцевать, когда кого-то забирают? — думал он, глядя на звезды в полуоткрытом по случаю жары окне. — Там же все-таки люди. Здесь все такие индивидуалисты? Не похоже. Или тех, кого забирают, не относят к таким же людям? Наверное, второе. Они для них уже другие. Фашистские… нет, здесь большевистские вампиры, враги народа, выродки… стоп, выродки — это у Стругацких. И когда фашисты — в смысле не эти, а которые гитлеровские — сюда придут, они не будут считать за людей нас и могут нас уничтожать, оставаясь в душе порядочными. Вот что значит недемократичное общество. Хотя, а далеко ли демократичное-то от него ушло? Если наши попы менторским тоном вещают о страшном грехе богоотступничества, может ли человек в нашем обществе спокойно и открыто сказать «Бога нет», то есть то, что пишут на трамваях во второй реальности? И не дойдем ли мы до такого состояния, что людей, отказавшихся от религии, будет убивать слепая толпа, как в позднее Средневековье, и всем будет все равно, потому что вставших с колен перестанут воспринимать как людей? Или просто все пойдет по еще одному кругу, и на Святое Писание будут смотреть столь же безразлично, как Геннадий Хазанов на материалы очередного съезда КПСС? Да, кстати, материалы. Надо посмотреть, что же опять на дом задали…»

В портфеле оказалось что-то вроде досье по организации, именуемой Оркобюро.

Виктор протер глаза и еще раз перечитал название в формуляре на коленкоровом переплете: Оркобюро.

«Это что, уже гоблинский перевод пошел?» — подумал Виктор и на всякий случай понюхал папку. Папка пахла пылью, бумагой, копировальным аммиаком, коленкором, фотоэмульсией и клеем, что явно свидетельствовало о ее реальности. Он развязал тесемки, стал знакомиться с документами.

К оркам, как выяснилось, эта контора не имела никакого отношения, а расшифровывалась как «особое ракетное конструкторское бюро». Основано оно было тем же самым Эрлих-Кричевским, и не удивительно, ибо он был поставлен руководить чем-то вроде Миноборонпрома. Институт своевременно финансировался, а для работы в нем были приглашены, в частности, такие известные Виктору личности, как Лангемак, Клейменов, Королев и Глушко. После осуждения Эрлих-Кричевского нагрянула комиссия и откопала убийственный и грамотно обоснованный компромат. Снаряды «катюш» улетали с направляющих по самым невероятным траекториям. Некоторые из них шлепались на землю в нескольких метрах от пусковой установки, спустя секунды оживали и летели куда угодно, в том числе и в направлении самой установки. Заключения военных по целой куче разработанных ракетных снарядов на твердом топливе были единодушны — системы созданы в отрыве от реальных потребностей армии, боевое применение неясно, результаты стрельб совершенно неудовлетворительные, а само оружие крайне опасно в обращении.

По жидкостным ракетным двигателям, то есть по тем, которыми занимались Королев и Глушко, ситуация была еще более беспросветной. Начинаний была масса — баллистическая ракета, морская реактивная торпеда, зенитные ракеты, крылатые ракеты и реактивный самолет, — но ни по одному из направлений добиться какого-либо положительного результата не удалось. Опытные образцы постоянно взрывались, системы управления отказывали, эксперты убедительно отмечали невозможность обслуживания установок с ЖРД в полевых условиях. Как итог, деятельность Оркобюро была признана подрывной и направленной на растрату казенных средств. В конце прилагался список осужденных сотрудников.

Бегло взглянув на список, Виктор вскочил с кровати и пулей вылетел в гостиную, где «родственники» уже ставили раскладушки.

— Мне надо связаться со Ступиным! Срочно!

Антон невозмутимо вытащил из-за шкафа полевой телефонный аппарат, покрутил ручку и передал трубку Виктору.

— Слушаю, — раздался знакомый и уже несколько сонный голос штабс-ротмистра.

— Это Еремин говорит.

— Я понял. Что случилось?

— Я по поводу Королева, Глушко, Лангемака и еще ряда сотрудников Оркобюро. Их надо немедленно освободить!

— Уже. Как только ознакомились с вашей «статьей». Точнее, пока мы их привлекли для участия в оперативной деятельности. Пересмотр дел, сами понимаете, потребует времени, да и чтобы настоять на нем, нам нужны основания.

— Какие основания? Это же Королев!

— Это у вас там Королев — это Королев, а у нас он пока не Королев! — жестко отрезал штабс-ротмистр. — Вот найдете способ, как из того, что они насоздавали, выжать хотя бы какую-то пользу, тогда будем добиваться пересмотра, нет — извините, а чем и кому я докажу, что они случайно попали в этот поток прохиндеев и растратчиков? Вы вообще знаете, что закупки вооружения за тридцать седьмой год сорваны? Деньги ушли, кому ушли, куда ушли — ничего найти нельзя, все формально неподсудны! Это что, жандармерия виновата, что в России жулья — что дерьма за баней? Что вы тут сделаете с презумпцией невиновности, когда у вас из-под носа все уворуют! Вы из будущего, вы больше знаете, вот и дайте завтра мне карты в руки, чтобы я мог ходить и доказывать! Другие вопросы есть? Нет? Тогда до завтра!

«Подловил-таки», — подумал Виктор, вернувшись в свою комнату. Машинально он подметил, что до сих пор не разобрался в тонкостях здешней системы силовых структур. По тому, что он видел, получалось, что жандармерия занималась всем, что было отнесено к вопросам национальной безопасности, а полиции был отдан криминал, дорожное движение, хозяйственные преступления и все такое подобное, причем полиция была как бы случаем не земской. Это не совсем походило на то, что в дореволюционной России, где жандармерия была прежде всего чем-то вроде военной полиции, но имело свою логику и в чем-то было даже менее расплывчато, чем советские названия «ОГПУ» или «НКВД». И еще у них есть какой-то Синод, который «поймет ситуацию».

Было ясно, что штабс-ротмистр в какой-то мере использует Королева, Глушко, Лангемака и прочих ракетчиков как заложников, чтобы побыстрее добиться от него, Виктора, пути выхода из тупика с разработками. С другой стороны, если штабс-ротмистр, наоборот, хочет освободить репрессированных специалистов (а он не дурак и понимает, что ракетное оружие без них не создать), то опять-таки все упирается в него, Виктора. Добро и зло как-то причудливо переплелись.

«Ну вот и миссия Руматы Эсторского: спасать ученых…»