– Не совсем.

– Ну, представьте себе, что детям дали куклу… – она посмотрела на Виктора и на мгновение задумалась, – ну, положим, не куклу, а игрушечный пистолет. Они будут играть в войну: пыщь-пыщь, пиу-пиу. Дадут другим детям – они тоже будут играть в войну, и так далее. А когда есть несколько игроков, каждый из которых хочет изменить свой статус игрушечным пистолетом, – это уже не жук в муравейнике. Это слон в муравейнике. Если манипуляция не обнаружена, то последствия могут быть глобальными. Это понятно?

«К чему она клонит? Если человеком начнут играть, то кто виноват – тот, кто играет, или тот, кем? Виноват, что он плохая игрушка? Хотя тот, кто играет, себя винить не будет».

– Как-то, знаете, не верится, что эта игрушка заставит правителей действовать против их интересов.

– Ну, это просто. Из теории нейронных структур следует, что принципиально новая информация приводит к рождению новых или гибели имеющихся у системы элементов. Информационные процессы могут приводить к разрушению окружающего материального мира, а раз процесс обучения неизбежен, то неизбежна гибель элементов, а, значит, обеднение схемы… чувствую, это до вас опять не доходит.

– Ну почему же не доходит? – возмутился Виктор, которому, честно говоря, надоело просто выслушивать проявления Высшего Разума. – Короче, любую систему можно обучить так, что она развалится.

– Вы интуитивно уловили суть теории? – удивилась Светлана.

– А почему нет?

– Ну что ж, пойдем дальше. Каждая человеческая цивилизация – а их на Земле несколько сотен – это своего рода сеть, в которой постоянно рождаются и умирают знания и информационные связи. Каждая цивилизация устанавливает для себя порядок, при котором она будет устойчива: принципы отношений между людьми, мораль, законы, деловые принципы, порядок воспитания детей. Каждая цивилизация защищает этот порядок, запрещая определенные вопросы или определенную информацию, которая для этого порядка опасна. Необязательно за высказывания будут отрубать голову или сажать – можно скомпрометировать говорящего, забить информационным шумом, но так или иначе опасную информацию изолируют. Кстати, в так называемом свободном мире в тюрьму посадить тоже могут: например, отрицание холокоста – это информация, которая разрушает Израиль и систему сионистских организаций.

– Но геноцид-то был, – дипломатично возразил Виктор.

– Конечно был, и против евреев с цыганами, и против славян, так что неонацистов мы тоже не оправдываем, их работы подрывают и СССР. В общем, информационное оружие – это способы пробить барьер, закинуть смысловой вирус, или, как у нас называют, деструктивную информацию. Такую, что заставит общество, институты власти воевать против самих себя, когда страну сама же власть и разрушает. В общем, если заметите, что власть ведет страну к гибели, прежде чем с этой властью бороться, сперва поищите, не стоит ли за этим кто-нибудь извне.

– Будем искать, – машинально ответил Виктор.

– С вами все в порядке? Может, позвать психолога?

– Нет-нет, это я так, задумался, – поскорее ответил он, а про себя добавил «Черт его знает, какой тут у них психолог».

– Знаете, люди могут испытывать эмоциональный шок, узнав о том, что они хроноагенты. Поэтому для реабилитации инструкция предусматривает помощь психолога.

«Люди… они… множественное число… Может, здесь просто такой способ убирать инакомыслящих? Ну да, угроза хроноагентов, а под это дело можно и любого, кто ничего не совершал, важно ведь не совершать, а быть собой… А что они со мной так возятся? Нужен живой хроноагент, чтобы оправдать репрессии? Кстати, это же и признательных показаний не нужно».

– Если вы уже привыкли к ситуации, – продолжала Светлана Викторовна, – то сейчас подойдут специалисты, и вы им все расскажете.

«Все – что? Им нужны против кого-то показания? В кооперативе?»

– Привыкаю, – ответил Виктор, стараясь сохранять вид наивного человека. – А рассказать о чем? О будущем?

– О прошлом. О ваших визитах туда. Как попали, при каких обстоятельствах, чего от вас требовали представители власти, как вы выполняли их требования, что им сообщали, на что это должно влиять. Детектор лжи пока применять не будем, пока все на доверии, только видео– и аудиозапись. В ваших интересах – чтобы мы получили сейчас чистую картину. Что-то поменять, приукрасить – этим вы никому лучше не сделаете. Обеденный перерыв, с полпервого до полвторого, можно будет погулять во внутреннем садике.

– Прогулки уже разрешены.

– Практически. Дело в том… – Она замялась, встала со стула, зачем-то взяла еженедельник, но, не став листать, просто поставила на стол вертикально, слегка опершись руками, – дело в том, что стрелявший в вас бесследно исчез.

К вечеру после ужина – на этот раз в столовой, по талонам бесплатного питания для командировочных – его вновь проводили в «убежище». Число охранников оптимизировали до одного. Почему – Виктор так и не понял, как и того, что значит «бесследно исчез».

Было ясно одно – надо поддерживать физическую и моральную форму. Он опять побрился – мысль о возможном ночном вызове не оставляла его, и он хотел встретить этот момент приведенным в порядок, – принял душ и нашел среди кассет в тумбочке «Путь в «Сатурн». «Это должно придавать силы», – сказал он себе.

«Итак, меня пока изучают, – рассуждал он, глядя на экран. – И правильно делают. Чем больше изучат, тем меньше причин видеть во мне угрозу. Слон в муравейнике… Угораздило сразу налететь на этих журналистов. Хотя, конечно, если о моем появлении знают на Западе, то это уже гарантия, что… Да нет никакой гарантии. Если что – просто как жертва этой самой перестрелки на вокзале, и все. На Запад только лохи надеются».

Самое паршивое в том, что эта роковая брюнетка отчасти права, подумал Виктор. В информационном обществе обычный человек, просто будучи самостоятельной личностью, может стать разрушителем общественных устоев. И дело даже не в том, что до него домогается государство, чтобы сотворить произвол, как об этом пишут всякие диссиденты, даже не в том, чтобы над ним хотел сотворить произвол кто-то облеченный властью, нет! Все это случаи известны и понятны, и человек, даже при полной невозможности противостоять произволу, все-таки чувствует, что на его стороне правда. Страшно было то, что он действительно может представлять собой опасность, и в этом случае сама совесть будет требовать ограждения его от общества только за то, что он существует, какой есть, каким его сформировала вся предыдущая жизнь, система и то же общество.

Этот печальный факт камня на камне не оставлял от тех надежд, которыми было пронизано светлое, солнечное утро российского интернета в том самом девяносто восьмом нашей реальности. В ту пору собравшиеся в сети интеллектуалы, знавшие английский со словарем, слова из трех букв URL, FTP и WWW, а также где в настройках Нетскейпа менять шрифты на кодировку KOI-8, честно надеялись, что новая технология вернет наше общество от демократии представительной, потонувшей в партийных интригах и сливах копромата, к прямой интернет-демократии, простой и незамутненной, как античный форум. Они мечтали о мире, где каждая кухарка сможет управлять государством через электронные собрания граждан и общаться с руководителями всех уровней через чаты и рассылки. Они мечтали о слиянии миллионов людей в коллективный разум, который из разных точек России и мира напишет Великую Энциклопедическую Книгу, где будет собрана вся мудрость о ходе реформ, борьбе с кризисом, коррупцией и миграцией, и, конечно, о защите прав человека и окружающей среды.

Все эти мечты о галактической интернет-демократии уперлись в человека, точнее – в его личность. Пока в Рунете сидел советский человек, точнее, квалифицированная и морально устойчивая часть ИТР, дорвавшаяся до модема 14400 бод и мечтавшая о 56К, как о манне небесной, с ее уровнем образования, моральным кодексом и привычкой, как в песне, раньше думать о Родине, а потом о себе, интернет-демократия казалась такой же близкой, как мировая революция в 1918 году. Но стоило только в мировой паутине оказаться детям той самой демократии, ради которой все и затевалось, то есть тем, кто гребет под себя и кому без разницы, каких размеров его отечество, стало очевидным, что либо демократия, как государственный строй, этих своих детей сожрет, либо они ее, но кто-то кого-то должен. Коллективный разум превращался в коллективный троллинг, электронные собрания – в организацию взаимных плевков в острой или хронической форме, а сами сервисы общения последовательно заплывали спамом.