— Мы не можем потерять друг друга. — Она с силой ткнулась головой в его плечо.

— Если ты поступишь по-моему, тебе не видать успеха.

Она смотрела на него, не утирая слез.

— Мы всегда поступаем неразумно. Ты ссоришься с издателями газет и не ладишь с диск-жокеями, а я не нахожу общего языка с менеджерами и владельцами клубов. И все же мы идеально подходим друг другу. Нам недостает одного — успеха. — Она улыбнулась, удивившись собственной иронии. Он любил ее и за это.

Он уронил руки, не выдержав груза ее таланта, сделал шаг назад и застегнул рубашку.

— Быть разумными — значит шагнуть прямиком в их ловушку. Они там только на то и рассчитывают, что мы возьмемся за ум.

Она помолчала, отдавая должное правде его слов, а потом сказала:

— Добившись желаемого, я смогу поступать так, как мне хочется. Все люди что ни день совершают поступки, которых сами потом стыдятся. Мне надо согрешить всего один раз. Это неизбежная плата. — Она сделала шаг к нему, но он попятился. — Неужели ты считаешь, что с ним я хоть что-нибудь почувствую? — Она отчитывала Барни, как провинившегося. — Я буду холодна как лед. Потом я буду испытывать отвращение и ненависть к себе. — Она вытерла пот, заливавший ей глаза, и попыталась взять себя в руки. Возникла пауза, после которой она срывающимся голосом заключила: — Я хочу, чтобы мы поженились сейчас.

— Давай бросим этот бизнес и попробуем зайти с другого боку, — предложил он.

Она отрицательно покачала головой. По ее щекам бежали слезы.

Он не верил собственным глазам и ушам.

— Ты хочешь, чтобы мы поженились, чтобы потом все равно переспать с другим?

— Я хочу выйти за тебя, чтобы показать, как сильно я тебя люблю и что нас ничто не может разлучить, что бы я ни натворила.

От этих слов у него пошла кругом голова. Он схватил ее за руки и встряхнул. Однако будущее представлялось ему безнадежным. В ее глазах он вопреки ожиданиям видел не эгоизм, а смущение перед неспособностью унять собственное честолюбие. В них была жалость к нему, смешанная с болью. Закипевшая было в нем ярость сходила на нет, натыкаясь на этот простодушный взгляд. Он понял, что достиг именно того, на что рассчитывал Зигги: он возродил ее независимость. С собой же самим он поступил вопреки Совету Зигги: он влюбился в ее душу и в ее недостатки. Он боролся с желанием обнять ее в награду за решимость добиться своего, не теряя при этом его, и оттого знал, что сейчас кинется к двери.

Ей было невыносимо отчуждение между ними. Она была подавлена тем, что, принимая ее резоны, он отказывается принять ее саму. Она знала, он хорошо ее понимает, и чувствовала, что у него внутри все рушится. Это сочетание в нем тонкого понимания вещей и отказа идти на компромисс заставляло ее страдать. Она знала, что им обоим мешает глубокое чувство, которое он испытывает к ней. И попыталась объясниться:

— Это ведь не просто работа, которую можно бросить, и дело с концом. Работа — это я сама. Это вовсе не честолюбие. У меня есть гораздо более сильное стремление — сохранить тебя. — Не поднимая головы, она шагнула к занавешенному окну. Она пыталась достучаться до любимого. — Чего стоит то, что он хочет от меня, в сравнении со всей моей жизнью? Клянусь тебе, — ее голос сорвался, — он от меня ничего не добьется. Я буду как могильная плита, как доска, как дупло в мертвом стволе! Пожалуйста, не доводи меня до этого, не позволяй говорить такие вещи о самой себе! — Она в отчаянии рванула занавески, и те распахнулись. Солнце ослепило ее и заставило задохнуться.

Ему ничего не оставалось, кроме бегства. Иначе он бы не сдержался и заключил ее в объятия.

До нее донеслись шаги босых ног. Он покидал гостиничный номер. Она не смогла его окликнуть — в горле застрял комок. Обернув вокруг бедер полотенце, она метнулась к двери, но он уже сбегал по лестнице.

— Со мной можно поладить! — крикнула она ему вслед и нажала на кнопку лифта. Решетчатая дверь открылась, она влетела в кабину и ударила по кнопке «холл». Кабина ползла вниз слишком медленно, она лупила кулаками по двери, чтобы придать кабине прыти. Лифт достиг холла в тот самый момент, когда Барни появился в дверном проеме рядом с конторкой дежурного. Его босые ступни зашлепали по мраморному полу.

Дежурный и пожилая пара, отдыхавшая перед вентилятором, были шокированы ее видом. На ней не было ничего, кроме гостиничного полотенца поверх трусиков и лифчика с карандашной надписью. Она помчалась по холлу, стремясь перехватить Барни. Ей удалось поймать его за полу рубахи. Он не остановился. Раздался резкий звук разрываемой материи, и у нее в руке остался оторванный лоскут. Она выскочила за ним на улицу. Люди таращились на них: с удивлением — на него, в ошеломлении — на нее. Пробежав несколько ярдов и убедившись, что его не остановить, она испустила крик, от которого недоумение на лицах прохожих сменилось печалью:

— Бааааррррннниииииии!

Ему предстояло запомнить этот крик на всю жизнь.

— Мистер Додж, к вам мистер Мотли.

— Спасибо. — Додж нервно глянул на часы. — Пригласите.

Он не хотел встречаться с Зигги. Он вообще не хотел наступления этого дня. В этот день ему предстояло решить, выступать ли Сиам на стадионе. Он ехал наработу, сгорая от ненависти к этому решающему дню. Точно так же он ненавидел предыдущую неделю и неделю до того. Упрямство Сиам казалось ему глупостью. Этот ее недостаток выводил его из себя и одновременно делал ее еще привлекательнее в его глазах. Он не видел в происходящем собственной вины, ибо ему в голову не приходило, что она способна пренебречь таким шансом. Он не сомневался, что ее сильнейшее качество — честолюбие — сработает на него.

Но чем меньше времени оставалось до решающего дня, тем больше он осознавал, что его ждет грандиозный провал. Весь мир шоу-бизнеса будет знать, что это он отменил концерт. Твид позаботится об этом. Хитроумие Твида клало Доджа на лопатки. Расклеенные по всему городу афиши оповещали о предстоящем выступлении Сиам Майами. Твид обманул его, представив этот маневр как средство давления на Сиам. Теперь Додж понимал, что сам подвергся давлению. Его страшила подобная тактика. Она представляла собой бессовестную манипуляцию людьми на основании предпосылки, что они способны на что угодно, если на них как следует и с умом надавить. Твид устроил Сиам назойливую рекламу и тем самым превратил концерт в абсолютную неизбежность. Решение принимал Твид, а не Додж. Однако Додж не мог позволить, чтобы Сиам не пострадала от последствий своего поведения. Так сексуальна и так безразлична к нему! Ему было необходимо с кем-то поговорить о ней. Однако с Зигги он разговаривать не хотел. Сегодняшняя встреча с Зигги станет невыносимой пыткой.

Дверь распахнулась. Зигги зашагал к Доджу так стремительно и грозно, что тот обрадовался, что между ними есть преграда в виде письменного стола. Он знал, что старину Зигги нечего опасаться, но ему все равно стало не по себе.

— Ты в отличной форме, Зигги, — убежденно сказал он.

Зигги знал, что крепкое здоровье — его крупный недостаток. При таком здоровье нельзя было не излучать жизнерадостность, из-за которой личности, страдающие запором, относились к нему с пренебрежением.

— Зигги, я раздобыл две «гаваны». Специально припасал их для тебя. — Додж протянул Зигги здоровенную коробку и нажал кнопочку. Крышка откинулась.

Зигги взял из коробки две обернутые листьями сигары, одну сунул в нагрудный карман, другую зажал между пальцев и, не удосужившись поблагодарить, выпалил:

— Что бы лично ты ни думал об этих ребятишках на гастролях, у них не отнимешь отваги!

Додж напрягся. Зигги почувствовал это, но продолжил:

— Они заслужили лучшей участи. — Он пользовался сигарой, как указкой. — Ими нельзя не восхищаться. На сей раз Сиам доказала, что у нее сердце львицы. А он, согласись, научил ее этой самой чертовой независимости. — Видя непроницаемую физиономию Доджа, Зигги сменил тактику: — Стью, по совести говоря, признание собственных ошибок только возвышает.