Развивая эту теорию, Виктор даже предположил, что глюки могут развиваться где-то в подсознании, а потом их человек в один момент вроде как вспомнит, и все действие будет отмечено как бы задним числом. Объяснение казалось логичным и вроде даже устраивало. Однако было одно «но».

Если другие реальности – игра воображения, думал Виктор, то они должны быть такими, какими мы их можем себе представить. А то, во что он попадал, – почему-то иное: история идет не такими вариантами, которые мы привыкли себе представлять, даже в случае пресловутого «а если…»; люди действуют не совсем по такой логике, даже исторические лица. Они ведут себя не так, как нарисованные нами образы. И есть вещи, которые вообще кажутся нам нелогичными.

Ну хорошо, допустим, ему чего-то недоговаривали, или же он чего-то там не увидел. Но что можно утаить от человека в мире, который скроило его же воображение?

И наоборот, с точки зрения рукотворного мира живая реальность должна видеться лишенной логики. Положим, полвека назад у признанных гениев фантастики герой, сидя за столом, сосредоточенно копирует чертеж двухфазной кислородной установки средней мощности. Но тогда наш реальный двадцать первый век, в котором тот же герой в той же ситуации небрежно нажмет F5, чтобы скинуть файлы на флешку, будет с точки зрения этого рукотворного мира как раз нелогичен. Для жителя шестидесятых f5 – это пешка…

– Да! Ты уже взял билеты? Когда? Ну я перезвоню.

Мимо Виктора прошла девушка, судя по всему, с мобилой; с какой, Виктор не успел разглядеть, поскольку юное создание в черной короткой блестящей куртке и с волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет, закончив разговор, на ходу засунуло аппарат в сумочку.

«Надо будет местную симку взять. Да, версия третья, и последняя: оно есть и неизвестно ученым. Тогда я наверняка здесь неслучайно. Сто пудов, замануха с этой бабой и звонком, в точку перехода. Отсюда вопросы: кто, куда и зачем? Ковальчук из пятьдесят восьмого говорил, типа засылают в исключительных случаях – мир исправить. И что я должен здесь исправлять? И если это не Ковальчук? Да, с симкой: местной-то валюты, как и документов, опять нет. Вот уроды: посылают без денег, документов, рации, явки, логинов и паролей, вот как хочешь, так и крутись. Может, сдать хотят? Может, надо прямо в органы бежать – и добровольно? Не-э, на фиг, на фиг. В здешней Полпинке небось уже целые палаты попаданцев. Вместе с эльфами и вампирами на одних процедурах. Время, время, народ романы Ле Гуин читает в журнале «Техника – молодежи», Спилберга смотрит на VHS. Даже мобила недалеко ушла. Короче, Склифософский: сначала обстановочку изучим, а там… Но сначала обстановочку изучим».

Виктор осмотрелся вокруг: на крыше «китайской стены», где был магазин «Электроника», в просвете между кронами деревьев мелькнули буквы «…изм – это…».

«Коммунизм – это молодость мира, и его…» – понятно. Значит, советская власть… или недавно была, и буквы не успели убрать. Сзади тоже «китайская стена», и на углу Красноармейской и Крахмалева. Ориентировочно конец восьмидесятых или начало девяностых. Ну, история тут будет чуть другой, это ясно. Но пока не видно, чем другой. А может, тут только деталями отличается?»

Навстречу Виктору протопали двое пацанов в синих куртках нараспашку и красных фуфайках. У одного из них на груди красовался ленинский Мавзолей, как в детстве на настенной тарелке, с двумя надписями – «Ленин» и «Сталин», – у другого – по типу Че Гевары: большой профиль Сталина и надпись «Leader of Peoples, Man of the Masses».

«Неформалы. Типа РКСМ или что-то вроде… Ого!»

Он дошел до того места, когда за сварной железной оградкой за сквером начиналась чисто выметенная площадь под памятником. Собственно, памятник был ему знаком с детства: МиГ-17 на наклонной призме, чем-то похожей на обломок штыка и отделанной листами чуть посеревшего от выхлопных газов алюминия. Официально вроде как героям Великой Отечественной, но в народе этот экспонат под открытым небом тут же окрестили «Памятником погибшим во Вьетнаме». А может, и действительно в честь Вьетнама поставили или Кореи. В тот момент для Виктора это было все равно: на «китайке» над «Электроникой» ему во всей красе открылось: «СТАЛИНИЗМ – ЭТО МОДЕРНИЗАЦИЯ».

Виктор протер глаза. Может, «социализм»? Гуманный, демократический, что там при Горбачеве было? Нет. На фоне неба огромными прописными буквами было начертано: «СТАЛИНИЗМ».

«А смысл? – машинально подумал он. – Ну, понятно, пацаны прикалываются. Но тут явно же развилка где-то в восьмидесятые пошла, иначе «китайка» по-другому бы выглядела. Значит, Хрущев был, разоблачение культа было, «голоса из-за бугра» слушали, анекдоты травили, «дорогой и любимый» всем надоел… Откуда снова почва-то для этого взялась?»

Он помнил, что даже пресловутая Нина Андреева, защищая Сталина, в культ его все же не возносила и даже при этом добавляла типа что-то вроде: «Да, репрессии…»

Он подошел к «зебре», ожидая переключения на зеленый для пешеходов. Впереди него стояла та самая девушка с сиреневыми волосами.

Взвизгнули тормоза. Мимо них со свистом сошедшего с постамента МиГа пролетела и замерла сразу же за «зеброй», оставив на проезжей части черные полосы содранной резины, желто-оранжевая тачка, приплюснутая к асфальту и похожая на гоночный болид. Колеса были чуть ли не в две трети общей высоты и сверкали большими накладными дисками со звездой из пяти отверстий. Между плоским, нагнутым к асфальту капотом, в который были утоплены фары и который рос прямо из закатанного назад, словно лепешка скалкой, лобового стекла, и коротенькой, как у модницы, юбкой бампера виднелась неширокая щель переднего воздухозабора. К боковым воздухозаборникам, похожим на ряд акульих жаберных щелей, вела пластичная и экспрессивная, как скульптуры Шадра, выштамповка на боках. Задний стреловидный спойлер возле еще одной пары воздухозаборников – крышевых – довершал сходство с изделиями авиапрома. Единственно, чего не хватало, – это невидимости, как у бондовского «Астон Мартина» в «Умри, но не сейчас».

Шипя, подскочила вверх крыша вместе с дверями, и из откупоренного, как консервная банка, салона, как чертик из коробочки, выпрыгнули четверо крепких парней в куртках с короткой стрижкой. Было в этом что-то очень знакомое по недавней российской истории.

«Братки, что ли? Разборки у них тут намечены? Угораздило попасть в неудачное время…»

Один из «братков» подскочил к девушке с сиреневыми волосами, махнув по воздуху какой-то красной пластиковой карточкой:

– Извините, гражданка, вы не позволите глянуть на ваш мобилфон?

– Ой. А вы что, шпионов ловите? Он у меня в сумочке, сейчас включу, там батарея почти на нуле…

– Проходите, гражданин, не задерживайтесь, – обратился к Виктору второй парень.

Виктор вспомнил, что на светофоре для пешеходов и впрямь зеленый, и он уже выглядит как проявляющий любопытство, по мнению чуваков из убервагена, излишнее. Он шагнул на «зебру».

– Стойте, – раздался за его спиной тот же голос.

Виктор повернулся и поставил ногу обратно на тротуар.

– Чем могу быть полезен?

Каким-то чутьем Виктор догадался, что пацаны не из ОПГ. Может, милицейская опергруппа. Может, задержание производят. Попасть в свидетели или понятые ему, как человеку без паспорта, совершенно не хотелось, да и проявлений явного насилия и произвола также не усматривалось.

– Сигареты у вас не найдется? – спросил парень.

Вообще-то для улицы это фраза двусмысленная.

– Увы, – ответил Виктор, чуть разводя руками и стараясь находиться на дистанции.

– Извините.

– Все нормально, гражданка, – донеслось до слуха Виктора, – простите за беспокойство.

– Да что вы, все хорошо, – послышался голос сиреневой девушки. – А что случилось?

Но Виктор уже спешил по переходу.

«С мобилами шмонают. Они что тут, вообще запрещены?»

Остановка называлась «Улица Крахмалева», и это укрепило Виктора в мысли, что мода на сталинизм, скорее всего, пошла здесь где-то не раньше восьмидесятых. Крахмалев для Брянщины был такой же харизматической фигурой, как князь Роман Старый. Первый секретарь обкома обеспечил горожан молоком, яйцами, тепличными овощами, асфальтовыми дорогами, домами, пусть скромнее сталинок из второй реальности, но столь же массовыми, одеждой и обувью местного производства, которую в столице порой принимали за эфэргэшную, и рядом других приятных мелочей, благодаря которым Брянск наконец забыл о следах послевоенной разрухи. Свердловчане, которых в это время обеспечили талонами, могли завидовать. Жаль, что хорошие люди уходят, а… Но мы отвлеклись.