— Прямо так, безо всего?

— Да.

— Может быть, капельку польской водки?

— Нет.

Она снова потянулась к сахарнице и бросила себе в чай два кусочка сахару.

— Даже чуть-чуть не хотите? — Она больше не осмеливалась смотреть ему в глаза, из чего, по его мнению, следовало, что между ними начала возникать близость. И сосредоточила все внимание на чайнике, которым орудовала. — Все-таки пригубите водки.

— Уговорили.

Столь добродушной сдачей позиций он полностью погубил себя в ее глазах. Она отвернулась от него с безразличным видом. По тому, как поднялась, чтобы подать ему водку, которую сама же уговаривала его попробовать, было видно, что она считает его согласие утратой плацдарма противника. Ему следовало упорно отказываться, а не уступать ее настояниям. Подойдя к столику с графином, она уже не стала наклоняться, как только что, когда разливала чай. Вместо этого взяла со стола его чашку, добавила в нее водки и отдала ему. В ее жестах сквозила теперь мертвящая корректность. Он не пытался исправить оплошность, и она показывала ему, что он для нее более не существует.

Барни укрепился в первоначальном впечатлении, что приехал сюда напрасно. Она с самого начала сознательно испытывала его, провоцируя на непочтительный поступок. Отхлебывая чай с водочным привкусом, он посматривал на ее профиль и все больше приходил к выводу, что ей хочется, чтобы мужчина сознательновступил с нею в схватку или сразу разгадал ее, не польстившись на притворную вежливость и не раскрыв карт. Таким способом она проверяла зрелость мужчины. Теперь он прекрасно понимал, что никакие его уговоры не побудят эту женщину к действиям. Он уже посмеивался над собой. Вместо потрясения он всего лишь ее развлечет. Его рассказ разве что развеет ее скуку. Она будет приветствовать любое известие, которое заставит засиять ее брак свежими красками.

— Вы всегда являетесь к женщинам с неожиданным визитом, а потом сидите, точно набрав в рот воды? — разочарованно спросила она.

— Надеюсь, вас не огорчит, что я передумал и решил помалкивать, — сказал он, приподнимая чашку в знак добропорядочности своих намерений.

— Передумывать — мужская прерогатива, — тотчас нашлась она. Видимо, резкие ответы вошли у нее в привычку. — Я восхищена Сиам, — добавила она.

Он едва не выронил чашку от удивления, она же невинно отхлебнула чай.

— Почему? — Ему хотелось из вежливости продлить разговор, а потом откланяться.

— Она делает то, что хотелось бы сделать любой женщине. По-моему, ее ждет удача.

Эти слова понравились Барни.

— Я расскажу ей о вашем оптимизме.

Она выпрямила спину и прижала локти к бокам.

— Позвольте, язадам вам вопрос.

— Валяйте.

— У меня такое впечатление, что Сиам вызывает восхищение у любого, кто оказывается рядом с ней. Вы осведомлены о том, что Сиам спала с моим мужем, зная, что он женат на мне?

— Я догадался.

— Вас это не смущает?

— Я бы изменил существующее положение, если бы мог, но сейчас ничего не поделать.

Она посмотрела на него с интересом.

— Вы так в ней уверены!

— Я бы назвал Сиам необыкновенной женщиной.

Она ждала продолжения и, не дождавшись, молвила:

— Это все?

— Пока все. — Он снисходительно улыбнулся.

— Не хотите продолжать, чтобы не ранить моих чувств?

— Возможно. — Он кивнул, ценя ее проницательность.

Она откинулась, положила ногу на ногу, отвела глаза. «Странная женщина», — подумал он, но ее следующий вопрос поставил его в тупик:

— Вы считаете, что Сиам на сей разне поддастся никакому давлению?

Барни посмотрел на нее. Женщина выдержала его взгляд. Барни видел, что она все понимает. Он действительно только потерял время, приехав сюда. Сейчас она услышит ответ, который вполне ее успокоит:

— Сиам выдержит любое давление.

Она просияла.

— Если она чего-то не захочет, — она выговаривала слова намеренно четко, — то от нее этого не добиться?

— Совершенно верно, — ответил он, ставя на блюдце пустую чашку и помышляя только о том, чтобы побыстрее проститься.

Прежде чем он успел извиниться и сказать, что ему пора, раздался телефонный звонок. Она сняла с белоснежного аппарата трубку.

— Вашингтон? А-а, Зигги! — Она усмехнулась. — Вы меня испугали своим официальным тоном.

— А вы меня — своим оживлением, — встревоженно откликнулся Зигги. — К вам не заглядывал Барни?

— Мы как раз сейчас вместе пьем чай.

— Звучит очень безобидно. Мне это симпатично.

— Это потому, что мы еще толком не познакомились.

— В платонических отношениях тоже есть своя прелесть, — напомнил Зигги.

— Мы понимаем друг друга. — Она оглянулась на Барни. — Отлично понимаем. Но, боюсь, мы не поладим.

Барни улыбнулся, уважая ее за искренность.

— Он у нас такой, — угрюмо ответил Мотли. — Будьте так добры, передайте ему трубочку. У меня для него важное сообщение.

— Вы не станете на него орать?

— Я сам решу, когда мне его уволить. Пока что он мне полезен.

— Барни! — Она помахала ему трубкой. — Это вас. Гордитесь: вам звонят повсюду, где бы вы ни появились.

Он ответил, обращаясь одновременно и к ней, и к Зигги:

— Я не питаю иллюзий. Когда я перестану приносить прибыль, дверца мышеловки распахнется, и я снова окажусь на улице.

Она сочувственно дотронулась до его руки. Ему понравилась ее реакция.

— Хэлло.

— Фокусник! — мрачно проговорил Зигги. — Надеюсь, это твоя последняя попытка.

— Все вполне безобидно.

— Не испытывай судьбу. Лучше слушай: поезжай в мою контору и забери там сверток для Сиам. Побыстрее сматывайся из этого дома.

— Я как раз собирался, но тут позвонил ты. — Он положил трубку. — Мне пора.

— Мужчины всегда напускают на себя важность. — Она встала вместе с ним. — Когда женщина говорит: «Мне пора», это значит, что просто настало время припудрить нос.

Он улыбнулся ее шутке, но тут же вспомнил, что она обязана своим счастливым настроением его ответам. Беспричинно желая нанести ему оскорбление — разве что с целью лучше врезаться ему в память, — она проводила его только до порога гостиной, где сказала:

— Вы сами найдете дорогу.

— Спасибо за чай.

Он оставлял ее в лучшем расположении духа, чем до своего прихода. Невероятно вежливая и утонченная черствость, с которой он только что столкнулся, навела его на мысль: Сиам оставался единственный выход — бежать из этого бизнеса без оглядки.

Понурая Сиам сидела на пластмассовой скамеечке в углу людной вашингтонской конторы по прокату автомобилей. Вчерашнее успешное выступление не подняло ей настроения. Голова клонилась на руки, сложенные на голых коленях. В конторе толпились бизнесмены в летних костюмах, ожидающие ключей от машин. Они бесстыдно рассматривали ее, и Сиам тошнило от мысли, что, подняв голову, она увидит их выпученные глаза, полные эротической летаргии.

Сиам не находила себе места; напрасно она пришла сюда, чтобы дождаться Барни. Не натворил ли он непоправимых бед, пытаясь расчистить для нее путь? Она знала от Зигги, что вроде все обошлось: Барни так ничего и не рассказал. Но Сиам терзал страх, что Барни посмотрит на нее теперь другими глазами. Ей очень хотелось избавиться от внимания окруживших ее мужчин. Дверь то и дело распахивалась, выпуская одних и впуская других. Она чувствовала себя брошенной.

Перед ней стоял мужчина, от которого исходил смутно знакомый запах. Прежде чем она успела опомниться, мужчина поцеловал ее в шею. Она подпрыгнула, как распрямившаяся пружина. В следующее мгновение ее лицо расплылось в улыбке. Однако уныние покинуло ее не до конца, о чем свидетельствовал потухший взгляд. Барни нашел свою подопечную какой-то увядшей. Она прижала его к стойке. Желая исправить первое впечатление, наградила пылким поцелуем. Они вышли из конторы, держась за руки, описали круг по Дюпон-Серкл и побрели по Коннектикут-авеню в южном направлении.