— Надеюсь, ваши сыновья оправдали ваше доверие, в отличие от меня.

— Вы слишком скромны.

Ракким заметил изменение в голосе.

— Ваши сыновья вас разочаровали?

Старейший поправил манжеты.

— К счастью, у меня их много.

— Боюсь, вам понадобятся все до последнего.

Старик никак не отреагировал на угрозу.

— Ракким, вы верите в Создателя? Такого, который активно интересуется происходящим в мире? И щедро вознаграждает за поклонение и послушание?

— Думаю, у него хватает других забот.

— Я тоже так думал, пока был молодым. По крайней мере, надеялся на то, что у него есть дела поважнее. И что он не обратит внимания на то, чем занимаюсь я. — Старейший сложил руки на груди. — Вы не лишились веры, просто перевели ее в неправильное русло. У Всевышнего большие планы на вас. Именно поэтому вы находитесь здесь и сейчас. Именно поэтому вы не погибли от пуль полицейских. Именно поэтому я приказал Дарвину доставить вас сюда и поручил заботу о вас лучшим врачам. Мы оба — избранники Аллаха. Нам предстоит совершить великие деяния. Это благословение, но одновременно и огромное бремя. — Он внимательно посмотрел на Раккима глубоко посаженными глазами. — Некоторые считают меня порождением Иблиса, некоторые называют Махди, а я — просто мусульманин. Как и вы. Мы — братья. А братья не должны воевать друг с другом.

Ракким подошел ближе.

— Слишком поздно.

Старейший стоял у перил. Над ним лишь сияли звезды, а под ним темнела твердая бетонная мостовая.

— Да… не потребуется особых усилий, чтобы сбросить меня вниз.

— Не потребуется вообще никаких усилий. Почему вы не пригласили Дарвина разделить с нами компанию?

— Дарвин никогда не имел сюда доступа… — Поднимался ветер. Старейший развернулся спиной к перилам. — Кроме того, вы слишком умны и понимаете, что случится с Сарой, если хоть волос упадет с моей головы.

— Понимаю… тем не менее искушение велико.

Старик никак не отреагировал на его слова.

— Дарвин сказал, что вернул вам нож. Отличный клинок. Говорят, что опаснее фидаина только фидаин со своим ножом, тем не менее я всегда полагал, что вас немного переоценивают. Образ непобедимых воинов ислама был необходим раньше, однако, несмотря на обучение и генетические коктейли, вы всего лишь люди. Я, конечно, имею в виду фидаинов, входящих в состав боевых батальонов. Переворот в Гане? Массовые убийства мусульман в Рио? Русская видеосеть, перенесенная по воздуху в Квебек? Пошлите фидаинов! — Он погрозил Раккиму пальцем. — Вы, однако, лошадь другой масти. Вы и Дарвин.

— Вы не правы, сравнивая меня с ним. Думаю, вам редко доводится совершать подобные ошибки. Впрочем, обычно хватает и одной, если она серьезная. — Вертолеты, похожие на стрекоз, кружили по небу. — Бомба, не сработавшая в Китае, — серьезная ошибка. Серьезней не бывает.

Неоновые огни отражались в глазах Старейшего.

— Она находится не в Китае.

Ракким уставился на него.

Взгляд старика оставался спокойным, как утренний дым.

— Четвертая бомба была заложена в Южно-Китайском море, недалеко от побережья Хайнаня. Да-да, из-за принятого мной неверного решения. Однако вы удивлены.

— Я полагал… что вы станете все отрицать.

— Между нами не должно быть секретов. Я готов сделать первый шаг. Потому и позволил вам свободно перемещаться по городу, без ограничений или сопровождающих. Рабов у меня достаточно. Не хватает свободных.

— Да, конечно.

— Я предполагал, что у вас возникнут сомнения. Они пройдут, как пройдет все остальное. — Старейший прикрыл глаза, словно от приступа боли. — Мне следовало заложить четвертую бомбу под Ватикан, как предлагал старший сын Касим. Взрыв неминуемо настроил бы католиков против евреев… а Касим стоял бы сейчас рядом со мной вместо вас. — Он покачал головой. — Касим был старшим сыном последней жены, которую я действительно любил. Лучший из курса в Массачусетском технологическом. Гениальный мальчик, ученый и воин. Касим хотел взорвать бомбу под собором Святого Петра, но меня в то время беспокоило постоянно возрастающее экономическое могущество Китая. Я указал на Шанхай, и он повиновался. Теперь он мертв. — Свежий ветер трепал седые волосы. — Так же задувало и на море, когда перевернулась их рыбацкая лодка. Выжил только Сафар Абдулла, переправлявший стержни, а он и так уже находился при смерти. — Старик привалился к перилам. — Очевидно, Аллах решил преподать мне урок смирения.

— В тот день вы убили по крайней мере двадцать миллионов человек. Не слишком ли поздно для чертова урока смирения? — Ракким заметил, как дрогнули губы Старейшего: богохульство его явно оскорбило.

— Я сделал все, что было необходимо для защиты веры. Для распространения веры. Так сказано в Священном Коране…

— Двадцать миллионов…

— Они погибли ради восстановления Халифата, как и описано в пророчестве. Правоверные, погибшие в Мекке, уже находятся в раю. Другие… горят в аду.

Ракким заставил себя успокоиться. «С криком выигрывают бой. Войну выигрывают молча». Так учил Рыжебородый.

— Если бомба находится на дне океана, вам нечего бояться. Зачем Дарвину было убивать Мириам Уоррик? И какой смысл в смерти Фатимы, дочери Сафара Абдуллы? Чего вы опасаетесь?

— Того, что не хватит времени, — ответил Старейший. — Противостояние Рыжебородому уже стоило мне двадцати пяти лет жизни. Так много времени понадобилось мне, чтобы расставить на доске все фигуры. Аллах благоволит терпеливым, но, возможно, у меня не найдется еще четверти века.

— Если нет доказательств…

— Рыжебородому не нужны доказательства, чтобы начать войну со мной, неужели вы до сих пор этого не поняли? — Старейший всплеснул руками. Темные вены просвечивали сквозь кожу его ладоней. Ногти приобрели желтоватый оттенок. Словно у мумии. — Президент умирает. Я много работал над тем, чтобы заручится верностью его последователя. Наступили… смутные времена. Даже без всяких доказательств следствие Рыжебородого относительно взрывов распространит сомнение и смятение среди правоверных. Я не позволю, чтобы мой план постепенной замены власти оказался нарушен. — Он строго погрозил пальцем. — Что, по-вашему, сделают католики, если всплывет правда? Или умеренные? Станет ли Библейский пояс спокойно дожидаться, пока мы отделяем истину от лжи?

— А я бы с радостью расстроил ваши планы.

— Ракким, да откройте же глаза. Поймите, наконец, что я вам предлагаю. — Старик обвел руками Стрип, представлявший собой целый мир в миниатюре. Париж, Лондон, Великие пирамиды, Сахарную голову, гору Килиманджаро, Пекин, Кремль и даже Страну пиратов. — Все, что вы видите, и даже больше, может стать вашим.

Ракким верил.

Старейший схватил его за плечо, и меж ними как будто пробежал электрический разряд.

— Поднимается ветер перемен. Вы можете стать частью бури или оказаться унесенным ею. Я предлагаю вам занять место рядом со мной. Присоединяйтесь ко мне, и вам будут предоставлены безграничные возможности. Безграничные.

Ракким убрал его руку.

— Как насчет коробки «Твинки»? Говорят, они были бесподобно вкусны, и я слышал, что где-то сохранился склад, буквально набитый ими. Вы ведь сказали, что мне будут предоставлены неограниченные возможности. — У него застучали зубы. — Договорились, коробку «Твинки» и кассету с первой серией «Бэтмена» для Сары.

Старейший расхохотался.

— Уже тридцать лет не вспоминал о «Твинки». — Улыбка седобородого сделалась натянутой. — Ибрагиму, моему старшему сыну, вы не понравитесь. Он почувствует исходящую от вас угрозу и, как бы я ни разубеждал его, поймет, что я предпочитаю ваше общество. Но вы не являетесь прямым потомком Пророка, да будет благословенно его имя, поэтому никогда не сможете занять мое место. Данный факт должен бы смягчить его ревность, однако этого, к сожалению, не произойдет. Дарвина Ибрагим боится, но вас он станет презирать.

— Судя по всему, у вашего сына не все в порядке с головой. Может, передумаете насчет возрождения Халифата? Вам явно не хватает поддержки.