– Нет, я не дочь Натальи Селезневой. И мы не знакомы.

– Ну и прекрасно… – сам не понимая почему, неуверенно протянул Виктор. – Я тоже не знакомлюсь на лестницах.

– Не верю, – быстро ответила она и тут же, спохватившись, добавила: – Но это хорошо. Всего вам доброго!

И она быстро побежала вниз, держа журнал в правой руке; вскоре Виктор услышал, что шаги ее замедлились, но через пару секунд опять быстро застучали каблучки, зазвенела пружина двери, и затем все стихло.

Виктор Сергеевич стал замечать за собой уплотнение времени. И он не знал, как это объяснить. Может быть, это было уплотнение времени по Ому, то есть увеличение концентрации Осознания. Но, как это ни странно, ряд путешествий по другим мирам не помешал Виктору остаться материалистом.

Может быть, это было уплотнение биологического времени по Вернадскому, и, значит, в этом виноваты пептидные и стероидные гормоны, маркирующие начало и длительность периодов онтогенеза. Но как перевести это на русский, Виктор не знал, он просто случайно это слышал.

Может быть, это было уплотнение времени по Ролану Быкову. Вот этого объяснять не надо, его знаменитое «Лег – встал, лег – встал – с Новым годом!» все знают.

В общем, выбираем учение Ролана Быкова, как интуитивно-понятное.

Короче, в этот воскресный вечер Виктору вдруг показалось, что он вернулся куда-то в дошкольный период своего бытия. Сутки растягивались до бесконечности, и ждать хотя бы пятнадцать минут было невыносимо. «Интересно, это просто от новых впечатлений, или все эти переходы что-то меняют во мне физически? И не произойдет ли в один момент чего-то такого… Нет. Не будем думать. Надо жить, пока есть к этому возможность, не упуская ни одного часа, ни одной минуты…»

Он решительно нажал на кнопку двери Риденки. Сосед появился на пороге в большой застиранной футболке, на угасшей белизне которой смутно голубели остатки большой заглавной «Д» в окружении полувыведенных пятен краски, и в больших, похожих на шаровары, новых трениках цвета морской волны; растоптанные вылинявшие кроссовки дополняли картину.

– А, Сергеич! Ну, заходи.

– Да нет, простите, я не за этим. Можно у вас для стирки еще таз одолжить? А то в ванной только один, и какая-то странная корзина, как для кошек.

– Для стирки, для стирки…

– Ну да, для стирки именно как для стирки.

– А, для стирки! Так это… Внизу там, в цоколе, прачечная есть. Вот в эту корзину одежду ложут и туда несут.

– А, все, спасибо. Вы извините за беспокойство.

– Да какое беспокойство, что тут… Заходи.

То, что Риденко назвал прачечной, оказалось продолговатым залом, отделанным крупной плиткой под серый мрамор; вдоль прохода стояли автоматические стиральные машины с баками на четыре кило, а в конце – диванчики, где можно было подождать результата, если влом мотаться туда-сюда до квартиры. Цветы были и здесь: над диванчиками свисало из керамических кашпо что-то вроде длинных лиан с большими овальными листьями. Несколько пенсионерок с такими же, как у Виктора, корзинами обсуждали вопросы здоровья и работу медпункта на первом этаже: «Вот Лидочка, по-моему, более внимательно выслушает… А тонометр у вас уже вернули из ремонта?» Судя по возрасту, они помнили и Великую Отечественную, и холодную, и теперь многолетнее течение налаженной жизни, то бурное и стремительное в молодости, то тихое и светлое к годам преклонным, убедило их в незыблемости мирного бытия.

– А вот мы у кого спросим… Молодой человек!

Виктор сначала не понял, к кому был обращен этот вопрос; через пару секунд до него дошло, что он действительно годится дамам в сыновья.

– Молодой человек, скажите, теперь ведь не надо будет запасать соли и спичек? Теперь говорят, война будет за Луну.

– Медь там нашли на Луне, я слышала…

– Подожди, Сергеевна, дай вопрос закончить, а то ты всегда перебиваешь. Говорят, только на Луну будут посылать территории делить, а спички будут. Я, если что, пьезозажигалку припасла, но пока не пользуюсь.

– Да зачем тебе пьезозажигалка? У всех плита автоматом.

– Ну, мало ли, может, одолжить кому. Так что там болтают?

Соль и спички, подумал Виктор, опять спички и соль. Странно, почему всегда этот набор, а не крупа и макароны или цистерна воды без радионуклидов. Хотя… Этого добра проще запасти надолго. А крупы все равно нужен подвоз.

– Я бы не спешил, – ответил он как бы после некоторых размышлений, – есть шанс, что мирно поделят.

– Ну вот! А что я говорила?

– Ну хоть бы договорились оне. Хочется спокойно пожить и к подруге в Мариуполь съездить.

«Мариуполь в Жданов не переименован, – мимоходом отметил Виктор. – А, впрочем, может, и переименован, только помнит по старому названию… Да какая разница, Мариуполь не Мариуполь…»

Вставляя ключ в замок своей квартиры, Виктор услышал за дверью приглушенную музыку. Он мог поклясться, что не включал ни телевизора, ни приемника, ни радиоточки.

Риденко оказался на месте. Он прикрылся светлой курткой, под которой было не видно кобуры, и, оглянувшись по сторонам, осторожно вышел в коридор.

– Это у вас мо́бел, – сказал он, подойдя к двери Виктора и прислушавшись, – вам звонят.

– Вы… это точно?

– Точно. Если сомневаетесь, я посмотрю.

Он бесшумно повернул ключ («Интересно, – подумал Виктор, – бесшумность замка здесь плюс или минус?») и через полминуты вернулся, держа в руке черный ВЭФ, заливавшийся мелодией «Типперери».

Виктор взял мобильник в руки. Первая восьмерка номера на дисплее была без верхнего пиксела. Он хотел переспросить у Риденки, но обнаружил, что тот как-то незаметно исчез. Оставалось только нажать ввод.

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – послышался из трубы ровный мужской голос, – это ваш коллега беспокоит. Ничего, что в такой поздний час?

– Нет вроде, я еще спать не ложился.

– Скажите, у вас нет привычки дышать перед сном свежим воздухом? Тем более что сейчас нет дождя и потеплело…

– Ну, когда как… А что, надо?

– Не затруднит ли вас прибыть сейчас на Набережную, возле «Дружбы», аллея на самом берегу Десны, прямо от фонтана? Я бы не стал вас беспокоить, но вот такая необходимость есть.

– Хорошо… Как я вас узнаю?

– Я сам к вам подойду. Если вы согласны, я жду на месте.

В трубке послышались гудки. Виктор тут же бросился к Риденке.

– Я в курсе, – ответил он, – идите спокойно и не волнуйтесь.

– А что, есть причины волноваться?

– Человек всегда найдет причины волноваться. Сейчас это не нужно.

– А что, с кем…

– Там узнаете.

…Над Набережной плыли подсвеченные багровым заходящим солнцем лиловые кляксы облаков, растрепанные и лохматые, свежий ветер морщил лица многочисленных луж, словно хотел их сдуть с шестигранников бетонной брусчатки. От заречных домиков тянуло дымком из труб, и в негромкий нежный голос Валерии, что пел об улетающих на юг птицах, вплеталось жужжание троллейбусов, развозивших народ из центра на Урицкий и Новостройку.

Виктор внезапно удивился, как эта часть города, реконструированная к 1000-летию, уже в неосталинскую эпоху, повторила то, что было в его реальности; видимо, парковая архитектура не была приоритетным направлением модернизации, которая подбиралась к этой непаханой целине лишь сейчас. Возле концертного зала «Дружба» стояли щиты с вариантами реконструкции фасада с уклоном в классицизм; прохожим предлагалось проголосовать, взяв из ящичка пластиковый жетон и опустив в щель напротив того, что понравилось. Виктор, не удержавшись, сделал крюк и, подойдя к стендам, проголосовал за что-то похожее на античный Парфенон; только потом до него дошло, что в этом случае «Дружба» будет слишком похожа на драмтеатр. Переголосовывать не захотелось, да и не было времени.

Вторым знаком модернизации оказалась аллея на самом берегу; берег был одет в бетон, на нем, словно крепостные бастионы, возвысились округлые выступы смотровых площадок с изящными ротондами, и, разумеется, берег был огражден бетонным ограждением с массивными перилами и фигурными балясинами, что напоминало балконные решетки домов начала пятидесятых. Слева, ближе к понтонному мосту, тихо куковал бывший речной теплоходик «Заря», превращенный в кафе под восточноевропейским названием «У причала»; с вывески взывал провоцирующий подзаголовок «Пригласи девушку!». Более юных гуляк соблазняло маленькое заведение возле «Автозапчастей»; сотворено оно было из кузова невесть как сохранившегося МТВ-82 с опущенными штангами и многозначительно называлось «Сытый тролль».