Додж потянулся к огню. Вместо того чтобы дать ему прикурить прямо от зажигалки, Твид поджег купюру и поднес ее к кончику сигареты. Додж прикурил. Он считал, что выдержал испытание, не моргнув глазом. Твид задул огонь, скомкал доллар и бросил его в пепельницу.
— Сколько пачек в день вы выкуриваете? — спросил он.
Этот вопрос взбудоражил весь кабинет. Додж понимал, куда клонит Твид, но никак не мог найти правильный способ защиты. Он просто чувствовал, что что-то назревает, и держал ухо востро.
— Пытаюсь сократить дневную норму, — только и ответил он.
Зигги, Джоко и Честер предчувствовали скорую развязку. Они изображали беспристрастность, но было видно, что готовы лопнуть от напряжения.
— Так сколько? — не унимался Твид.
— Пачку в день, — нехотя ответил Додж.
Твид занялся мысленным подсчетом, дав своей жертве передышку.
— Прикуривайте каждую сигарету из ежедневной пачки от доллара и выбрасывайте бумажку. По прошествии полувека — если, конечно, вы примете наше предложение — у вас останется больше ста двадцати пяти тысяч долларов, не считая процентов.
Все, кроме Доджа, усмехнулись. Наконец и Додж присоединился к остальным, сраженный радужной перспективой. Ему напомнили о близкой для него сфере интересов, не связанной с Сиам.
Однако он не торопился с ответом. Он на всю катушку использовал свои преимущества. Постукивая пальцами по столу, обратил внимание на тлеющую в пепельнице сигарету и поспешно раздавил ее. Зрелище двух зажженных сигарет одновременно внушило ему страх. Он радовался, что сохранил способность не допускать людей в святая святых своего мыслительного процесса и теперь томил их в воображаемой приемной. Однако две сразу зажженные сигареты свидетельствовали, что он, сам того не ведая, выскользнул из своей защитной скорлупы.
Додж знал, он просто обязан отвергнуть предложение, чтобы сохранить лицо.
— Надо подумать, — сказал он, гордясь своей невозмутимостью. Только что он боялся раскрыть рот, чтобы не выдать сокровенных чувств, но оказалось, что он способен говорить спокойно, как судья на процессе.
— Вы вправе дать такой ответ. — Твид почуял разыгравшуюся в душе Доджа борьбу и решил поднажать. — Но сегодня исключительный день. Сегодня вы обязаны ответить, хотите ли, чтобы она выступила на стадионе.
— Мне нужно время. — Додж обращался к разуму Твида и тем самым демонстрировал слабость.
— Ты что, настолько сбрендил, что не хочешь брать выкуп? — вспылил Зигги.
Твид отреагировал на вспышку Зигги свой кривой усмешкой. Додж проявил коварство и вернул их на поле, где имел преимущество.
— Как вы можете надеяться вернуть за несколько лет полмиллиона, имея прямой контракт? Для этого она, во-первых, должна пользоваться успехом, во-вторых, не сходить со сцены. В-третьих, нельзя гарантировать ни того, ни другого.
— Все указанное вами и делает из Сиам заманчивый объект капиталовложений для моего синдиката, — ответил Твид. — Этим людям надоело субсидировать музыкальные комедии. Их утомили победы над налоговым ведомством. Вне зависимости от судьбы постановки они ничего не теряют. Теперь они хотят получить за свои деньги настоящую встряску. — Он продолжил небрежным тоном, словно говорил вещи, не имеющие отношения к делу: — Сами знаете, деньги — тоскливая материя. К тому же Сиам станут заниматься Зигги и Барни. Если вы не уйдете с дороги, то, при всем моем уважении к вашим способностям, Сиам ждет провал. Без вас у Сиам, по нашему мнению, неплохие шансы.
— Кто вошел в синдикат? — спросил Додж, надеясь, что не услышит имен проныр, отличающихся феноменальным нюхом. Если такие проныры собираются вкладывать деньги в Сиам, то он обязан цепляться за нее из последних сил.
Зигги отдавал должное решимости, с которой Додж преодолел свою нервозность. Он видел, что Твид относится к происходящему точно так же, иначе виляниям Доджа давно был бы положен конец.
— Назовите несколько имен, — настаивал Додж.
— Деньги — это только начало, — ответил Зигги за Твида. — Зачем тебе имена? — На самом деле он понимал, почему Доджу надо знать, кто именно вкладывает деньги. Новички шоу-бизнеса из нуворишей и потомственных богачей пользовались уважением, интеллектуалы обливались презрением как культуртрегеры. Их выбор всегда имел резиновый привкус образовательного телевидения.
— Честер, — устало позвал Твид.
— Многие из этих имен, — молвил Честер, — звучат впервые, и мы не хотели бы их обнародовать. Они избегают внимания к себе.
— Откуда они взялись?
— Недвижимость, Уолл-стрит, Седьмая авеню. Промышленники, химия, военные заказы, протезирование.
— Зачем таким могучим людям вкладывать деньги в Сиам? — упирался Додж.
— Я уже говорил, — ответил Твид, теряя терпение.
Ему на помощь пришел Зигги:
— Какая радость в протезировании? Поутру человек читает о войнах, в которых у других людей отрывает руки и ноги, и радуется, что день складывается удачно. Я не удивлюсь, если их собственные юристы нашептывают им: болваны, наплюйте на военно-промышленный комплекс! Это всего лишь деньги, политика, собачья свара за влияние. Лучше вложите денежки в сексуальную певицу, скаковую лошадь, боксера, бейсбольную команду. Это положительно повлияет на ваше здоровье. Ищите усладу в искусстве. Это целый океан денег, на который нет управы у налогового ведомства. Куда еще вкладывать средства, как не в прекрасное? В шоу-бизнесе вы воспрянете душой!
Додж крепко стиснул руки. Его беспокоило, что столько безразличных людей с деньгами готовы играючи отнять у него женщину, которая перевернула его жизнь. Это произойдет без дуэли, без рыцарского поединка. Просто выписывается чек — и готово дело. Все помыслы о чести отошли в область преданий. Да, без чести жить легче, тем более что и другие не принимают его честь в расчет, однако сопутствующее этому унижение личности его никак не устраивало. Выходит, они решили, что влечение, которое он испытывает к женщине, можно перебить чеком? Предложенная Твидом сделка представала вторжением в его частный мир. Приняв чек, он бы прилюдно вывернул наизнанку собственное нутро. Его пытались излечить от наваждения звонкой монетой. На всеобщее обозрение выставлялись его потайные намерения.
— Я не могу дать ответ сразу, — сказал он, не скрывая уязвленного самолюбия.
— Придется! — отрезал Твид, уже не пытаясь взять Доджа лаской. В его голосе прозвучала неприкрытая угроза, как в тлеющем фитиле, подбирающемся к заряду взрывчатки.
Бабах — и от предложенной суммы в полмиллиона останется только сизый дымок. Вместе с ней, размышлял Додж, он простится с куда более высоким уровнем финансового благополучия, настоящим благоденствием. При пяти процентах годовых он будет иметь по двадцать пять тысяч в год, даже если завтра же уйдет в пожизненный отпуск. Дальше все будет зависеть от того, кто ты — простой смертный, сгибающийся под налоговым бременем, или удачливый инвестор, умеющий обратить себе на пользу даже налоговую систему. Он бы многое отдал, чтобы оказаться в изысканном обществе людей, зарабатывающих в год по полмиллиона и не платящих с этих заработков подоходных налогов. Нет большего удовольствия, чем выкраивать в налоговом законодательстве дыры и копить благодаря этому состояние. Сидеть на верхушке одного из самых современных обществ и наслаждаться комфортом, не испытывая необходимости пошевелить даже пальцем! Высшее наслаждение — пользоваться всеми мыслимыми благами, не терзаясь беспокойством, сопровождающим их производство. Находиться среди избранных, на которых работают законы, направленные на выкачивание денег из всех остальных. Предложенная ему сделка катапультировала бы его в среду этих избранных.
Додж смотрел на свой стол, но не на чек, а на фотографию Сиам в газете. Она была восхитительна в едва держащемся на ней платье, с оголенными плечами. Однако он испытывал не вожделение, а страх. Он утратил желание мстить. История о полуголой Сиам, преследующей Барни на людной улице, заставила его почувствовать, как у него уходит почва из-под ног. Ему предлагали кучу денег, а он чувствовал себя беспомощнее, чем когда-либо. История перекочевала с газетных страниц прямиком ему в живот и причиняла физические страдания. Оставалось радоваться, что спазмы, переворачивающие желудок, почти не отражаются на его лице. Он уже давно натренировал себя не выдавать боль. Ему было совсем нетрудно сделать вид, будто ничего не происходит.
