— Через шесть-семь лет надо если не иметь такое оружие, то быть готовыми к возможности применения потенциальным противником отдельных зарядов мощностью, равноценной взрыву от единиц до десятков тысяч тонн тротила, по крупным городам с целью массового устрашения либо уничтожения политического руководства страны и нарушения управления государством и вооруженными силами. По крайней мере, иметь какой-то асимметричный ответ в запасе.

— Почему такой срок?

— В этом году немцы Ган и Штрассман откроют выделение большого количества энергии при делении ядер урана от бомбардировки их нейтронами. В следующем году во Франции Жолио-Кюри сделает вывод, что по этому явлению возможна та самая цепная реакция, о которой говорил Бор, и это приведет к началу разработок атомной бомбы.

— Тогда объясните, пожалуйста, такую простую вещь. Если, как вы предполагаете, кайзер встречался с человеком из будущего, то немцы должны начать работу над бомбой раньше. Но этого нет. Почему?

— Контактер мог не сказать о бомбе из убеждений. Все-таки это считается бесчеловечным оружием. Мог плохо знать физику или не представлять, что там за чем идет. Мог дать какую-то информацию, но в ней не разобрались, пока наука не достигла определенного уровня, и она валяется, засекреченная, в каком-нибудь сейфе. Кто-нибудь закупал большие партии урановой руды?

— Нет. Вы, к счастью, в своей записке обронили слово про уран. Пока никто не закупал.

— В нашей реальности через два года закупит США у Бельгии.

— Как изготовить такую бомбу?

— Вы считаете, что государство делает такие знания общедоступными? Могу начертить общую схему, рассказать о принципе действия, некоторых опубликованных особенностях технологии создания. Скажу сразу: просто поручать на основании этого инженерам изготовить бомбу бесполезно. Ученым придется заново раскрыть ее секрет, — мы исключим разве что какие-то совсем уж грубые ошибки.

Виктор сразу же ждал дальнейших вопросов о том, что ему известно о ядерном оружии, но вместо этого Ступин устало провел рукой по лбу и сказал:

— Вы, кстати, правильно поступили, что не стали орать, что вы носитель критически важной информации, и требовать встречи с шефом жандармерии, а то и самим государем императором. Если бы вы знали, сколько у нас ломится всяких изобретателей и ученых с заявлениями, что они перевернули мир и им нужна аудиенция с императором… Девять десятых таких идей — полный бред, из оставшегося девять десятых — маниловщина. Даже здравая, но преждевременная идея может оказаться обреченной. Допустим, вы знаете новый закон природы, который откроют в будущем. Вы рассказали государю императору об этом. К кому государь должен обратиться?

— К ученым, наверное.

— К ученым. А они, на основании своих данных, своей работы, еще не готовы этого понять, их изыскания убеждали в другом, и они в два счета докажут государю, что вы или невежа, или проходимец.

— Но ведь можно проверить?

— Так ведь они, батенька, все настаивают проверять, испрашивая невозможные средства. Начиная с Липпиха, который в войну с Наполеоном обещал боевой цеппелин. Красивая идея, верно? А ведь ничего бы не вышло. Нужны, например, мощные двигатели внутреннего сгорания.

«Канал забит помехами? Или просто хочет, чтобы вся информация шла через него? С другой стороны, это же не случайный следак. Ему поручили выяснить, что это за человек, за которым гоняются две разведки. И полномочиями с допусками наверняка обеспечили. Так что он не допустит, чтобы что-то шло через его голову. И, видимо, об этом мягко предупреждает».

— Да… Трудная у вас задача.

— Для нас сейчас самый главный военный секрет в том, что атомные заряды могут быть созданы и применены не раньше чем через пять лет.

Он поднял трубку телефона.

— Дайте четырнадцатого. Это седьмой. Заходите.

Отворилась дверь, и дама в форме занесла папку с документами.

— Распишитесь в принятии на службу и получении удостоверения.

… — Ну вот, — сказал Ступин, когда формальности были закончены, — с этим удостоверением вас отсюда выпустят без пропуска. Машина вас ждет на улице, тот же самый «опель». Так что на сегодня все, если, конечно, у вас нет информации о столкновениях с кометой, Всемирном потопе или очередном ледниковом периоде.

В машине Виктор рассмотрел выданное ему удостоверение. Показалось оно ему каким-то несерьезным, еще более декоративным, нежели «гражданский эксперт» из второй реальности. Действительно, а почему не эксперт? Хотя, возможно, в жандармерии просто не предусмотрено гражданских экспертов, только состоящие на военной службе.

В графе «род службы» было черным по белому прописано «тайный агент», и больше ничего, то есть никаких должностей или званий. Все это выглядело как-то по-детски и вызывало в памяти старый анекдот:

«— Кубинос партизанос!

— А почему без бороды?

— Тайнос агентос».

Хотя, если задуматься, это было ничуть не глупее, чем специальность «оператор персональных компьютеров». Если компьютер персональный, то на кой ему операторы…

…На квартире его встретили двое молодых, спортивно сложенных человека в светлых костюмах с большими накладными карманами на пиджаках и с аккуратными проборами.

— А ко мне тут родственники приехали! — пояснила Катерина. — Ночью в гостиной на походной койке спать будут. Знакомьтесь.

Родственники представились как Валентин и Антон, не называя фамилий. Виктор не стал уточнять, забрал в своей комнате пакет с оставшейся бутылкой марочного и закуской и пошел в редакцию. А то Татьяна будет в жандармерию названивать, мало ли на какие неприятности нарвется.

Она оказалась в редакции — просматривала через настольную лупу одну из отснятых и проявленных пленок. Увидев Виктора, смущенно засияла.

— Татьяна Михайловна, — забеспокоился лаборант, — у нас парааминофенола что-то маловато осталось. Да и метабисульфита калия не мешало бы заодно в запас иметь. Я схожу в лавку?

— Конечно, конечно… Посмотрите, может, они фильтровальную бумагу хорошую получили… и что там новое из лабораторной посуды, может, есть…

— Я мигом! — пообещал лаборант и тут же испарился, оставив после себя закрытую дверь.

Тарелка на стене негромко выводила приятную мелодию «Когда цветут фиалочки».

— Все в порядке? — Татьяна привстала, щеки ее начали розоветь.

— Разумеется. Мне разрешили тебе сообщить… только это между нами, — сказал Виктор и показал удостоверение.

— Так вчера… это было задание? — ахнула Таня.

— Никаких вопросов.

— А я-то чуть было не подумала… — И она, стремительно подойдя, обвила его шею руками; ее раскрытые алые губы приблизились, Виктор прижал ее трепещущее тело к себе, уста сомкнулись и они слились в жарком, бесконечном поцелуе. Его пальцы скользнули по шелковистой глади маркизета; дыхание Татьяны стало неровным и прерывистым, сквозь тонкую ткань чувствовалось, как она начинает стремительно млеть, она оторвала губы и непроизвольно замотала головой, раздувая ноздри.

— Господи, что я делаю… — Она чуть подалась назад, присев на край стола. — Это безумие, безумие, правда…

Теплый ветер чуть шевелил желтые занавески и упавшие на пол снимки; невидимые трубы выводили какую-то сладковато-терпкую, чуть тревожащую мелодию следующего танго.

«Как все просто…»

… — Зеркальце подай, пожалуйста… Вот там, на стеллаже…

Таня еще сидела на столе; она поправила локоны и аккуратно стерла остатки помады.

— Никогда не думала, что буду так неравнодушна к агенту. И так все хорошо… Ты тоже все понимаешь и не задаешь лишних вопросов.

— Например?

— Например, насчет фамилии. Ты знаешь, что все евреи при соборниках должны носить русскозвучные фамилии, говорить только по-русски, не ходить в синагогу, не соблюдать обрядов… Тебя не смущает — как, что, кому скажет: все это чепуха при твоей службе. И это прекрасно, мне можно быть самой собой.