— Ты мне не веришь?

— Верю.

— Что же тогда?

— Моя машина ждет внизу.

— Для чего?

— Давай поедем вместе и послушаем ее выступление.

— Тебе необходимы доказательства?

— А тебе? — лукаво осведомилась Селеста.

Распорядитель подбежал к двери трейлера и забарабанил в нее кулаком.

— Все по местам, пожалуйста.

Ему долго никто не отвечал. Потом раздался голос ассистентки:

— Сейчас!

Твид набрал в объемистые легкие побольше воздуху, чтобы не волноваться. Щелчок пальцами — и распорядитель подлетел к нему.

— Частную карету «скорой помощи» с кислородными подушками к стадиону!

— Да, сэр.

— И как можно быстрее!

— Да, сэр!

Дальше Зигги и Гарланд ждали молча. Зигги, которому было в высшей степени наплевать на свой вид, тем не менее постоянно подтягивал галстук; Гарланд комкал в ладонях носовой платок.

Дверь распахнулась, выпустив сначала маникюршу с инструментами. За ней по одному потянулись остальные: косметолог, мистер Текс, костюмерша, ассистентка. Все они столпились у двери, не произнося ни слова. На их лицах не отражалось никаких чувств.

Появление ассистентки Зигги сопроводил репликой:

— Это последняя.

Когда дверь трейлера медленно приоткрылась, молоденькая ассистентка не сдержала восклицания:

— Боже, она собирается выступать!

Весь закулисный персонал отвлекся от своих занятий, чтобы поглазеть на певицу.

Сиам была обряжена самым выигрышным для нее образом. Она стояла в двери, даже не держась за косяк, в коротком, значительно выше колен, шифоновом платье с открытыми плечами. Она зажимала пальцем одну ноздрю, чтобы не разрыдаться. За кулисы проникали сполохи яркого света, заливающего стадион.

Увидев, как хорошо она держится, Зигги и Гарланд перевели дух. Однако уже на первой ступеньке ей пришлось остановиться, чтобы не потерять равновесия. Ассистентка подала ей руку и помогла спуститься. Дальше она двинулась сама. Все ее усилия были сосредоточены на том, чтобы дойти до ближайшего выхода на сцену. Она смотрела прямо перед собой, словно все неприятности остались позади. Зигги и Гарланд старались не попадаться ей на глаза, чтобы не прогневить, иначе гнев отразится на ее голосе и не позволит петь. У нее уже не осталось времени на ненависть. Зигги очень хотелось напомнить ей об этом для ее же пользы, но он не посмел к ней подступиться.

Походка Сиам делалась тверже с каждым шагом. У самого выхода она остановилась и прижалась головой к стальной стенке трансформаторной будки.

— Скажите ей не прикасаться к силовому шкафу! — взмолился электрик, обращаясь к Зигги.

— Успокойтесь, — сказал ему Зигги, — если она не выйдет, то пусть лучше стадион погрузится в темноту.

Все вокруг ждали, затаив дыхание, что будет дальше.

Музыка стихла. Загремели аплодисменты. Группа юных вокалистов поспешно покинула сцену, пылая от творческого возбуждения. Увидев толпу, наблюдающую за Сиам, вокалисты влились в нее. Их лица приобрели почтительность, словно они стали свидетелями дорожного происшествия.

— Теперь ты, — шепотом сказал Зигги Сиам.

Она содрогнулась от внутреннего конфликта: ненависть к Зигги, подвергшему ее такому бесчеловечному обращению, и желание петь боролись в ней сейчас. Она всхлипнула и едва не ударилась лбом о стену, но вовремя подставила ладонь.

Твид расстегнул тесный воротник, весь взмокший. Пот заливал его лицо.

Сиам обреченно рыдала. Тем временем над переполненным стадионом разнесся уверенный голос:

— А теперь…

Твид стал безумно жестикулировать, желая привлечь внимание конферансье.

— Подождите, подождите! — заорал он, но конферансье не услышал его ора.

— Леди и джентльмены, новый голос, пронесшийся над землей! Сиам Майами!

Сиам услышала свое имя, встрепенулась, вытерла глаза обеими руками и шагнула к ослепительной арене. Выйдя на простор, на открытый воздух, она почувствовала, что сумеет совладать с собой. Лучшим лекарством стал взрыв аплодисментов, раздавшийся из темного провала впереди. Ей было приятно видеть над собой омытое дождем и очистившееся от туч вечернее небо. Заиграл оркестр. Сиам подошла к микрофону, с легкостью подхватила ритм, едва заметно вильнув бедрами, и запела. В ее голосе слышался сотрясающий ее шторм — все эмоции рвались наружу. Стадион завелся с пол-оборота. Ее раскованная и одновременно трогательная манера сразу была встречена аплодисментами. Слова песни Сиам были обращены не только к этой публике, но и ко всему миру.

Вступительный номер завершился восторженными овациями. Не сделав паузы, Сиам запела балладу, не обращая внимания на аплодисменты, которые тотчас почтительно стихли. Ее желание петь внушало слушателям трепет. Они хотели разделить с ней чувство, над которым не были властны. Ритм, в котором содрогалось тело певицы на сцене, стал общим ритмом, в котором жила ее аудитория.

Твида позвали в кассу, где требовалась его подпись под протоколом о выручке. Прежде чем ринуться к поджидающему его бронированному автомобилю, он восторженно похлопал Зигги по плечу.

Зигги наслаждался триумфом Сиам. Но со временем он стал замечать, что Сиам оставляют силы. Жизнелюбивый напор был настолько органичен для ее исполнения, что малейшее его ослабление сразу портило впечатление. Зигги заметил бы это раньше, но внутренняя борьба, охватившая ее перед выходом, позволила ей запеть в самой выигрышной манере. Страдания повлияли на ее голос, окрасив его яркими красками. Но когда настал черед фольклорного попурри, оказалось, что Сиам выдохлась. Пение звучало уже через силу. Дирижер заметно нервничал.

Зигги не выдержал:

— Сейчас она заплачет!

Твид прыжками вернулся за кулисы.

— Что-то не так?

Аплодисменты стихли.

— Она выдыхается, — сказал Зигги.

— Что же делать?

— Мы уже все сделали — мы не дали ей времени на отдых. — Зигги покачал головой. — Не знаю, как она дотянула даже до этого места.

Твид щелкнул пальцами и приказал подбежавшему распорядителю:

— Давайте сюда ребят из «скорой». Кислород, носилки!

Прислушиваясь к ее голосу, Зигги понуро сказал:

— Этим ее не проймешь.

Упадком духа трудности Сиам не ограничивались: ее то и дело заглушали гигантские самолеты, взлетающие над стадионом и устремляющиеся на север, подмигивая разноцветными лампочками на крыльях. Потом справа раздался железный скрежет. Он становился все громче: это мчался на Лонг-Айленд пригородный поезд.

— Не знаю, как она дотянет до финала. Финал — это кульминация концерта: публика должна повскакивать с мест.

Зигги отмел реплику Твида нетерпеливым жестом, не соизволив ответить.

Сиам делала все более длительные паузы между песнями, чтобы незаметно отдышаться. Ее лицо было залито потом. Энергия, уходившая на песни, была сродни энергии, требующейся альпинисту, штурмующему скалу. От изнеможения у нее обострились черты лица, запали щеки. Музыканты были на ее стороне: дирижер не давал команды начинать, ожидая знака от певицы.

Сиам находилась на последней стадии физического и морального истощения. Пение высасывало ее всю, до дна. Ее мутило от желания отомстить своим мучителям. Она наконец-то взобралась на вершину, чего ей всегда так хотелось, однако мучители не отпускали ее и там; даже аплодисменты не могли заставить их ослабить хватку. Помимо собственной воли Сиам все больше затягивало в адское пекло, откуда ей виделся единственный выход — отомстить ценой своей карьеры. Разум, однако, подсказывал, что следует раз и навсегда выработать в себе отвращение к самоубийственным порывам.

Ее переполняли страдания, и она не находила сил, чтобы насладиться своей победой. Она никому больше не доверяла и ни перед кем не желала отчитываться. Но эта твердость, вопреки ожиданиям, не придавала ей сил, а только усугубляла чувство одиночества. Пение — единственное, что помогало ей не ощущать на себе их поганых лап, — больше не годилось на роль чудодейственного лекарства. Хуже всего было то, что она чувствовала, как предает восторженных, аплодирующих ей слушателей, наливаясь мутной яростью.