«Твою мать, какую страну мы профукали…»

Читателя, возможно, удивит, что для Виктора в этот момент технический прогресс оказался важнее неприкосновенности частной жизни. Но если подумать, это не так уж неожиданно.

Во-первых, в нашей реальности право на неприкосновенность частной жизни есть. Оно конституционно закреплено. И это радует. При этом гражданам откровенно надоело находить свои персональные данные в общедоступных базах данных, а также таких, что вроде как бы недоступны, но при наличии небольшой суммы их можно купить на компьютерной толкучке и в интернете. Если вы не имеете желания тратиться на сведения о чужом белье, вас все равно будут доставать спамом, чтобы вы эти базы купили. В той же реальности, куда попал Виктор, это право на неприкосновенность вроде как бы и не уважали, но и в домолинию этих данных никто не выложит, не говоря уже про то, чтобы продать, ибо первое – разглашение строго секретных сведений, а второе граничит со шпионажем. Вот и думай, что хуже. Можно сказать, все зависит от того, доверяем ли мы тем, кто собирает о нас данные.

Во-вторых, мысли Виктора в этот момент были заняты совсем другим. Он внезапно подумал, что шизвидные идеи покойного Брукса в нашей реальности негласно стали чем-то вроде решений Политбюро. Действительно, есть меньшинство, для которого из кожи вон лезут, создавая условия в виде пуска скоростных «Сапсанов», упрощения выезда за рубеж, проведения олимпиад и прочих тусовок: шизвиды должны быть мобильными и обрастать связями по всему миру. С другой стороны, есть большинство, которое буквально впихивают в быдляцкий образ жизни, культивируя потребительство и праздно-развлекательный образ жизни (достаточно включить телик и ждать, когда за кадром подскажут, когда смеяться) и убивая всякие позывы к труду не только тем, что трудящийся, сколько бы он ни вкалывал, не получит больше того, кто ворует и паразитирует, но и абсолютно бесправным положением самого работника. Миллионы людей скажут, что на заводе работают одни дураки. Коллективизм не умирает, его последовательно и методично пытаются вогнать в гроб.

Но самое интересное при этом еще грядет впереди. Лет через десять родители уже не смогут кормить консумптариев. Работать те не смогут, потому как разучились, спились, да и просто западло пахать; так что они либо пересядут на шею государству, либо пойдут воровать, и мы получим большой и неисправимый слой криминала. Что же касается шизвидов, они же нетократы, то они очень похожи на советских номенклатурных «блатных», которые тоже держались на связях и доступе к информации, и они за те же десять лет поймут, что просто паразитировать на этих ресурсах проще, чем что-то создавать. И тогда нашему светлому компьютерному будущему наступает белый и пушистый полярный песец. А в свете этого о прочих вещах как-то не особо думается.

Наконец, просто действовала обстановка – мягкое кресло, комфорт летучего такси и расслабляющие звуки хита «Энигмы» с двусмысленным названием «T.N.T. For The Brain», что Виктор всегда переводил как «Вынос мозга». Через пару минут он почувствовал, что его неудержимо клонит в сон, и начал клевать носом.

– Вздремните, – посоветовала Светлана, – приближается время, когда спать придется, если свободное время появится.

«Что она этим хочет сказать?» – подумал Виктор, но голова его уже отяжелела, и он погрузился в распухающие перед глазами теплые клубы – или это музыка вызывала в воображении такие ассоциации.

…Его разбудили, когда вертолет уже коснулся земли, за лесополосой шоссе, на асфальтированной площадке неподалеку от высокого забора НИИагропроминформатики. Повели его почему-то не в 210-й к Момышеву, а в цоколь, куда у него раньше не было доступа. Впрочем, ничего необычного он там не увидел: за постом был обычный офисный коридор с дверьми по обеим сторонам, отделанный голубоватой гипсоплитой.

– Сюда проходите, пожалуйста, – вежливо сказал Гаспарян, открывая дверь в комнату с номером 017; сам он, однако, не вошел, оставив Виктора наедине со Светланой.

Кабинет 017 выглядел несколько странно. В нем не было окон, стены были обиты пепельного цвета кожзаменителем, как обычно обивают стальные двери, из мебели присутствовали только пара мягких кожаных кресел и кожаный диван. Пол был покрыт пробковыми матами, и все это неприятно напомнило Виктору «Музыкальную шкатулку» из фильма «Ошибка резидента».

«Так, видать, проверочные мероприятия начинаются», – грустно подумал он. Впрочем, то, что Светлана пока находилась в той же комнате, внушало надежду. Пока внушало.

– Присаживайтесь. – Ее мягкая правая рука с тонкими пальцами указала на диван. Левой она держала какую-то черную папку, тонкую, как файл.

– Да я уже насиделся и належался, – полушутливым тоном ответил Виктор.

«Будет настаивать или нет? Что-то помещение странное».

– Ну, как хотите. Хотя лучше слушать сидя. Понимаете, есть сомнения в том, что ваши похитители всерьез планировали вас вывезти. Слишком рискованно.

– Я вот тоже этого боялся. Хорошо, ваши быстро подоспели.

– Да не слишком скоро. Понимаете, за это время вас могли завербовать.

– Ну да, конечно. Рафаэль начал потихоньку охмурять – дескать, людей у них ценят, то да се… Но я не давал никакого согласия и ни под чем не подписывался. Конечно, вы не станете мне верить на слово, но вы же в мыслях читать умеете, можете проверить.

– Виктор Сергеевич, – вздохнула Светлана, – дело немножко серьезнее, чем вы себе представляете. Дело в том, что вы можете не знать, что вас завербовали.

– Фигасе! – вырвалось у него. – Это что, как у Жванецкого – «грузин не знал, что он грузин»? Ну, послать человека из будущего, чтобы он там влиял чисто по своим убеждениям, – это понятно. Но как человек может работать на МОССАД, если он не знает, что на них работает?

– Вы говорите о сознательном сотрудничестве. Но может быть еще бессознательное. Используются определенные препараты, и под их действием человека вводят в гипнотический транс и внушают. Потом сознание человека под воздействием определенной фразы или с течением времени оказывается под контролем и кодируется. При этом личность человека расщепляется на несколько отдельных «Я», то есть одно «Я» можно спокойно проверять на «детекторе лжи», оно абсолютно честно и искренне на все ответит, ничего не зная о другом «Я», которое активизируется в определенный момент или по кодовой фразе. Такой человек может передавать информацию, как дискета, выдавать дезинформацию, вести себя соответственно заложенной программе и тому подобное. Собственно, вещь не новая, ЦРУ еще в пятидесятых вело исследование по программе «Артишок», и хотя тогда результаты скорее вызвали недоверие, но за прошедшие сорок лет… В общем, теперь для вербовки требуется не больше часа. И людей, заподозренных в том, что они прошли подобную процедуру, приходится нейтрализовывать.

– То есть так в принципе можно каждого посадить? Мало ли, имел контакт с иностранцем, а тот его и… Так, что ли?

– Ну, сажают за сознательное сотрудничество, а при бессознательном у нас реабилитируют, как жертв этих самых спецслужб. Лацман, кстати, тоже могла это сделать, если бы получила такое задание. Но в ЦРУ опасались, что такой способ вербовки может повлиять на достоверность информации о вашей реальности, тем более что у них нет прямых сведений о вашей связи с нами. В МОССАДе же узнают о вас благодаря утечке информации из ЦРУ и приходят к выводу, что рано или поздно вы заинтересуете нас и расшифруетесь, как хроноагент, причем на вас мы выйдем через наблюдение за агентами ЦРУ и анализ проявлений разведывательной деятельности. Вывезти вас скрытно невозможно. Поэтому у МОССАДа будет большой соблазн использовать хроноагента как агента влияния Израиля на будущую внешнюю политику СССР. Подменить то, что вы хотели бы нам сказать.

– Ясно. «Шеф дает нам возможность реабилитироваться…» Да, «Бриллиантовая рука» у вас была? Она ведь до хроноагента.