– Вы понимаете, что вы сказали? – воскликнула Семиверстова.

– Да ничего. Про Брежнева теперь свободно, только неинтересно.

– Нет, нет! Это же побочный эффект первого хроноагента! А второй, – и она кивнула на Виктора, – то есть товарищ Еремин, устраняет критическую уязвимость, созданную первым хроноагентом! Скорее всего, это то, над чем мы тут голову ломаем. Это вот его задание.

– Это же случайность, – возразил Виктор. – Я просто вспомнил.

– Да, да. И блэкаут на Восточном побережье – случайность, и атака на корневые серверы – случайность, и мелтдаун на Калверт Клифс. И то, что ракеты не туда попали.

– Живой щит, Светлана Викторовна, – это не случайность. Это преступление.

– Не спорю, – вмешался Гаспарян. – Но судьей своей власти предоставим быть югославскому народу. А насчет вас, Виктор Сергеевич, – действительно в предположении товарища Семиверстовой есть мысль. Ладно. Проскочили. Ну и черный козодой в натуре есть, проверим гипотезы. Правда, в обломках.

– Американцы тела летчиков, наверное, вернуть потребуют?

– Тела живы и почти здоровы. Катапультировались. Сейчас наши спасают.

– В смысле?

– От сербов спасают… Слушайте, а давайте кофе заварим. Чтобы весело встретить все, что новые сутки нам готовят.

«А что будет?» – хотел спросить Виктор, но так и не стал. Он почувствовал, что на него незаметно, впервые за все время, навалились дикая усталость и безразличие. Его внезапно удивило то, что он так и не почувствовал ни радости победы, ни гордого чувства того, что своей фразой, возможно, спас сотни, а может, и тысячи людей. Были обычные будни, которые он с удовольствием отдал бы за тот день, когда просто обжимал кримпами разъемы в корпусе ГПИстройдормаша и мог ни о чем не думать. Господи, как хорошо быть неизвестным трудовым мигрантом…

– Простите, я могу отсюда звонить?

Светлана уже встала из-за стола и что-то поправляла у себя на лице, глядя в зеркало косметички.

– Туда? Конечно. Вам напомнить телефон, вы не потеряли?

– Нет… нет, у меня записан. Спасибо. Впрочем, наверное, уже поздно…

– Обязательно позвоните. Вас же ждут!

Он вышел в коридор; сопровождающих на этот раз не было. Виктор вдруг заметил, как колышутся жалюзи от невидимой за тонкими алюминиевыми полосами закрытой форточки. Раньше это не допускалось, но осмыслить изменения было некогда: он достал мобильник и спешно набрал знакомый номер.

– Да, я слушаю! Ты как там? – услышал он в громком наушнике знакомый и такой приятный голос Вероники.

– Все нормально. Не разбудил?

– Нет! Я не спала! Мы на митинг ходили, на Ленина! Все так переживали! Как у тебя?

– У меня порядок! Здесь все есть, удобно!

– Что-нибудь надо?

– Нет, нет, пока ничего!

В коридор вошла уборщица в зеленоватом синтетическом халате и сером переднике, катя перед собой большой черный пылесос. «Уралец», – разглядел Виктор надпись на рояльно отсвечивающем пластике.

– Все отлично! Я тебе потом еще перезвоню! Спокойной ночи! Целую!

– Я тебя тоже! Счастливо!

«Ну вот, и личная жизнь почти задалась, – подумал он, – выйду отсюда – надо будет победу отметить».

…Когда он вернулся, в двести двенадцатой завораживающе пахло кофе. На столе Виктора стоял коричневый одноразовый стаканчик в черном, специальном меланитовом подстаканнике, чтобы не плескало, и бумажную тарелочку наполняли солнечные кружочки климовских крекеров. Виктор Сергеевич поднес пластмассовую посудинку к губам и ощутил по-детски знакомые тепло и аромат; так пах кофе, который родители заваривали в большом зеленом алюминиевом кофейнике. Он осторожно отпил глоток.

– Ну как? – спросил его Момышев. – Это я из дома принес! Называется «Столичный буфет». В ретростиле, смотрите.

И он показал красно-коричневую коробку с черными узорами и белыми надписями: «Кофе натуральный. Первый сорт».

– Класс, – ответил Виктор и положил в рот крекер, почувствовав вкус картошки, жаренной на сале с ветчиной. – И крекеры из дома?

– Нет, здешние.

– Я тоже люблю климовские… – Светлана задумчиво посмотрела на свой экран и поправила прядь волос, сбившуюся на лоб. – А давайте, пока у нас пауза и неожиданный Хеллоуин, попробуем-ка мы склонить к возвращению духов умерших.

Гаспарян недоуменно поднял брови. Кстати, в этот момент Виктор заметил, что Гаспарян пьет кофе не из местного одноразового, а из своего дорожного. Такой потертый, алюминиевый, видать, из тех, что появились в Союзе вскоре после войны, – не иначе, у немцев переняли. Может быть, привычка, а может, человек пьет только из своего стакана.

– Что же это вы, Светлана Викторовна, в мистику ударились?

– Я вот о чем. Сейчас все идет по плану. До краха доллара, раз война его не спасла, еще несколько часов, поскольку все правительства будут стараться оттянуть конец до последнего. В Штатах погромщиков из неимущих слоев разогнала национальная гвардия, сейчас, днем, на улицы пошел протестовать против жирных котов Уолл-стрита разоряющийся средний класс, пытаются ставить палаточные городки, полиция по инерции набросилась на них, как на мародеров, есть жертвы, сотни арестованы, это вызвало новую бурю протеста. По поступающим данным, Клинтон в настоящий момент подавлен и деморализован, хотя Левински уже уговорили отказаться от обвинений, чтобы не раскачивать лодку. Тут уже никому не до Левински. Так вот, у нас есть время и момент, чтобы попытаться спровоцировать гипотетических Хранителей выйти на хроноагента.

– Почему вы считаете, что они должны выйти?

– Произошло два события, которое могут быть связаны с миссией. Во-первых, хроноагент вмешался в ход истории. Во-вторых, хроноагент узнал о новых средствах ведения войны. Это серьезные поводы для действий. Кстати, на Брянск полчаса назад обрушился необычно мощный снегопад. Валит деревья, повреждены линии связи и электропередач.

– Знаю. В Москве все на ушах, проверяют, не погодное ли это оружие. Черт, мне, наверное, уже на покой пора. Виктор Сергеевич! У вас в реальности был снегопад в начале октября? Ломал деревья, останавливалось движение, линии и прочее? Не припоминаете?

– Еще бы не помнить. Точно был, в девяностых. Просто ведьмина ночь какая-то. Я в этот день пешком на работу добирался, троллейбусы не ходили. Но дня точно не помню. Помню, желтые листья были, как сейчас.

– Так, вероятность фифти-фифти… Ладно, этим занимаются. Светлана Викторовна, как будете действовать?

– Я съезжу с товарищем Ереминым в комплекс на такси. Якобы за приемником – помните, что мы давали, чтобы голоса слушать. Таксистом поставьте нашего человека, и еще один пусть сядет на повороте на шоссе, как попутчик. По дороге будем смотреть, нет ли наблюдения, каких-то подозрительных событий.

– Рискованно, тем более в такую погоду… Но что-то мы с вами, товарищи, давно не рисковали, верно? – И Гаспарян вдруг весело и добродушно рассмеялся. – Разрешаю действовать. Да, а хроноагента-то спросили? Вдруг в отказники пойдет?

– Дайте хоть кофе допить! Конечно, съездим.

…Шагнув за двери проходной, Виктор ахнул. Он не узнал местности.

Фонари на дороге не горели. Прожектора на башенках охранного периметра были развернуты наружу, и их лучи упирались в медленно колышущуюся белую стену крупных, налитых водой хлопьев снега. Земля и проезд к институту были сплошь покрыты толстым, рыхлым одеялом, и рассеянный, тонущий в густом снеговом клейстере свет прожекторов подкрашивал ее в голубоватый свет. По обе стороны от дороги высились пухлые белые стены с черными и желтыми прожилками, то там, то тут слышался треск и тупые звуки падения: белый, казавшийся невесомым снег, облепляя листья, превращался в бетонные глыбы, ветви и толстые сучья ломались, обрушиваясь в налетевший внизу покров, а время от времени с оглушительным звуком ломались, словно лопаясь, и сами деревья. Виктор шагнул вперед и тут же услышал над головой шорох. Он отпрянул в сторону: рядом с ним сорвался с козырька над входом и глухо ударился о нарождающийся сугроб отяжелевший, мокрый сероватый ком.