– Выходит, он жив? – спросил Виктор.

– Здесь и сейчас – возможно. Что не мешает ему погибнуть тогда.

– Думаете, может организовать нападение?

– Вряд ли. Настоящие шпионы-одиночки обычно действуют исподтишка.

– А на вокзале?

– Неужели вы до сих пор думаете, что он мог промахнуться? Я же вам тогда говорила, это информационное воздействие.

Джип, как слаломист, вилял по улице, на которой то с одной, то с другой стороны вспыхивали синие мигалки и сновали оранжевые жилеты. Как после бомбежки, подумал Виктор. Город вступил в войну со слепой стихией.

…– Ну вот и искатели приключений! – воскликнул Гаспарян, едва они появились на пороге двести двенадцатой. – Насчет воскресшего покойника мне уже доложили. А у нас тут тоже – материализация духов и раздача слонов.

– И что за дух?

– Поздравим себя: в результате двадцатилетнего хода операции произошло сошествие на землю духа Сталина.

– Ничего не понимаю. – Светлана села за свой столик, одернула платье и поправила мокрые от налетевшего снега волосы, взглянув в защитный экран, как в зеркало: – Боже, какой у меня вид! Андроник Михайлович, что вы имели в виду?

– Так вы тут опоздали к началу. Билли по CNN такую мощную речугу толкает…

В самом деле, на экране был Клинтон на трибуне, на фоне американского флага. «И впрямь барашек», – мелькнуло в голове у Виктора. Вид у любовника-неудачника был такой, словно у него на лице посидели. Под глазами набухли огромные мешки, верхние веки вспухли, нос повис, как огромная слива, и нижняя губа как-то криво отвисла по диагонали влево, постоянно обнажая нижние зубы. Однако его резкий, скрипучий голос звучал как-то особенно жестко и энергично.

Гаспарян прибавил звук со своего места. Шел синхронный перевод.

– …Сегодня мы вновь говорим об угрозе демократии. Нет, на этот раз она исходит не со стороны коммунистических режимов. Различные группы в нашей стране, пользуясь демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые раньше никогда не претендовали, и эти эксцессы демократии являются вызовом существующей системе правления. Источник угрозы – внутренняя динамика самой демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующемся высокой степенью политического участия. Во многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и ранге, опыте и особых способностях могут перевешивать притязания демократии как способа конституирования власти…

«Что он несет? – подумал Виктор. – Для кого это?.. Стоп. Да он же говорит так же, как Муссолини в «Доктрине фашизма», только другими словами! «Фашизм… утверждает, что неравенство неизбежно, благотворно и благодетельно для людей, которые не могут быть уравнены механическим и внешним фактом, каковым является всеобщее голосование». Только Муссолини рубил с плеча, а этот – с оговорочками: «во многих случаях», «могут перевешивать»… Смысл-то один: народ до власти рылом не вышел, вот те, у кого превосходство в ранге, положении, бабле – да, вот они – не твари дрожащие, они право имеют. Могут перевешать, а могут и не перевешать…»

– Ну и как вам нравится? – хмыкнул Гаспарян.

– Если я правильно понял, он хочет демократию принудить к сожительству? Как Монику?

– Долго ли умеючи! Правда, демократия дама почтенная, но тут уж как у канатоходцев – главное, вниз не глядеть… Короче: предлагается восстановление контроля над банками, как при Рузвельте, а через систему кредита – и над другим бизнесом. Создается совет губернаторов, якобы орган консультативный, но на самом деле – координировать силовиков для борьбы с массовыми акциями протеста. То есть не допустить, как у вас, майданной демократии. Ну и принятие «Национального акта», который резко расширяет права правительства на сбор информации о частных лицах и бизнесе. Причем собирать могут не только по вопросам госбезопасности, а вообще на лиц, которые могут умышленно или по халатности нанести значительный ущерб.

– Вредителей, что ли, сажать будут?

– Именно. Предусмотрено превентивное заключение по внесудебным решениям.

– И как же это все через конгресс протащат? Конституцию у них пока никто не отменял.

– Для давления на конгрессменов после выступления будет устроен телефонный и интернет-опрос.

– И что, американцы проголосуют? Это же бред какой-то.

– Похоже, это ход конем. Клинтон предложил сталинизм, сейчас американский народ красиво от него откажется, и Билли скажет: my fellow Americans[33], вы сами сделали этот выбор, я исполняю вашу волю и будем затягивать пояса и отказываться от социальной сферы. Это плата за демократию. Тоже шанс для Штатов вырулить.

– Хочу кофе, – призналась Светлана, – а то промерзла, сыро, и с этими покойниками дрожь пробирает. Я сама заварю.

Она прошла за креслом Виктора, случайно, а может, и не совсем случайно коснувшись своими тонкими пальцами его плеча. Он обернулся направо, наблюдая, как Светлана грациозно управляется с кофематом; теплый пуловер сегодня как-то по-особенному соблазнительно обтягивал ее бюст, а ямочки на подколенках, затянутые в шоколадную лайкру, дышали затаенной слабостью. А может, ему так показалось. В конце концов, почему бы после мировых катаклизмов просто не посмотреть на красивую женщину.

По CNN тем временем пошли комментарии и мнения людей из толпы на улицах. Инициативу Клинтона однозначно не поддерживали. «Демократия», «ценность», «нельзя отказываться» и все такое прочее. Короче, массовая обработка общественного мнения. Разве что мультиков не успели наготовить.

– Ну вот, – с удовольствием потер руки Гаспарян, – распад глобального мира произойдет в назначенное время. Клинтону нужна только реакция масс, как и Руцкому. Массы диктуют волю власти, а массам такое всегда приятно. Сейчас начнут передавать данные.

Внизу кадра появились быстро сменяющиеся цифры; Виктору показалось, что это чем-то похоже на СМС-голосование в телешоу. Впрочем, это и было телешоу.

– Ваш кофе, Виктор Сергеевич.

– Большое вам спасибо. Принять его из ваших заботливых рук особенно приятно.

– Что-то вы решили на меня психологически влиять. – Ее большой, но чувственный рот растянулся в загадочной улыбке. – К чему бы это… Ой, смотрите! Смотрите!

Ее глаза, широко раскрытые от удивления, устремились на экран. Виктор обернулся влево.

Количество голосов ЗА, что было в первые минуты опроса ничтожно мало, догнало количество ПРОТИВ; обе величины продолжали свой бег, поочередно вырываясь одна вперед другой и опять выравниваясь нос к носу.

– Вот вы сейчас видите случайное событие, – пояснил диктор, – видимо, было протестное голосование крупной социальной группы…

Цифра ЗА подпрыгнула вверх и пошла на отрыв, спокойно, уверенно; через пару минут разрыв уже был в разы.

Второй стаканчик в руках Светланы наклонился, и кофе чуть не пролился на стол; Виктор вовремя подхватил пластмассовую посудинку и переставил на ее рабочее место.

– Виктор Сергеевич, – несколько ошеломленно спросил Момышев, – вы как-то связаны с этим? С результатом?

– Это как это? Я думал – это вы делаете!

– Это не мы делаем, – каким-то сухим тоном произнес Гаспарян. – У нас в планах было обрушить доллар и… Ну вы же знаете, вы же начали работать в программе строительства постглобального мира.

Цифра ЗА продолжала убегать; судя по общему числу волеизъявившихся, исход опроса был предрешен. Телеведущие растерянно обменивались мнениями. Виктор понял, что перед его глазами вершится очередная развилка истории.

– Да, коллеги, похоже, мы переоценили роль стереотипов мышления и массовидного поведения. – вздохнул Гаспарян.

– До этого модель Виленкина не подводила, – возразила Светлана.

– Там есть одно допущение: субъект сохраняет доверие к власти. А оно сейчас рушится вместе с долларом, и мы, кстати, нашими катастрофами этому здорово помогли. А это уже другая модель.